– Тридцать пять минут второго… еще есть время… Глупец! Время для чего? Разве я знаю, где она? Как безумный, Сернин ходил взад-вперед, и его старая кормилица, казалось, была поражена, увидев его настолько взволнованным и не вполне владеющим собой. – В конце концов, – сказала она, – нет доказательств тому, что она не почувствовала ловушки и в последний момент не… – Где она могла бы быть? – Я не знаю… может, у госпожи Кессельбах… – Верно… верно… ты права, – воскликнул он, озаренный внезапной надеждой. И бегом бросился к пансиону. По дороге возле двери он встретил братьев Дудвиль, входивших к консьержке, из каморки которой открывался вид на дорогу, что позволяло наблюдать за подходами к «Глициниям». Не останавливаясь, князь направился прямо к флигелю Императрицы, позвал Сюзанну и велел проводить его к госпоже Кессельбах. – Женевьева? – спросил он. – Женевьева? – Да, она не приходила? – Нет, вот уже несколько дней. – Но ведь она должна прийти, не так ли? – Вы думаете? – Я в этом уверен. Куда же ей еще пойти? Вспомните?.. – Сколько бы я ни припоминала, уверяю вас, мы с Женевьевой не собирались встречаться. И, вдруг испугавшись, добавила: – Вы тревожитесь? С Женевьевой ничего не случилось? – Нет, ничего. Он уже уходил. Его осенила одна мысль. А что, если Альтенхайма не было на вилле «Глицинии»? Если время встречи изменилось? «Надо увидеться с ним… – говорил он себе, – просто необходимо, любой ценой». И он бросился бежать, ни на что не обращая внимания. Однако перед привратницкой мгновенно вновь обрел хладнокровие: он увидел помощника начальника Уголовной полиции, который разговаривал в саду с братьями Дудвиль. Если бы князь сохранял обычную свою проницательность, то заметил бы мелкую дрожь, охватившую господина Вебера при его приближении, но он ничего не увидел. – Господин Вебер, не так ли? – спросил он. – Да… С кем имею честь?.. – Князь Сернин. – А-а, прекрасно, господин префект полиции сообщил мне о той значительной услуге, которую вы нам оказали, сударь. – Услуга будет полной, лишь когда я сдам бандитов. – Вскоре так и случится. Я думаю, что один из этих бандитов только что вошел… довольно плотный мужчина с моноклем. – Действительно, это барон Альтенхайм. Ваши люди на месте, господин Вебер? – Да, спрятались на дороге на расстоянии двухсот метров. – Хорошо, господин Вебер, мне кажется, что надо собрать их и привести к этой привратницкой. Я позвоню. Поскольку барон Альтенхайм меня знает, полагаю, что мне откроют, и я войду… вместе с вами. – План превосходный, – сказал господин Вебер, – я сейчас вернусь. Он покинул сад и пошел по дороге в противоположную сторону от «Глициний». Сернин поспешно схватил за руку одного из братьев Дудвиль. – Беги за ним, Жак… Отвлеки его… на то время, пока я зайду в «Глицинии»… А потом задерживай штурм… как можно дольше… придумывай предлоги… Мне нужно десять минут… Пусть окружат виллу… но не входят внутрь. А ты, Жан, займи место во флигеле «Гортензия», у выхода из подземного прохода. Если барон захочет выйти оттуда, размозжи ему голову. Дудвили удалились. Князь выскользнул наружу и подбежал к высокой бронированной калитке, ведущей в «Глицинии». Звонить ли? Вокруг – никого. Одним прыжком Сернин взобрался на калитку, поставив ногу на выступающий край засова; цепляясь за перекладины решетки, упираясь коленями и подтягиваясь на руках, с риском упасть на острые концы перекладин, ему удалось преодолеть калитку и спрыгнуть. Он быстро пересек мощеный двор и поднялся по ступенькам перистиля с колоннами, куда выходили окна, вплоть до фрамуг закрытые сплошными ставнями. Пока он раздумывал, каким способом проникнуть в дом, приоткрылась дверь, железный скрежет которой напомнил ему дверь на улице вилла Дюпон, и появился Альтенхайм. – Князь, вы таким образом проникаете в частные владения? Я буду вынужден обратиться к жандармам, любезный. Схватив его за горло, Сернин опрокинул Альтенхайма на банкетку и произнес: – Женевьева… Где Женевьева? Если ты не скажешь мне, что ты, несчастный, с ней сделал… – Прошу обратить внимание, – с трудом пробормотал барон, – что ты не даешь мне говорить. Сернин отпустил его. – К делу!.. Да поживее!.. Отвечай… Женевьева?.. – Есть одна вещь, – возразил барон, – гораздо более неотложная, в особенности если речь идет о молодцах нашей породы, – это оказаться взаперти у себя дома… И он старательно закрыл дверь, заперев ее на задвижку. Потом, проводив Сернина в соседнюю приемную без мебели и без гардин, сказал ему: – Теперь я в твоем распоряжении. Чем могу служить, князь? – Что с Женевьевой? – Она в полном порядке. – Ах так! Ты признаешься?.. – Черт возьми! Я даже скажу, что твоя неосмотрительность на сей счет удивила меня. Почему ты не предпринял никаких шагов? Было неизбежно… – Хватит! Где она? – Ты невежлив. – Где она? – В четырех стенах, свободна… – Свободна?.. – Да, свободна ходить от одной стены до другой. – Наверняка это вилла Дюпон? В тюрьме, которую ты придумал для Стейнвега? – А-а, тебе известно… Нет, она не там. – Тогда где? Говори, иначе… – Послушай, милый князь, ты полагаешь, что я буду настолько глуп, чтобы выдать тебе секрет, с помощью которого сдерживаю тебя? Ты любишь малютку… – Замолчи! – вне себя воскликнул Сернин. – Я запрещаю тебе… – Что дальше? Это, выходит, бесчестье? Но мне она очень нравится, и я даже пошел на риск… Он не закончил фразы, испугавшись страшного гнева Сернина, гнева, с трудом сдерживаемого, безмолвного, исказившего черты князя. Они долго смотрели друг на друга, каждый искал слабую точку противника. Под конец Сернин подошел вплотную и четким голосом человека, который скорее угрожает, нежели предлагает соглашение, произнес: – Послушай меня. Помнишь предложение о сотрудничестве, которое ты мне сделал? Дело Кессельбаха на двоих… действовать сообща… поделить барыши… Я отказался… Теперь я согласен… – Слишком поздно. – Подожди. Я соглашаюсь на большее: я отхожу от дела… Я ни во что не вмешиваюсь… ты получишь все… При надобности я помогу тебе.