Он по-прежнему смотрел из стороны в сторону, и его стеклянные глаза, казалось, снова начинали видеть и узнавать окружающее. – Тише, – шепнула девушка, – если вам дорога ваша жизнь, то теперь не смейте говорить. Но в этот роковой момент начал действовать другой. То был Ник Картер: подкравшись ближе, он одним громадным прыжком подскочил к доктору, одной рукой схватил его за горло, а другой нанес ему ручкой револьвера страшный удар по голове, так что тот свалился на пол, как сраженный бык. Этот удар поистине возымел чудодейственную силу; доктор Кварц очнулся от сонного состояния, в котором находился, когда вошел в комнату. Казалось, будто резиновый мяч ударился о пол, так как доктор Кварц в то же самое мгновение с поразительной эластичностью вскочил на ноги. Он хотел обернуться в сторону сыщика, но тот немедленно нанес ему, на этот раз кулаком, увесистый удар в висок. После этого оба свалились на пол. Доктор оказался зажат внизу, а Картер очутился верхом на своем противнике. Хотя оба страшных удара должны были оглушить доктора, он начал бороться с такой силой, таким присутствием духа, такой яростной решительностью, что вряд ли кто-то другой был бы способен на это при сходных обстоятельствах. В свою очередь, Ник Картер сознавал, как опасен был его противник. Он еще только за день до этого испытал на себе силу негодяя и знал, что ему придется напрячь всю свою ловкость, чтобы одолеть врага. Он, не медля ни одной секунды, воспользовался всеми приемами, способными привести к победе. Когда они оба покатились по полу, сыщик снова стал бить своего противника изо всей силы, стараясь окончательно оглушить его. Он бросил револьвер и теперь пытался сомкнуть на кистях рук доктора стальные наручники, прежде чем тот успел бы воспротивиться этому. Но даже после того как ему удалось сделать это, противник его все еще яростно боролся, поднимаясь и пуская в ход зубы, так что Нику Картеру осталось лишь выхватить револьвер и снова изо всей силы бить им по голове отъявленного негодяя. Это подействовало: конечности доктора вытянулись, сознание его на время помутилось, и сыщик воспользовался этим коротким перерывом, чтобы вынуть из кармана еще и кандалы и наложить их на ноги пленника. Хотя лицо доктора обливалось кровью, на устах побежденного все-таки заиграла насмешливая, вызывающая улыбка. Сыщик увидел, что злодей опять совершенно пришел в себя и готов на все. – Что же, Картер, вам повезло, вы наткнулись на лунатика, – проговорил доктор Кварц с таким холодным спокойствием, точно речь шла вовсе не о нем, – иначе связаны были бы вы, и я стоял бы на вашем месте. Несдобровать бы вам тогда! – Лучше так, как оно есть теперь, – злобно улыбаясь, возразил сыщик. – Я полагаю, нам вполне удастся составить против вас доказательное обвинение, причем скорее, чем вы предсказывали. – Конечно, пока козыри находятся в ваших руках, господин полицейский проныра, – ответил доктор Кварц. – Но не забывайте: вы еще не вышли из этого дома. – Об этом не извольте беспокоиться, доктор. Мы будем очень осторожны. Пока Ник Картер говорил, он заметил, что доктор Кварц обратил свой взор на прикованную к стене девушку. Он видел, как взгляд Кварца снова становится холодным и жестким. Сыщик сейчас же понял, что, несмотря на свои узы, пленник делал дерзкую попытку гипнотизировать девушку, превращая ее таким образом в послушное, безвольное орудие своих гнусных замыслов и планов. С быстротой молнии Ник Картер подскочил к доктору и в тот же момент нанес ему ладонью сильный удар по глазам. – Будьте вы прокляты, – прошипел Кварц. Но сыщик не обратил на это внимания. Не отвечая ни слова, он схватил доктора, хотя тот отчаянно отбивался, поднял его и вынес из комнаты в коридор. Там он завязал ему глаза платком, а с помощью еще одной пары наручников приковал его к перилам лестницы. – Я собираюсь вернуться в комнату, доктор, чтобы там немного потолковать с нашими общими друзьями. Но я стану так, что вы беспрерывно будете у меня на виду. Не пытайтесь произвести ни малейшего подозрительного движения, так как это будет равносильно вашей верной смерти. Обо мне говорят, что я один из лучших стрелков в этой благодатной стране, и я, не задумываясь, испытаю на вашем теле, правы люди или нет. В ответ на это предупреждение доктор Кварц лишь дико и презрительно рассмеялся. – Ерунда! – пренебрежительно возразил он. – Убирайся, скройся хоть к черту или куда хочешь, но только не надоедай мне своей ребяческой болтовней! Не пройдет и часа, как ты у ног моих будешь молить меня о пощаде! Ник Картер уже пошел было обратно к комнате, но теперь остановился перед своим пленником, улыбнувшись и скрестив руки на груди. – Доктор, а я все-таки прав: вы достойный преемник вашего брата, если только дьявол не вызвал вас к новой жизни. Во всяком случае, в данную минуту у вас опять припадок мании величия. – Поживем – увидим, – ядовито прошипел доктор. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – Да-да, доктор, вы были правы, у нас с вами действительно происходит игра, как у кошки с мышью. Не будете ли вы столь любезны сказать мне, кого вы в данную минуту считаете кошкой? – Кошка – это я, я, я! – произнес доктор Кварц таким грозным голосом, что сыщик невольно забеспокоился. «Неужели этот ужасный, загадочный человек не только угрожает? Неужели он, несмотря на то, что он связан и скручен, может нанести мне гибельный удар?» – Признаюсь, доктор, у вас железная воля, – после краткой паузы заметил Ник Картер. – Еще бы! И ты об эту железную волю разобьешь себе череп. Во время твоих предсмертных мучений я со смехом напомню тебе вот эту минуту, и тогда ты узнаешь, что у меня не только железная воля, но и сердце, холодное, как лед, и жестокое, в сравнении с которым сердце тигра равняется сердцу голубя. Преисполненный ужасным отвращением, сыщик отвернулся. Он переступил порог решетчатой двери и вошел в комнату, в которой сидели пленники. Вследствие экстренных происшествий последнего часа Ник Картер совершенно забыл о своем помощнике Тен-Итси, который со страхом ожидал на крыше его возвращения. Сыщик настолько был занят ужасами пережитого, что даже теперь не вспомнил о японце. Возвратившись в комнату, сыщик сейчас же принялся освобождать своего молодого помощника Патси от приковывавших его к стене цепей. Это он сделал очень быстро, тем более что ключи к замкам цепей лежали тут же на сиденье единственного находившегося в комнате стула. Вероятно, доктор Кварц положил ключи столь близко от своих жертв в расчете на то, что таким образом их страдания еще усугубятся. Вызволив молодого сыщика, Ник Картер бросился к девушке и открыл ее оковы. Патси хотел было в бурных выражениях благодарить своего начальника за спасение, но Ник Картер движением руки остановил его. Он передал ему два своих револьвера и приказал ему выйти в коридор, чтобы сторожить там связанного и прикованного к перилам лестницы злодея. Затем Ник Картер обратился к освобожденной им девушке. С того мгновения, когда сыщик в первый раз вошел в комнату, напал на доктора и нанес ему решительное поражение, девушка смотрела на него со странным выражением на красивом, взволнованном лице. Казалось, она хотела уяснить себе, что, собственно, происходит. Но, по-видимому, она не могла сделать этого, что и было видно по ее тупому взгляду, которым она все так же взирала на могучую фигуру Ника Картера. Когда сыщик обратился к ней, она улыбнулась, как улыбается довольный и счастливый ребенок, и все же Ник Картер был убежден, что она владеет своим рассудком в достаточной степени, чтобы быть в состоянии дать полное свидетельское показание. – Будьте добры, назовите мне свое имя, – попросил он. Она пристально смотрела на него, слегка покачивая головой. – Мое имя? – машинально повторила она. – Я почти забыла его, еще не совсем, но почти. С тех пор как я нахожусь в этом доме, доктор никогда не называл меня моим настоящим именем. – Хорошо, мисс, но, несомненно, вы помните ваше прежнее имя. Или не помните? – Да, меня звали… подождите… Мое имя было Нанина. Нанина Дюкло. – А как звали вашу несчастную двоюродную сестру, молодую женщину, которую доктор Кварц задушил на ваших глазах, ту женщину, сердце которой негодяй затем пронзил кинжалом, а труп положил в товарный вагон? Вы знаете ее имя? Очевидно, девушка усиленно думала. – Ее имя? – запинаясь, проговорила она. – Да, ее звали Марией, а фамилия ее та же, что и у меня, ведь она моя двоюродная сестра, – прибавила она радостно, как ребенок, хорошо усвоивший урок. – Понимаю. А теперь скажите, мисс Нанина, говорил ли с вами доктор о тайне товарного вагона? – Конечно, говорил, и очень часто! – воскликнула девушка, недолго думая. – Прошу вас, сообщите мне об этом все, что вы знаете. Это крайне важная информация. – Для чего? Он, вероятно, и другим людям болтал то же самое. – Не важно. Пожалуйста, расскажите мне все и ничего не скрывайте, – просил сыщик. – Не правда ли, вам ведь известно, что доктор собирался жениться на Марии? Все приготовления уже были сделаны, и он соорудил товарный вагон, чтобы совершить в нем дивное свадебное путешествие. Тогда мы жили в каком-то другом городе, в каком – не знаю, где-то на востоке. – Хорошо, мисс Дюкло, – произнес сыщик, говоривший с ней, как добрый наставник с ребенком, которого девушка и напоминала всем своим поведением. – Я полагаю, что ваши отец и мать и родители Марии жили вместе и сообща делали приготовления к свадьбе? – Так и есть, мы все жили в одном и том же городе и были очень счастливы. – Так вот, мисс Дюкло, вы давеча утверждали, что доктор убил ваших родителей и родителей Марии. Что же, он доставил их трупы вместе с трупом вашей двоюродной сестры в этот товарный вагон? Девушка наклонила голову. – Он так говорил, и я думаю, он так и сделал. Потом он куда-то отправил вагон. Знаете, он не хотел вовсе убивать Марию, это произошло в припадке ярости, часто овладевающей им, когда лицо его становится бледным, как полотно, и он будто спит с открытыми глазами. Он как-то говорил мне, что в таком состоянии когда-нибудь покончит с собой. Он испытывал всякие средства, чтобы не допустить этих припадков, но это ни к чему не приводило, и ему страшна мысль, что существует болезнь, не поддающаяся его врачебному искусству. – Назовите мне, пожалуйста, имена своих родителей и родителей вашей двоюродной сестры. – Отца моего звали Георгием, мать – Анной, а дядю с тетей звали Петр и Мира. – Скажите, мисс Дюкло, не помните ли вы, где вы проживали до того, как познакомились с доктором? – Помню, в Бостоне на улице Бэкона. Там мы жили все вместе в мире и согласии. Как-то раз дядя Петр опасно заболел и призвали доктора Кварца. Он совершенно вылечил его. Потом заболела тетя Мира, и мы опять призвали доктора Кварца. Он вылечил и ее в короткое время. В конце концов заболела Мария, вообще мы все заболели один за другим, и доктору всегда удавалось исцелить нас. Отец и дядя заплатили ему за это много денег. Но он их и заслужил, как считали люди, ибо он спас нас от верной смерти. – Ваш отец и дядя Петр были очень богаты, да? – Кажется, но точно не знаю. – Ну, у вас был экипаж и лошади, много прислуги, не так ли, мисс Дюкло? – Конечно. У нас было много лошадей и много прислуги. Все это теперь принадлежит мне: по крайней мере, так говорит доктор. Вот потому-то он и задерживает меня здесь, в этом доме, чтобы никто не мог взять мои деньги. Он говорит, что заботится обо мне. – Понимаю. А скажите, зачем же он приковал вас к стене в этой комнате? Или вы не всегда находитесь в этом помещении и не всегда прикованы? – Нет, далеко не всегда. Бо́льшую часть времени я провожу в красивой комнате, где поют птички и где живет моя любимая кошка. Там он делает руками движения над моей головой, и я впадаю в глубокий сон, я вижу чу́дные сновидения и забываю все, о чем не хочется думать. Я всегда счастлива, когда он так усыпляет меня. – Бедная вы девушка! А вы не можете мне сказать, давно ли вы живете в этом доме? – участливо спросил сыщик. – Нет, не помню, но, вероятно, уже очень, очень давно. Может быть, с того времени прошло уже сто лет. Мы ездили тоже очень долго. Это все было гораздо позднее, чем в тот ужасный день, когда доктор Кварц убил Марию и ее родителей, да и моих вместе с ними, – все это произошло не здесь, не в этом доме.