Они тогда ехали на один день, но по ходу пьесы решили остаться на оба выходных. Предусмотрительный Платон оказался не готов к тому, какой горячей ночью всё обернётся. Вроде, и старался избежать неожиданных сюрпризов, но... Видимо, недостаточно хорошо старался. Вот почему он терпеть не может спонтанных решений, старается всегда всё заранее спланировать и предусмотреть. А тут, как говорил известный сатирик, "Одно неловкое движение, и..." Платон был на сто процентов уверен в том, Алёна носит его ребёнка, даже тени сомнений не возникало. Алёна - это Алёна. Такие, как она, не изменяют и не лгут. Однако у них могут быть довольно своеобразные принципы и понятия о справедливости. Хотя... По поводу лжи поспешных выводов делать не следует. Ложь это или нет - вопрос философский, но в плане скрытничества Алёна даже Платону может дать сто очков вперёд. Она следила за ним и Кристиной, а они даже не догадывались, - это раз. И она скрыла от него то, что беременна, - это два. Последнее обстоятельство особо напрягало Платона. Он не выносил ситуаций, когда женщины манипулируют мужчинами, используя детей. Если не в финансовых вопросах, то в отношениях, - короче, одно другого не лучше. Странно... Интересно, кто внушает женщинам мысль о том, что все мужчины - туповатые и вечно озабоченные самцы, которые дальше носа своего не видят? И кто подогревает в женщинах это заблуждение? Теперь у Платона к Алёне было два вопроса. Первый: когда они провели выходные на горнолыжной базе, догадывалась ли уже Алёна о нём и о Кристине? И второй: почему Алёна ничего не сказала ему о том, что беременна? Пока он не задаст эти вопросы и не получит на них ответы, выводы делать рано. А задаст он эти вопросы лично, глядя Алёне в глаза. * * * * * * * * * Три дня спустя По пути на работу Алёна попала в небольшую дорожную пробку и рисковала опоздать, но всё равно не гнала. Она и раньше всегда старалась ездить аккуратно, а теперь осторожничала вдвойне, - за себя и за малыша. Алёна ещё со времён первого скрининга знала о том, что носит мальчика, и даже имя уже придумала: Матвей. Матвей Платонович. Интересно, Платон одобрил бы такой выбор? Или ему было бы абсолютно всё равно? Вспомнив о Платоне, Алёна вернулась мыслями к компании. У Алёны остаётся полгода директорства и два месяца до родов, а она даже ничего не решила. Как она будет совмещать управление компанией и материнство? В каком-то из направлений придётся слишком довериться другим людям, посторонним. И Алёна понимала, что если довериться в деловых вопросах она готова, хоть и скрепя сердце, то доверить кому-то заботу о сыне - нет. Она даже к маме съездила ещё весной, надеялась, что та, узнав о беременности единственной дочери, пересмотрит некоторые свои решения и принципы. Однако поездка оказалась напрасной, а надежды - тщетными: мама, наоборот, приняла окончательное решение и готовилась к постригу. Обещала Алёне молиться за неё и за внука. Что ж, это тоже помощь. Алёна была рада почти любой помощи, идущей от души. Дядю Георгия полностью отстранили от дел, да и сама Алёна, узнав правду, не горела желанием с ним общаться, и его помощь не приняла бы. Конечно, талантливые ребята, которых Алёна выдвинула на некоторые освободившиеся руководящие должности, очень выручали, но полное управление компанией им было пока не по силам. Единственный человек, которому Алёна безоговорочно доверила бы решение деловых вопросов, даже несмотря на всё то, что она о нём знала, - это Платон. Но Платон отказал ей в помощи и не захотел оставаться с ней. Он даже знать ничего не хотел о ней, и за полгода ни разу не вышел на связь. Более того, заблокировал все контакты. Это было больно, но, по большому счёту, справедливо, потому Алёна не могла осуждать бывшего жениха. Покойный отец Алёны был напрямую причастен к тому, что произошло с родителями Платона. И как такое забыть? Разве можно? Алёна часто думала о том, как бы всё повернулось, если бы она рассказала Платону о беременности. Изменил бы он тогда решение или нет? Или поступил бы так же, как её мама, полностью оставшись при своих убеждениях? Алёна одинаково боялась и первого варианта развития событий, и второго. Первый - слишком неправильно, второй - слишком больно. Хотя куда больнее?.. Впрочем, выход есть всегда, как говорится. И часто он располагается там же, где вход. Можно просто снять с себя полномочия, отказавшись от должности генерального. Сбежать, поджав хвост. Она всё равно останется акционером, и об этом позаботился Платон. Сбежать или не сбежать? Вот в чём вопрос... Алёна тяжело вздохнула и въехала на подземную парковку. Перед её машиной на парковку въехала ещё одна, незнакомая. Увидев, что автомобиль направляется на "её" парковочное место (это место она "унаследовала" от Платона), Алёна сдвинула брови и посигналила. Хозяин чёрного автомобиля продолжал парковаться, игнорируя сигналы, и Алёна начала выходить из себя. Она теперь раздражалась гораздо чаще, чем раньше, и намного чаще, чем хотелось бы. Довольно бойко для своего положения выскочила из машины и встала, уперев руки в то, что раньше было талией. Правда, тут же разглядела,ктонаходится за рулём незнакомого автомобиля, и моментально растеряла весь боевой задор. Однако всё же попыталась изобразить хорошую мину при плохой игре. - Вы заняли моё парковочное место, - холодно процедила, как только Платон вышел из машины и остановился, выжидательно глядя на возмущённую собеседницу. - Потрудитесь освободить. - Это место никак не может быть вашим, - пожал плечами Платон. - У генерального директора есть собственное парковочное место, отдельное. - Я всегда паркуюсь наэтомместе, - настойчиво ответила Алёна. - Прошу вас его освободить. - А вы мне выговор объяви́те за вопиющее нарушение субординации, - усмехнулся Платон. - С занесением в личное дело. - Вы что, не освободите? - округлила глаза Алёна, которая совсем потерялась от волнения и возмущения. - Нет, - подняв бровь, холодно ответил Платон и прошёл мимо буквально пылающей Алёны к выходу с парковки. Платон нарочно не смотрел в сторону Алёны, но, проходя мимо машины, стоявшей напротив, краем глаза увидел отражение в стекле. Такие штуки он мог проделывать виртуозно: наблюдать за окружающими людьми, будто бы не обращая на них внимания. Вот к чему он оказался абсолютно не готов, так это к своей реакции на увиденное. У Алёны был растерянный взгляд, а губы дрожали. Казалось, она из последних сил сдерживает слёзы. Ну почему, почему ему нравится вот это вот всё: выглядеть холодным, бесчувственным чурбаном?! Неужели не стыдно настолько мелко отыгрываться на женщине, которая в положении? Тем более, Алёна носит его ребёнка. Обогнув какой-то автомобиль, Платон молча вернулся обратно, нажал на брелок сигнализации и уселся в свою машину. "Что ж, дружище, тебя можно поздравить! Вот оно, уже началось. В прошлый раз ты едва ноги унёс, чуть не остался здесь. И всё было прекрасно, пока ты не узнал о беременности Алёны..." Увлечённый саркастическими мыслями, направленными в собственный адрес, Платон уже успел запамятовать, что ещё несколько дней назад вовсе не считал, будто у него всё прекрасно. Бесцельность существования и непонятная тоска одолевали его тогда. "А теперь, когда ты увидел её, такую беспомощную и растерянную, начал быстренько растекаться сладким сиропом. Недалёк тот день, когда из тебя начнут вить верёвки. Вот, ты уже не смог проделать то, что сделал при вашей первой встрече, а это только начало!" Платон не преувеличивал: вид беременной Алёны произвёл на него огромное впечатление, потряс и растрогал дальше некуда. А он, дурак такой, начал совсем не с того, с чего нужно было начать. Хотя, по правде говоря, Платон знать не знал, с чего тут можно начать. Не с вопросов же? Нет, сейчас он точно не готов к серьёзному разговору, ему ещё дела принимать. А говорить не о серьёзном, а обо всякой ерунде - тем более не готов. Что сказать? "Ну как сама?" А то не видно, как! Переставив машину в другое место, Платон, не глядя на Алёну и не сказав ни слова, быстро покинул парковку. "Истеричка," - мысленно констатировал он, и этот эпитет он адресовал вовсе не Алёне. * * * * * * * * * * Нужно было срочно куда-то направить скопившуюся энергию, чтобы бурлящий в душе́ Платона адский котёл не рванул. Потому сразу после планёрки, на которой генеральный директор представила его руководящему составу компании, Платон пригласил к себе с отчётом Галину Эдуардовну Суховей, начальника экономического отдела. Он помнил, как ненавидела его "Сухоцвет", как постоянно пыталась уязвить и принизить в глазах прежнего начальства. Как говорится: "Я не злопамятный. Я просто злой, и у меня хорошая память". - Платон Васильевич, - откашлявшись, начала Галина Эдуардовна, устроившись за столом напротив Платона. В глазах её, помимо плохо скрываемого презрения, явственно сквозило замешательство. - Ваше руководство никак не обозначило тот факт, что к сегодняшнему дню должен быть готов отчёт за прошедшие месяцы, и я... - Галина Эдуардовна, - удивлённо и холодно протянул Платон, прижав кончики пальцев одной руки к кончикам пальцев другой. - Мне казалось, что для такого профессионала, как вы, всё должно быть ясно без дополнительных распоряжений. Я, признаться, очень удивлён, и уже задаю самому себе вопросы. А не ошибся ли я? Не переоценил ли вашу компетентность? - Платон Васильевич, - в глазах Галины Эдуардовны появилось ещё больше презрения и ещё больше растерянности. - Сегодня к концу рабочего дня подробный отчёт будет лежать на вашем столе. Приношу свои извинения. - Надеюсь, - отрезал Платон. - Идите, Галина Эдуардовна, не смею вас задерживать. Вам предстоит большая работа, аврал. Так всегда бывает, когда откладываешь дела на последний момент. Молча кивнув, Суховей встала и, держась очень прямо, пошла к двери. Платон же, вместо злорадства, почувствовал себя ещё бо́льшим негодяем. Через пятнадцать минут двери кабинета распахнулись, и на пороге появилась Алёна, глаза которой сверкали, как у кошки. Правда, наткнувшись на взгляд Платона, Алёна сделала шаг назад, постучала в двери костяшками пальцев и преувеличенно вежливо спросила: - К вам можно, Платон Васильевич? - Совсем уже, Алёна? - устало спросил Платон. - Может, хватит? Я уже успел понять, насколько сильно ты меня презираешь, потому можешь не стараться так рьяно. - Это я хочу спросить: может, хватит? - закрыв двери, Алёна вошла в кабинет и устроилась за столом напротив Платона. - Зачем нужно было устраивать разнос Галине Эдуардовне, прекрасному, компетентному специалисту, профессионалу? Ваша компания не присылала никаких требований. Нас просто поставили в известность о том, что приедет представитель компании и приступит к работе здесь. Я так понимаю, началась подготовка к слиянию? Точнее, к поглощению? - Алёна, прости, но я уверен в том, что подобное предупреждение автоматически влечёт за собой все соответствующие требования. Я не подозревал, что е́ду в колхоз или в кустарную мастерскую, и общался с Суховей как профессионал с профессионалом. - Она очень расстроена. Боится, что ты выгонишь её. - Ни о чём подобном не было речи. Не знал, что она такая мнительная. - Ты вообще знаешь что-нибудь об окружающих людях, Платон? - Зачем мне знать об окружающих людях нечто, не связанное с работой? Меня интересует лишь профессионализм Галины Эдуардовны и своевременное выполнение ею должностных обязанностей. - У Галины Эдуардовны на руках сын, сейчас уже взрослый, а вообще с рождения находится на инвалидности. Глубоко и неизлечимо болен. А бывший муж, так называемый отец, бросил жену и сына сразу, как только узнал о диагнозе ребёнка. Старенькая мама Галины Эдуардовны постоянно находится при внуке, пока дочь тяжело и много работает. А ещё Суховей никогда, ни разу не давала повода сомневаться в её профессионализме. Вот так, Платон. А ты что думал? Наверняка без сомнений принял все самые похабные версии, распространяемые грязными языками? - Алёна, я и вправду не говорил Суховей ничего об увольнении, - мрачно ответил Платон. - У страха глаза велики. Но если этого мало, подойду к ней и попрошу не спешить с отчётом, дам три дня на подготовку. - Подойди, - с облегчением кивнула Алёна. - Ведь ты же человек, Платон, я знаю об этом. Ты не машина. - Интересно, почему тогда ты относишься ко мне, как к машине? - усмехнулся Платон. Алёна вспыхнула, опустила глаза и закусила нижнюю губу. Глава вторая И вот опять Платону стало Алёну жаль... Или просто не хотелось говорить о самом важном, находясь в рабочем кабинете?