– И никто, кроме вас, не знает ни одной из этих подробностей? – Дьёзи знает о случае со Стейнвегом, он сам нам об этом рассказал. – А в префектуре по-прежнему вам доверяют? – Настолько доверяют, что открыто используют. Господин Вебер просто молится на нас. – Ладно, – сказал князь, – не все еще потеряно. Если господин Ленорман допустил какую-то оплошность, стоившую ему жизни, как я полагаю, то прежде он все-таки проделал хорошую работу, остается лишь продолжить ее. Враг опередил нас, но мы наверстаем. – У нас возникнут трудности, патрон. – Какие? Речь всего-навсего о том, чтобы отыскать старика Стейнвега, раз именно он знает секрет. – Да, но где Рибейра его спрятал? – У себя, черт возьми. – Значит, надо узнать, где живет Рибейра. – А как же иначе! Отпустив братьев, князь отправился в пансион. У входа стояли автомобили и двое мужчин расхаживали взад-вперед, словно несли караул. В саду, возле флигеля госпожи Кессельбах, Сернин увидел на скамье Женевьеву, Пьера Ледюка и тучного господина, носившего монокль. Все трое беседовали. Никто из них его не заметил. Между тем из флигеля вышли несколько человек. Это были господин Формери, господин Вебер, секретарь суда и два инспектора. Женевьева вошла в дом, господин с моноклем сказал что-то следователю и помощнику начальника полиции и, не спеша, удалился вместе с ними. Сернин подошел сбоку к скамье, на которой сидел Пьер Ледюк, и прошептал: – Не шевелись, Пьер Ледюк, это я. – Вы!.. Вы!.. После того ужасного вечера в Версале молодой человек видел Сернина в третий раз, и каждый раз это приводило его в смятение. – Отвечай… Кто этот человек с моноклем? Страшно побледнев, Пьер Ледюк что-то пролепетал. Сернин сжал его руку. – Отвечай, черт возьми! Кто это? – Барон Альтенхайм. – Откуда он взялся? – Он был другом господина Кессельбаха. Шесть дней назад барон приехал из Австрии и предложил свои услуги госпоже Кессельбах. Тем временем следователи покинули сад, барон Альтенхайм тоже. – Барон тебя расспрашивал? – Да, подробно. Мой случай его интересует. Ему хотелось бы помочь мне разыскать мою семью, и он интересуется моими детскими воспоминаниями. – И что ты сказал? – Ничего, ведь я ничего не знаю. Разве у меня есть воспоминания? Вы поставили меня на место другого, а я даже не знаю, кто этот другой. – Я тоже! – усмехнулся князь. – В этом-то как раз и состоит странность твоего случая. – Ах, вы смеетесь!.. Вы всегда смеетесь… Но мне, мне все это начинает надоедать… Я замешан во множестве нечестных вещей… Не считая опасности, которой я подвергаюсь, изображая персонажа, каковым не являюсь. – Как это… каковым не являешься? Ты, по крайней мере, герцог, точно так же, как я – князь… Быть может, даже больше… И потом, если ты не он, то стань им, черт возьми! Женевьева может выйти замуж только за герцога. Посмотри на нее… Разве Женевьева не стоит того, чтобы ты продал душу ради ее прекрасных глаз? Сернин даже не взглянул на молодого человека, не интересуясь тем, что тот думает. Они направились к дому, где на ступеньках появилась прелестная, улыбающаяся Женевьева. – Вы вернулись? – обратилась она к князю. – Ах, тем лучше! Я рада… Хотите увидеть Долорес? Через минуту она ввела его в комнату госпожи Кессельбах. Князь был поражен. С тех пор, как он ее видел, Долорес похудела и побледнела еще больше. Она лежала на диване, закутавшись в белое покрывало, и была похожа на тех больных, которые отказываются бороться. Она же отказывалась бороться с жизнью, с судьбой, осыпавшей ее ударами. Сернин смотрел на нее с глубокой жалостью и волнением, которые и не пытался скрыть. Долорес поблагодарила его за сочувствие, которое он к ней испытывал. В дружеских словах отозвалась о бароне Альтенхайме. – Вы знали его раньше? – спросил он. – По имени – да, и со слов мужа, с которым он был связан. – Я встречал одного Альтенхайма, который проживал на улице Дарю. Вы думаете, это тот самый? – О нет! Этот живет… Впрочем, я не знаю, он дал мне свой адрес, но я не могла бы назвать… После нескольких минут беседы Сернин откланялся. В прихожей его ждала Женевьева. – Мне нужно сказать вам нечто важное, – обратилась она к нему. – Вы его видели? – Кого? – Барона Альтенхайма… Но это не настоящее его имя… или, по крайней мере, у него есть другое… Я узнала его… он об этом не догадывается… Она увлекла Сернина наружу и пошла с ним рядом, очень взволнованная. – Успокойтесь, Женевьева… – Это человек, который хотел похитить меня… Если бы не бедный господин Ленорман, я пропала бы… Послушайте, вы должны знать, вы же все знаете. – Как его настоящее имя? – Рибейра. – Вы уверены? – Хотя он изменил внешность, акцент, манеры… Я сразу его узнала по ужасу, который он у меня вызвал. Но я ничего не говорила… до вашего возвращения. – Вы и госпоже Кессельбах ничего не сказали? – Ни слова. Она, похоже, была так счастлива встретить друга своего мужа. Но вы ей, конечно, скажете? Вы защитите ее… Я не знаю, что он замышляет против нее, против меня… Теперь, когда господина Ленормана нет, он ничего не боится, ведет себя, как хозяин. Кто может его разоблачить? – Я, я за все отвечаю. Но никому ни слова. Они подошли к привратницкой. Дверь отворилась. – Прощайте, Женевьева, – сказал князь, – и главное, успокойтесь. Я здесь. Он закрыл дверь, повернулся и тут же слегка отпрянул. Напротив него с высоко поднятой головой стоял широкоплечий, могучего телосложения человек с моноклем, барон Альтенхайм. Две-три секунды они молча смотрели друг на друга. Барон улыбался. – Я ждал тебя, Люпен, – сказал он. Несмотря на безупречное умение владеть собой, Сернин вздрогнул. Он пришел, чтобы разоблачить своего противника, а этот противник с первого взгляда разоблачил его самого. И в то же время этот противник отважно, нагло предлагал вступить в борьбу, словно не сомневался в победе. Жест был отчаянный и свидетельствовал о недюжинной силе. Оба мужчины с нескрываемой враждебностью, вызывающе смотрели друг на друга. – Что дальше? – спросил Сернин. – Дальше? Ты не думаешь, что нам необходимо встретиться? – Зачем? – Мне надо с тобой поговорить. – Когда? – Завтра. Пообедаем в ресторане. – А почему не у тебя?