– Лучше было. Раньшее. – Прежде всего – не раньшее, а раньше. Да что вы, господа, – затмение у вас в голове, что ли? Тут вам и дома́, и электричество… – А на что дома́? – цинично спросил толстый Фитюков. – Как на что? А где же спать? – А у костра? Завернулся в одеяло и спи сколько влезет. Или в повозку залезь! Повозки такие были. А то подумаешь: дома́! И он поглядел на учительницу не менее победоносно, чем до этого смотрела она. – Но ведь электричества нет, темно, страшно… Семён Заволдаев снисходительно поглядел на разгорячившуюся учительницу… – Темно? А костер вам на что? Лесу много – жги сколько влезет. А днем и так себе светло. – А вдруг зверь подберется. – Часового с ружьем нужно выставлять, вот и не подберется. Дело известное. – А индейцы подберутся сзади, схватят часового да на вас… – С индейцами можно подружиться. Есть хорошие племена, приличные… – Делаварское племя есть, – поддержал кто-то сзади. – Они белых любят. В крайнем случае можно на мустанге ускакать. Стриженые головы сдвинулись ближе, будто чем-то объединенные, – и голоса затрещали, как сотня воробьев на ветках акации. – А у городе у вашем одного швейцара на лифте раздавило… Вот вам и город. – А у городе мальчик недавно под трамвай попал! – Да просто у городе у вашем скучно – вот и все, – отрубил Слизняков Гавриил. – Скверные вы мальчишки, просто вам не приходилось быть в лесу среди диких зверей – вот и все. – А я была, – пискнула Наталья Пашкова, которую не оставлял в покое школьный бес. – Врет она, – загудели ревнивые голоса. – Что ты все врешь да врешь. Ну если ты была – почему тебя звери не съели, ну, говори! – Станут они всякую заваль[13] лопать, – язвительно пробормотал Кругликов Капитон. – Кругликов! – А чего же она… Вы же сами говорили, что врать – грех. Врет, ей-богу, все время. – Не врать, а лгать. Однако послушайте: вы, очевидно, меня не поняли… Ну как же можно говорить, что раньше было лучше, когда теперь есть и хлеб, и масло, и сыр, и пирожное, а раньше этого ничего не было. – Пирожное!! Удар был очень силен и меток, но Кругликов Капитон быстро от него оправился. – А плоды разные: финики, бананы – вы не считаете?! И покупать не нужно – ешь сколько влезет. Хлебное дерево тоже есть – сами же говорили… сахарный тростник. Убил себе бизона, навялил мяса и гуляй себе, как барин. – Речки там тоже есть, – поддержал сбоку опытный рыболов. – Загни булавку да лови рыбу сколько твоей душеньке угодно. Учительница прижимала обе руки к груди, бегала от одного к другому, кричала, волновалась, описывала все прелести городской безопасной жизни, но все ее слова отбрасывались упруго и ловко, как мячик. Оба лагеря совершенно не понимали друг друга. Культура явно трещала по всем швам, энергично осажденная, атакованная индейцами, кострами, пантерами и баобабами… – Просто вы все скверные мальчишки, – пробормотала уничтоженная учительница, лишний раз щегольнув нелогичностью, столь свойственной ее слабому полу. – Просто вам нравятся дикие игры, стреляние из ружья – вот и все. Вот мы спросим девочек… Клавдия Кошкина – что ты нам скажешь? Когда лучше было – тогда или теперь? Ответ был ударом грома при ясном небе. – Тогда, – качнув огрызком косички, сказала веснушчатая, бледнолицая Кошкина. – Ну почему? Ну скажи ты мне – почему, почему?.. – Травка тогда была… я люблю… Цветы были. – И обернулась к Кругликову – признанному специалисту по дикой, первобытной жизни: – Цветы-то были? – Сколько влезет было цветов, – оживился специалист, – огромадные были – тропические. Здоровенные, пахнут тебе – рви сколько влезет. – А в городе черта пухлого найдешь ты цветы. Паршивенькая роза рубль стоит. Посрамленная, уничтоженная учительница заметалась в последнем предсмертном усилии: – Ну, вот пусть нам Катя Иваненко скажет… Катя! Когда было лучше? – Тогда. – Почему?!! – Бизончики были, – нежно проворковала крохотная девочка, умильно склонив светлую головенку набок. – Какие бизончики?.. Да ты их когда-нибудь видела? – Скажи – видела! – шепнула подталкиваемая бесом Пашкова. – Я их не видела, – призналась простодушная Катя Иваненко. – А только они, наверное, хорошенькие… – И, совсем закрыв глаза, простонала: – Бизончики такие… Мохнатенькие, с мордочками. Я бы его на руки взяла и в мордочку поцеловала… Кругликов – специалист по дикой жизни – дипломатически промолчал насчет не осуществимости такого буколического[14] намерения сентиментальной Иваненко, а учительница нахмурила брови и сказала срывающимся голосом: – Ну хорошо же! Если вы такие – не желаю с вами разговаривать. Кончайте решение задачи, а кто не решит – пусть тут сидит хоть до вечера. И снова наступила тишина. И все решили задачу, кроме бедной, чистой сердцем Катерины Иваненко: бизон все время стоял между ее глазами и грифельной доской… Сидела маленькая до сумерок. Аркадий Аверченко Синее одеяло Художник Анна Власова – Грачев! У тебя есть двенадцатый выпуск Ната Пинкертона[15]? – Нет, девятый есть. Спроси у Замирайло. – Замирайло! Дай двенадцатый выпуск Пинкертончика. – Ишь ты какой хитрый… А что я буду читать? – Так ведь сейчас урок арифметики будет, не будешь же ты читать на арифметике. – Ах, господи! Сейчас арифметика… А я, что называется, – ни-ни. Всю ночь читал «Дик Викольчос – душитель миллионеров»… – А что у нас на сегодня?