Он повернулся спиной к встающему солнцу и направил подзорную трубу за корму. Эскадра снималась с дрейфа и занимала места в кильватерном строю: сперва – два шлюпа, затем – два бомбардирских кеча, последний – тендер. – Общий сигнал! – гаркнул Хорнблауэр. – «Лучше держать строй!» Он хотел, чтобы его эскадра проследовала извилистым фарватером точно, словно бусины на нитке. Уичвуд и Бассе тоже вышли на палубу; Хорнблауэр увидел их краем глаза, но сделал вид, будто не заметил. – Повторите сигнал, – резко произнес он, – с позывными «Гарви». «Гарви» слегка увалился с курса; юному Маунду надо лучше приглядывать за рулевым. По правому борту, там, где от ораниенбаумского берега тянулись широкие мели, границы фарватера были отмечены буями. Они вились причудливой змеей; если он когда-нибудь будет входить сюда как враг, задача будет не из простых. Слева по курсу показались серые укрепления Кронштадта; поворот фарватера – и нос «Несравненной» указал прямо на них; в случае боя батареи накрыли бы весь строй анфиладным огнем. Затем фарватер опять повернул; здесь он был спрямлен так, что все корабли проходили прямо под пушками Кронштадта. В подзорную трубу Хорнблауэр видел над низкими стенами белый флаг с синим Андреевским крестом. – Поднимите сигнал «Бросить якорь», – сказал Хорнблауэр сигнальному мичману, потом выразительно глянул на Буша. Тот кивнул. У него все готово. Корабль полз вперед, ближе и ближе к пушкам. – Опускайте! – приказал Хорнблауэр, и сигнал пошел вниз. Шесть якорных канатов загромыхали в клюзах. На шести кораблях тысяча людей побежала по вантам, и паруса исчезли, словно по волшебству. – Неплохо, – заметил Хорнблауэр и тут же внутренне улыбнулся собственной слабости: ни один маневр никогда не удовлетворит его полностью. Пушка на носу громыхнула, начиная отсчитывать салют российскому флагу. Форт выпустил клуб дыма, и вскоре до слуха донесся первый ответный выстрел. Раз… два… три… десять… одиннадцать. Значит, русские узнали брейд-вымпел и знают, как салютовать коммодору. Подошла шлюпка, чтобы выписать им карантинное свидетельство. Доктор, с большой черной бородой, говорил на ломаном французском. Хороший случай проверить, насколько Браун владеет русским. Он легко перевел заявление Хорнблауэра, что на кораблях эскадры нет заразных болезней. Матросы взволнованно столпились у борта и разглядывали русских моряков. Впрочем, по виду они ничуть не отличались от любых других: те же цветные рубахи, драные штаны и босые ноги, и со своим суденышком управлялись довольно ловко. Буш пришел в ярость и разогнал зевак. – Болтают, как стая мартышек! – с возмущением сказал он первому лейтенанту. – Трещат, как целое дерево сорок! Что русские о нас подумают? Займите людей работой и не давайте им отвлекаться! В условиях сомнительного нейтралитета лучше было, чтобы на берег первым отправился Бассе. Формально эскадра зашла в Кронштадт с единственной целью – доставить барона с известиями к кронпринцу. Хорнблауэр распорядился спустить для него собственный катер. Шлюпка вернулась без Бассе и без каких-либо сведений. Бассе сошел на пристани, шлюпка согласно распоряжению Хорнблауэра тут же направилась назад к кораблю. Если не считать салюта и посещения санитарного врача, Российская империя никак не выказала, что знает о появлении британской эскадры. – За кого они нас принимают? – возмущался Буш – как всегда, изводясь от бездействия. Он не хуже Хорнблауэра знал, что в дипломатических делах спешка вредна, но, в отличие от коммодора, не мог разыгрывать спокойствие. Хорнблауэр стоял на палубе в парадном мундире, с лентой и звездой, и Буш то и дело выразительно на них косился; ему хотелось, чтобы коммодор отправился на берег, к местным властям, и прояснил ситуацию. Однако Хорнблауэр был непреклонен. Он ждал приглашения. Англия все эти годы выдерживала европейские шторма без помощи России; переговоры пойдут легче, если Россия сделает первый шаг, – при условии, что она его сделает. Эскадра доставила шведского чиновника к Бернадоту. Если русские воспользуются этим случаем для переговоров с британским коммодором – очень хорошо. Если нет – придется изобретать какой-нибудь другой план. – Телеграф работает без остановки с той минуты, как Бассе сошел на берег, – заметил Буш, глядя в подзорную трубу. Три черные руки семафора деловито передавали что-то другой станции, расположенной дальше в заливе. В остальном смотреть было практически не на что: за плоским островом торчало несколько мачт, указывая положение военного дока; в той же стороне покачивались на якорях два или три торговых суденышка, рыбачьи лодки выбирали сети. – Шлюпка! – неожиданно воскликнул Монтгомери. Щегольской полубаркас вылетел из военного дока и теперь шел в бакштаг поперек фарватера, удаляясь от «Несравненной». – Русский флаг, – сказал Буш. – Кто на борту, не видите? Однако шлюпка была слишком далеко. – Вроде бы я различаю золотой позумент, – неуверенно проговорил Карлин. – Экая неожиданность, – проворчал Буш. – Слепой бы догадался, что на командирском полубаркасе будет золотой позумент. Шлюпка все удалялась, ее белый парус стал еле различимым пятнышком. – Пожалуйста, капитан Буш, позовите меня, если что-нибудь произойдет, – сказал Хорнблауэр. В каюте Браун помог ему снять тяжелый мундир с эполетами. Оставшись один, Хорнблауэр заходил из угла в угол. Он открыл ящик с пистолетами – подарок Барбары, – перечел записку – последнюю весточку от нее – и снова захлопнул крышку. Вышел на кормовую галерею и тут же вернулся. Мысль, что он нервничает, бесила. Он взял с полки путевые заметки архидьякона Кокса[12] с серьезным намерением больше узнать про Россию, однако длинные ученые фразы казались совершенно бессмысленными. Хорнблауэр отложил Кокса и взял томик «Чайльд Гарольда». – Ходульность и мишура! – пробормотал он, перелистывая страницы. Пробило шесть склянок. Раньше двух обед не потребуешь. Хорнблауэр лег на койку, закрыл глаза, стиснул кулаки и приказал себе уснуть. Больше всего ему хотелось сейчас расхаживать по шканцам, но он не мог прилюдно показать, что от волнения не находит себе места. Минуты шли на свинцовых ногах; никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Пробило восемь склянок, сменилась вахта. Прошла целая вечность, прежде чем снаружи послышались шаги и в дверь постучали. – Войдите! – крикнул Хорнблауэр и заморгал на мичмана, будто только что пробудился от глубокого сна. – К нам приближается шлюпка, – сообщил мичман. – Я поднимусь на палубу, – ответил Хорнблауэр. – Скажите, чтобы позвали моего вестового. Браун подал ему мундир, и Хорнблауэр вышел на палубу. Шлюпка приближалась. – Тот же полубаркас, что прежде, – заметил Херст. Шлюпка привелась к ветру, парус убрали. Баковый матрос что-то крикнул по-русски. – Где мистер Браун? – спросил Хорнблауэр. Баковый повторил свой вопрос, Браун перевел: – Он спрашивает разрешения зацепиться за руслень, сэр. И говорит, у него для вас письмо. – Скажите, чтобы подошел к борту, – ответил Хорнблауэр. Зависимость от переводчика его раздражала. Команда шлюпки выглядела молодцевато. На матросах было что-то вроде формы: голубые рубахи и синие штаны. На корме стоял офицер в военном мундире, расшитом шнурами на гусарский манер. Гусар неловко выбрался на палубу и отсалютовал скоплению золотого позумента. Потом вытащил письмо и протянул его, что-то пояснив по-русски. – От его императорского величества, – перевел Браун дрогнувшим голосом. Хорнблауэр взял письмо; оно было подписано на французском: M. LE CHEF D’ESCADRE LE CAPITAINE SIR HORNBLOWER, VAISSEAU BRITANNIQUE NOONSUCH [13] Очевидно, царский секретарь, при всех своих возможных талантах, плохо разбирался в английских титулах и правописании. Само письмо тоже было написано по-французски – Хорнблауэр порадовался, что может обойтись без услуг Брауна. Петергофский дворец, Придворная контора императорского двора 30 мая 1812 г. Сударь! По поручению Его Императорского Величества Императора Всея Руси выражаю радость Его Императорского Величества по поводу вашего прибытия. Его Императорское Величество и Его Королевское Высочество принц Шведский приглашают Вас и Ваших офицеров отобедать сегодня во дворце в четыре часа пополудни. Его Высокопревосходительство министр флота предоставил шлюпку, которая доставит Вас и Ваших спутников на пристань. Податель сего письма будет Вашим провожатым. Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении, Кочубей, обер-гофмейстер двора – Меня приглашают отобедать с царем и Бернадотом, – сказал Хорнблауэр, протягивая Бушу письмо. Буш оглядел бумагу, склонив голову набок, будто и впрямь понимал по-французски. – Полагаю, вы идете, сэр? – Да. Не очень-то вежливо было бы начинать знакомство с отказа явиться по монаршему приглашению. Хорнблауэр внезапно огляделся и заметил, что половина корабельных офицеров жадно ловит его слова. Так не годится. Коммодора должен окутывать ореол величавой таинственности. Он совершенно утратил бдительность. – Вам что, больше нечего делать, кроме как стоять и слушать? – рявкнул он. – Если потребуется, я и старших офицеров могу отправить на салинг! Приятно было видеть, с каким испугом они заспешили прочь, избегая смотреть в гневные глаза коммодора. Только тут Хорнблауэр заметил в руке у гусара еще письмо. Он взял пакет. – Это вам, полковник, – сказал он, передавая письмо Уичвуду, затем вновь повернулся к Бушу. – Царь и Бернадот в Петергофе – это место отмечено на карте. Вон там, на ораниенбаумском берегу. Разумеется, в мое отсутствие вы останетесь на корабле старшим. На открытом лице Буша проступили смешанные чувства. Очевидно, он вспомнил случаи, когда Хорнблауэр оставлял его на корабле вместо себя: в Южной Америке, где отправлялся вести опасную игру с самовластным безумцем, или у французского побережья перед той или иной отчаянной вылазкой. – Есть, сэр. – Мне предписано взять с собой офицеров, – сказал Хорнблауэр. – Как по-вашему, кто хотел бы пообедать с царем? С Бушем, равным ему по действительному званию, коммодор мог и пошутить – особенно после того, как поставил на место других офицеров. – Наверное, сэр, вам понадобится Браун? – Да, наверное. Обед у царя – большое событие для молодого офицера, о таком он сможет рассказывать до конца дней. Это способ поощрить за отличную службу. Быть может, некий будущий адмирал получит сегодня бесценный опыт.