– Вперед! – скомандовал Ефремов. – На улицу 1905 года. – Что-то вы долго сегодня, – недовольно пробурчал водитель, выворачивая из дворов. Ефремов внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал, решил оставить разговор на потом, когда свидетелей не будет. – Жекася, – Игорь повернулся к заднему сиденью, – вам двух «ляпок» надолго хватает? – Когда как, – неохотно ответил Кайгородов. – Пока у Барсука доза не выросла, на двое суток хватало, а сегодня ночью он раскумариться не мог, так все остатки подгребет и на утро ничего не оставит. – Ты-то не в пролете! – засмеялся Игорь. – Сколько ты скрысятничал? «Ляпку»? Две? – Я? – удивился Кайгородов. – Вы за кого меня принимаете? Я у друзей не ворую. – Стоп! – скомандовал Ефремов. Водитель прижался к обочине, остановился. – Жекася, – жестко сказал Ефремов, – сейчас мы выйдем из машины, и если я найду у тебя наркоту, то ты за нее сядешь. К тебе, дважды судимому, на суде снисхождения не будет. Года на три раскрутишься. – В носке «ляпка» есть, – признался Кайгородов. – Я что, виноват, что у меня дружки такие сволочи? В прошлый раз, пока мы с Барсуком на дело ходили, они соскребли все остатки с «ляпок» и укололись вдвоем. Уроды! Не люди, а животные. – Так-то лучше! А то начал: я не я, и лошадь не моя! Володя, вперед, продолжим движение! Жекася, твой корешок, который пельмени сырые ест, давно на «круг» встал? – Пельмени? Сырые?! – взвыл Кайгородов. – Вот ведь сволочь! Я, когда поехал к цыганам, печку отключил, чтобы он не смог пельмени сварить и сожрать. – Бесполезно, – заметил Ефремов. – Если он встал в «круг», то ему все едино: что пельмени сырые есть, что сырую картошку глодать. Так он давно в «круге»? – Месяц. Но сейчас он с него спрыгнет. Денег-то нет, все потратил. – Я ничего не пойму. Вы о чем говорите? – вмешался в разговор Киселев. – Этот человек, в трусах, он в каком-то кружке состоит? – «Юный химик», – сострил Кайгородов. – Сейчас объясню, – сказал Ефремов. – Есть безобидное детское лекарство, пузырьки из-под которого ты нашел. Из него можно приготовить сильнейший наркотик. Назовем его «эскадрон». Человек, если хочет опьянеть, из любого подручного средства может отраву сделать. Вспомни горбачевский «сухой закон». Умельцы с помощью электродрели из клея «БФ» спирт добывали. Обувной крем на хлеб мазали, и миллиграммы спирта отфильтровывали. Словом, при желании одурманивающее средство можно изготовить хоть из табуретки. Теперь об «эскадроне». Этот наркотик втягивает человека в своеобразный круг, вырваться из которого невозможно. Круг состоит из стадий. Первая – сразу же после укола «эскадрона» наступает сильнейшее сексуальное возбуждение. Если человеку в состоянии опьянения удастся совершить половой акт, он будет на седьмом небе от счастья, настолько сильные ощущения будут. – Все так, – согласился Кайгородов. – Жила у нас одна чувиха, так он ее от себя не отпускал, чтобы в нужный момент всегда под рукой была. Потом ей это надоело, и она сбежала. Приятель наш стал на улицу выбегать, бабу себе искать, только кому он, торчок, нужен? – После первой стадии наступает неудержимое желание поговорить. – В точку! – подтвердил Жекася. – Он на прошлой неделе двое суток беспрерывно болтал сам с собой. Только уснешь, он растолкает: «Послушай, какой прикол я вспомнил!» – Третья стадия – сон, – продолжил Ефремов. – Обессилев, наркоман может спать и сутки, и двое. После пробуждения наступает зверский голод, который невозможно вытерпеть. Потом «круг» начинается заново. И так до бесконечности: «укол – болтовня – сон – жор – укол». – Лучше «ханкой» колоться, – по-товарищески посоветовал Киселеву Жекася. – «Ханка» – продукт природный, с нее в «круг» не встанешь и крышу не сносит. – Скажи еще, что она полезная для здоровья, – съязвил Игорь. – Сам-то без «омоложения» давно бы уже сдох. – Я?! – поразился Кайгородов. – Да я в любой момент брошу. У меня сила воли – о-го-го! Любой позавидует. Я же наркотой так, балуюсь. Барсук, тот серьезно подсел, а я в любой момент соскочу. – В 1989 году областное УВД провело исследование: сколько человек смогли самостоятельно бросить употреблять наркотики? Не нашли ни одного. Заметь, речь шла об опийной наркомании, а не об «эскадроне». С него соскочить, на мой взгляд, невозможно. – Почему? – спросил Киселев. – «Эскадрон» затягивает. Человеку хочется повторить взлет на вершину сексуального наслаждения, и он вновь берется за шприц, уверенный, что это только один раз, и все, больше не будет. Это самообман. «Эскадрон» очень быстро входит в обмен веществ и начинает перестраивать организм на свой лад. Вначале навсегда пропадает сексуальное влечение. Наркотик заменяет секс и делает его ненужным. Потом круговорот становится короче: фазы разговора сокращаются, сон сменяется коротким забытьем. Дальше происходит самое страшное и необратимое – организм перестает нуждаться в пище. Наркотик нарушает нормальный обмен веществ, заменяет собой процесс выработки внутренней энергии человека, и наступает смерть. Стоит наркоману не уколоться вовремя, как он умирает в страшных мучениях. Представь, что чувствует человек, когда его мозг еще что-то соображает, а внутренние органы начинают распадаться и отравлять организм. – А если вовремя уколоться? – Человек не может жить без пищи. Наркотик – это временное «топливо» для организма. Представь, что ты оказался в закрытом помещении, где есть одна водка, причем ее много, ящиков сто. Долго ты на одной водке проживешь? – Сколько мой корешок еще протянет? – с интересом спросил Кайгородов. – Месяца два еще поскачет, потом впадет в забытье, очнется, забьется в судорогах и умрет. – Надо не прозевать этот момент, чтобы свалить вовремя, – сказал Жекася. – Мне с ментами объясняться неохота. – Этого человека можно спасти? – спросил Киселев. – Эффективность лечения опийной наркомании во Вьетнаме – 60 процентов, в США и Западной Европе – 20–25, в СССР – около восьми процентов. Сейчас – ноль. Сейчас человека от наркомании вылечить невозможно, потому что в стране бардак. Лечение – это прежде всего уверенность в благополучном исходе. А когда любой из нас не знает, что будет завтра, о каком лечении человека с изломанной психикой может идти речь? Мы живем как на вулкане и, просыпаясь утром, не знаем, что будет вечером. Газеты стращают нас гражданской войной, голодом, разрухой, невиданным разгулом преступности. Психически здоровому человеку выжить в нынешних условиях непросто, а уж наркоману! Киселев обратил внимание, что Кайгородов внимательно слушает Ефремова. «Ничего не понимаю! – подумал он. – Полчаса назад Ефремов ногами бил Жекасю, тот по полу катался, а сейчас они разговаривают, как хорошие друзья. Ни злобы, ни агрессивности. Ефремов рассказывает, Кайгородов поддакивает. Странно это, непонятно». – Все, что я сказал о лечении наркомании, – продолжил Ефремов, – касается только опиатов. «Эскадрон» – это химия. Его и при советской власти толком не лечили, а уж сейчас и подавно никто связываться не будет. – Приехали! – сообщил Кайгородов. – Вон тот дом, второй подъезд, третий этаж, квартира направо. – Жекася, – осматривая здание, сказал Ефремов, – тебе надо объяснять, что будет, если мы по твоей наводке запремся в гости к какой-нибудь благочестивой старушке? – Не надо, – насупился Кайгородов. – Если ты меня обманул, то пара оплеух в квартире покажется тебе легким массажем для улучшения пищеварения. Ты меня понял? – Там она, крыса эта. Прячется от всех, а мне за нее отвечай? – Пошли! – скомандовал Киселеву Игорь. – Палыч, – остановил его водитель, – мне что, с этим сидеть? – Оп, сейчас все переиграем! – спохватился Ефремов. – Володя, выходи из машины, а ребятки пока тут посидят. Водитель неохотно вылез, Ефремов подошел к нему вплотную и сквозь зубы процедил: – Ты, Володя, по должности кто? Милиционер-водитель, а не таксист. Ты за погоны зарплату получаешь или в кассе ее оставляешь? – Палыч, ты не так понял, – стал оправдываться водитель. – Я раз промолчал, но сейчас скажу. Там, на первом адресе, ты должен был идти вместе с нами, а не в машине отсиживаться. Ты должен был нас страховать, а не этот раздолбанный «УАЗ» охранять. Сейчас ты отказываешься за преступником присмотреть? Хорошо, переиграем. Со мной ты пойдешь, а с наркоманом Киселев посидит. – Палыч, да ты что, все не так! – запротестовал водитель. – Я хотел сказать: «Может, его на переднее сиденье пересадить, чтобы на виду был?» – Пересядешь на мое место – он у тебя как на ладони будет. – Он эту, как его… «ляпку» не сожрет? – Жекася сырой опиум глотать не будет, ему надо раствор сделать, чтобы уколоться. – Я все понял, Палыч, – заверил водитель. – Идите, я с него глаз спускать не буду. – Ты, самое главное, не верь ни единому его слову. Захочет в туалет пойти – пусть под себя мочится. Курить ему не разрешай, в разговоры не вступай. Ефремов открыл дверь. – Пошли, Олег! Жекася, веди себя прилично и помни: до ближайшего пустыря минут десять езды. Если что не так, то я тебе не завидую. Когда оперативники отошли от автомобиля, Ефремов сказал: – Запомни: четырем хроническим наркоманам двух «ляпок» хватает на двое суток. То есть два дня и две ночи они будут безвылазно сидеть в квартире и заниматься своими делами. Двое суток они не будут совершать преступлений: не будут воровать или срывать шапки с прохожих. После того как мы закончим с Кайгородовой, я объясню, почему попросил запомнить этот момент. 17 Новый притон находился в двухкомнатной квартире на третьем этаже панельного дома, как две капли похожего на пятиэтажки на улице Волгоградской. На площадке перед квартирой оперативники остановились, прислушались к голосам за дверью. – Попробуем еще раз, – пробормотал Ефремов. – На первом адресе сработало, может, и тут прокатит. Игорь отстучал костяшками пальцев замысловатую дробь. – В окно постучи! – посоветовали из-за двери. – Без проблем! – отозвался Ефремов.