Тот некоторое время с любопытством изучал надпись, затем вернулся к полудюжине других пиратов, которые сидели на корточках, молча наблюдая за происходящим. Они долго разглядывали форзац; остальные тоже подошли взглянуть. Началось бурное обсуждение. – Никто из них не умеет читать, милорд, – заметил Спендлав. – Похоже на то. Пираты переводили взгляд с исписанного форзаца на пленников и обратно; спор становился все более жарким. Джонсон чего-то возмущенно требовал, те, к кому он обращался, мотали головой и пятились. – Они решают, кому ехать в Кингстон, – сказал Хорнблауэр. – Никто не хочет рисковать. – Никакой субординации, – добавил Спендлав. – Гаркнесс бы уже пристрелил одного-двоих. Джонсон вернулся к ним и ткнул коротким пальцем в книгу: – Что ты тут написал? Хорнблауэр прочел вслух. Это ничего не изменило: никто из пиратов не мог проверить, то ли он читает, что написал. Джонсон изучал его лицо с туповато-растерянным выражением – еще более растерянным, чем прежде. Затевая похищение, он явно не продумал дальнейшие шаги. Ни один из членов шайки не хотел отправляться к властям с запиской неизвестного содержания, к тому же пираты не доверяли друг другу: что, если гонец, выбросив бесценное послание, попытается скрыться в одиночку? Эти жалкие недоумки загнали себя в западню, и не было решительного вожака, который бы четко сказал, что делать. Хорнблауэр готов был рассмеяться, но вовремя вспомнил, чтó эти люди, если их разозлить, могут сделать с пленниками. – Как вы думаете, милорд, мы можем добраться до лестницы? – проговорил Спендлав и тут же ответил на собственный вопрос: – Нет, они заметят раньше, чем мы спустимся. Жаль. – Мы будем иметь эту возможность в виду, – сказал Хорнблауэр. Тут одна из женщин, готовивших еду, что-то пронзительно крикнула – видимо, позвала есть. Спор немедленно прекратился. Еду разлили в деревянные миски. Молодая мулатка, почти девочка, в обтрепанном платье, которое когда-то было роскошным, принесла им миску – одну на двоих, без ложек или вилок. Они переглянулись, не в силах сдержать улыбки. Потом Спендлав извлек из кармана складной нож, раскрыл и протянул старшему по званию. – Может, сгодится вместо вилки, милорд, – виновато произнес он и, заглянув в миску, добавил: – Похуже обеда у Хафов, который мы пропустили, милорд. В миске были вареные бататы (вероятно, украденные с невольничьего огорода на какой-нибудь плантации), чуть сдобренные вареной солониной из бочонка у стены. Хорнблауэр настоял, чтобы они ели поочередно, передавая друг другу нож. Поддевать ножом обжигающие бататы было неудобно, но у обоих пленников проснулся зверский аппетит. Пираты и женщины ели, сидя на корточках. Минуту-две спустя спор возобновился с прежним ожесточением. Хорнблауэр вновь глянул через парапет на местность внизу: – Должно быть, это Кокпит-кантри. – Несомненно, милорд. Так называлась независимая республика на северо-востоке Ямайки, земля, куда не ступала нога белого человека. Когда британцы полтора века назад отвоевали остров у испанцев, здесь уже были поселения беглых рабов и последних выживших индейцев. Все попытки установить в Кокпит-кантри британскую власть закончились сокрушительным провалом: жители сражались отчаянно, а их союзниками были непроходимые горы и желтая лихорадка. Наконец заключили мир. Британия признала независимость Кокпит-кантри с единственным условием: впредь тут не будут укрывать беглых рабов. Это положение сохранялось последние пятьдесят лет и, по всему, могло сохраниться еще по меньшей мере на полвека. Пиратское логово располагалось на краю республики, там, где горы подходят к морю. – А это Монтего-бей, – сказал Спендлав, указывая рукой. Хорнблауэр был здесь на «Клоринде» в прошлом году – уединенная бухта обеспечивала надежную якорную стоянку и приют для нескольких рыбачьих суденышек. Он с вожделением смотрел на далекое синее море, пытаясь измыслить путь к бегству или способ заключить неунизительное соглашение с пиратами. Однако после бессонной ночи мозги ворочались плохо, а после еды и вовсе отупели. Хорнблауэр поймал себя на том, что клюет носом, и резко выпрямился. Теперь, на пятом десятке, он уже не мог безнаказанно бодрствовать целую ночь, особенно если его при этом заставили ехать на муле, плыть и карабкаться по веревочной лестнице. – Думаю, вы могли бы поспать, милорд, – сказал Спендлав, видимо все это время за ним наблюдавший. – Наверное, да. Хорнблауэр лег на камень. Ему было жестко и неудобно. – Попробуйте так, милорд. Спендлав мягко взял Хорнблауэра за плечи и уложил головой себе на колени. Шелестел бриз, водопад, журча, сбегал по стене и разбивался о камни. Громкие голоса пиратов и женщин слились в монотонный бубнеж. Потом Хорнблауэр уснул. Разбудил его Спендлав, тронув за плечо: – Милорд, милорд. Хорнблауэр поднял голову и некоторое время не мог понять, где он, как сюда попал и почему лежит у Спендлава на коленях. Перед ним стояли Джонсон и двое пиратов, из-за их спин выглядывала женщина, – судя по виду, окончательное решение приняла именно она. – К губернатору поедешь ты, лорд, – сказал Джонсон. Хорнблауэр заморгал; хотя солнце было уже по другую сторону горы, небо сияло все так же ярко. – Ты, – повторил Джонсон. – Ты едешь. Он остается у нас. Джонсон ткнул пальцем в Спендлава. – Что ты хочешь сказать? – спросил Хорнблауэр. – Ты едешь к губернатору за нашим помилованием. Ты просишь, он дает. Он будет здесь. Мы можем отрезать ему нос, выколоть глаза. – Господи Боже Всемогущий! – выговорил Хорнблауэр. Джонсон и его люди – может быть, эта самая женщина – обнаружили, как ни странно, глубокое знание человеческой натуры. У них есть понятие о чести, о джентльменских обязательствах. Они почувствовали, что Хорнблауэра и Спендлава связывает дружба, – может быть, на эту мысль их навело то, что старший спал головой у младшего на коленях. Они поняли, что Хорнблауэр не бросит Спендлава, что сделает все возможное для его освобождения. Вплоть до того – воображение Хорнблауэра мощной волной перехлестнуло через барьер полусна, из которого он еще не до конца вышел, – вплоть до того, чтобы в случае губернаторского отказа вернуться и разделить со Спендлавом плен. – Мы отправляем тебя, лорд, – повторил Джонсон. Женщина у него за плечом что-то добавила резким голосом. – Поедешь сейчас, – сказал Джонсон. – Вставай. Хорнблауэр медленно встал; он бы в любом случае двигался медленно, чтобы сохранить остатки достоинства, но быстрее подняться себя бы не заставил, даже если бы хотел. Суставы задубели – он почти слышал, как они хрустят. Все мышцы болели. – Эти люди тебя отвезут, – сказал Джонсон. Спендлав тоже встал. – Как вы, милорд? – спросил он. – Ничего, только спину ломит, – ответил Хорнблауэр. – Но что будет с вами? – Со мной все хорошо. Не беспокойтесь обо мне, милорд. Спендлав смотрел ему прямо в глаза, словно пытался внушить некую мысль. – Не думайте обо мне, милорд. Он пытался сказать своему адмиралу, что о нем можно забыть, не принимать никаких мер к его освобождению, что он стерпит любые пытки, лишь бы сам адмирал выбрался благополучно. – Я буду думать о вас каждую минуту, – произнес Хорнблауэр, глядя на него так же пристально. – Живее, – сказал Джонсон. Веревочная лестница по-прежнему болталась у края карниза. Трудно было при такой ломоте во всем теле спустить ноги с уступа и нащупать подошвами скользкую бамбуковую перекладину. Лестница закачалась, словно живое существо, желающее сбросить обузу. Хорнблауэр повис, судорожно вцепившись руками в веревку, спиной вниз. Вопреки всем инстинктам он заставил себя отыскать ногой следующую перекладину, перехватить руки и продолжить спуск. Только он привык к качаниям лестницы, как его тряхнуло сильнее: первый из сопровождающих встал на верхнюю перекладину. Пришлось вцепиться покрепче и выждать, пока движения лестницы вновь войдут в ритм. Но вот наконец его ноги коснулись земли. Почти сразу рядом оказались двое пиратов. – До свидания, милорд! Удачи вам! Это кричал Спендлав. Хорнблауэр, стоя у кромки воды, вынужден был сильно запрокинуть голову, чтобы увидеть Спендлава, машущего ему рукой из-за парапета шестьюдесятью футами выше. Хорнблауэр помахал в ответ. Пираты подвели мулов к воде. Вновь предстояло плыть через реку. Она была не более тридцати футов в ширину; прошлой ночью он бы легко переплыл ее сам, если бы понимал, где берег. Сейчас он плюхнулся в воду как был, в одежде и башмаках, на мгновение вспомнив про безнадежно испорченный фрак, перевернулся на спину и заработал ногами. Однако мокрая одежда тянула вниз, и Хорнблауэр на мгновение запаниковал, прежде чем добрался до берега. Он выкарабкался на сушу; сил двигаться дальше не было, хотя мулы, плеща и фыркая, выбирались из воды совсем рядом с ним. Спендлав сверху еще раз помахал рукой. Теперь надо было вновь садиться на мула. Намокшая одежда давила на плечи, как свинец. Хорнблауэр кое-как взобрался на скользкое от купания животное, уселся верхом, и тут же вчерашние мозоли напомнили о себе. Он стиснул зубы. Мулы затрусили по неровной тропе, боль сделалась невыносимой. От реки тропа – та самая, по которой отряд ехал вчера, – круто поднималась в горы. По узкой лощине добрались до перевала, дальше начался спуск. Затем новый подъем. Тропа пересекала ручьи, вилась между деревьями. Хорнблауэр ехал в полном отупении, физическом и душевном. Усталый мул то и дело оступался, заставляя седока лихорадочно удерживать равновесие. Солнце уже клонилось к закату, когда начался последний долгий спуск. За полосой деревьев открылась ровная местность. Небо сияло ослепительными предзакатными красками. Кое-где паслись коровы, а дальше, насколько видел глаз, лежало зеленое море – плантации сахарного тростника. Еще через некоторое время отряд выехал на сносную дорогу, и здесь пираты остановили мулов. – Отсюда доедешь сам, – сказал один, указывая на дорогу, уходящую к далеким плантациям. Секунду или две Хорнблауэр отупело переваривал мысль, что его отпускают на волю. – Туда? – спросил он без всякой необходимости. – Да, – ответил пират. Они повернули мулов; Хорнблауэру пришлось удерживать своего, который хотел последовать за товарищами. Один из пиратов пнул животное в круп, и оно резво затрусило вперед; каждый толчок причинял острую боль. Вскоре мул перешел на шаг, и Хорнблауэр не стал его подгонять. Набежали тучи, и почти сразу стеной хлынул ливень. В двух шагах ничего не было видно, мул двигался еще медленнее, выбирая дорогу на скользкой земле. Хорнблауэр сидел на его жестком хребте, не чуя себя от усталости; водяные струи хлестали так, что трудно было дышать. Дождь сделался слабее, потом перестал. Небо над головой было по-прежнему затянуто тучами, но на западе расчистилось, выглянуло садящееся солнце, и слева от дороги повисла великолепная радуга, которую Хорнблауэр почти не заметил. Начались плантации. Дорога здесь была в глубоких колеях от тележных колес. Мул брел и брел, казалось, целую вечность и наконец остановился. Здесь основную дорогу пересекала другая. Хорнблауэр усилием воли вышел из оцепенения и собирался дернуть поводья, когда справа раздался оклик. Далеко на дороге, озаренные закатом, неслись три всадника. Они во весь опор подскакали к нему и осадили коней. Один из троих был белый, двое – цветные. – Лорд Хорнблауэр, я не ошибаюсь? – спросил белый. Это был молодой человек, и Хорнблауэр даже в нынешнем отупении подметил, что тот, хоть и на лошади, по-прежнему облачен во фрак. Белый шейный платок сильно помялся и съехал набок. – Да, – ответил Хорнблауэр. – Слава богу, вы живы, сэр, – сказал молодой человек. – Вы не ранены, милорд? – Нет, – ответил Хорнблауэр. Его качало от усталости. Молодой человек повернулся к одному из цветных спутников и отдал быстрое приказание. Тот поворотил коня и во весь опор поскакал по дороге. – На ваши поиски подняли весь остров, милорд, – сказал молодой человек. – Что произошло? Мы искали вас весь день. Негоже адмиралу и главнокомандующему выказывать постыдную для мужчины усталость. Хорнблауэр заставил себя расправить плечи. – Меня похитили пираты. – Он хотел говорить беспечно, словно это житейское дело, которое может случиться с кем угодно и когда угодно. Однако у него не очень получалось, голос срывался и хрипел. – Мне надо немедленно попасть к губернатору. Где его превосходительство?