Перед тем как спуститься вниз, решила все же взглянуть на почту. Пришло три письма: от Раи, от Музыканта и от Франческо. Я начала с последнего. Написано оно было поздней ночью и гласило: «Кира, если я поеду в Россию? Или в Америку? Как ты думаешь?» Написала в ответ: «Можно попробовать. Поищи для себя работу!». Я была уверена, что работать он не сможет, но, занимаясь поисками, хоть на время, уйдет от своего страха, от своей депрессии. Музыкант писал: «Что вы узнали об А.?» Правильно он мне напомнил, я совсем забыла, что обещала ему сообщить об А. Быстро написала: «Она наглоталась снотворных таблеток. Но осталась жива. Отбивалась от приехавших санитаров, так как в том мороке сознания, в котором находилась, приняла их за франкистов. Дай Бог ей жизни!» В ответ пришло краткое: «Аминь». Письмо от Раи тоже было коротким: Кира Миша писал, что видел два анджела на горе в Тифлисе. Эта причина любви к Грузив. Я правильно употребял родительный и предложный? Спасиба Рай Рае я не стала отвечать, отложила на завтра. Закрыла компьютер, спустилась вниз. Сережа спал в кресле у включенного телевизора. Накинув на ходу куртку, я выбежала на крыльцо. Над головой светили звезды, дул влажный весенний ветер, пахло пробуждающейся землей, раскрывающимися почками, вылезающей на поверхность травой. В природе начинался новый цикл. Тихо-тихо, почти шепотом, чтобы не разбудить Сережу, я запела «Грузинскую песню». «Виноградную косточку в теплую землю зарою…». Многовековые напластования человеческой породы – от святой Нины до Булата Окуджавы – спрессовались и отпечатались в ней, человеческие голоса с древних языческих времен по наше сегодня вошли в нее переливчатым эхом и отражением. «И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву…». Я пела – и на душе становилось все светлее и печальнее. Глава вторая ОСТАТЬСЯ В КАНЬОНЕ Четверг Утром, когда я встала, погода хмурилась, сразу подумалось, что погулять не удастся. Если только вечером выйдем с Сережей, после урока. Сегодня у меня Грета Беккер. Она приходит по четвергам раз в две недели, к шести часам. Заниматься начала совсем недавно, у нас только шестой урок. Но заинтересовала она меня очень. Так заинтересовала, что я подарила ей свою книжку с рассказами. И что же? Она ее свободно читает, а в тетради выстраиваются столбики незнакомых ей русских слов и выражений. Все-таки есть еще что-то, чего она не знает, хотя и училась русскому в двух университетах – на родине в Германии, потом в Вене, а после еще совершенствовалась на курсах в России. К сегодняшнему уроку я попросила ее прочитать рассказ «Бурь-погодушка» и сверить его с английским переводом. Перевод делали два моих ученика, друг за другом. Сначала Джен, а после того как она пропала, Бобби. В итоге он тоже куда-то исчез. Не знаю, связано ли это с рассказом, но двое моих учеников, его переводивших, исчезли в неизвестном направлении. Хотя «неизвестное направление» не точно сказано, направление-то известно. Джен исчезла в Большом каньоне. А Бобби уехал на родину, в Колорадо. Вроде бы, никакой фантастики… Главное, что я не успела подготовиться к их исчезновению, вернее, уходу. Казалось, мы хорошо занимались, с обеих сторон втянулись в работу, ученики мои делали явные успехи, продвигались вперед – и вдруг… В один прекрасный день Джен на урок не явилась. Нет, даже не так. Просто не позвонила после лета, не возобновила прерванных на летние месяцы занятий. А поскольку 22 июля, в день своего рождения, она собиралась побывать в Большом каньоне, у меня в голове сложилась легенда, которая затем укоренилась в сознании членов моей семьи и некоторых учеников, что Джен из каньона не вернулась… Ну а Бобби – сорвался и уехал к себе в Колорадо, прямо посреди года и посреди наших занятий. О причинах он мне не говорил. Возможно, его уволили из компании, где он работал. Так что некоторая фантастика во всем этом все же присутствовала. Набираю на компьютере «Большой каньон» и читаю статью в Википедии: Большой каньон расположен на территории Аризоны. К югу от Аризоны находится Юта, к востоку – Нью-Мексико, на западе – Калифорния. В Аризоне ландшафт пустынный. Большой каньон образовался около 5–6 млн. лет назад в результате движения земной коры. Плато Колорадо поднялось, река стала течь быстрее и агрессивнее вымывать породу – известняк, сланцы, песчаник. За сутки река Колорадо уносит в море около полумиллиона тонн горных пород. Длина каньона 446 км., ширина колеблется от 6 до 29 км, глубина – до 2 метров. На территории Большого каньона живут индейцы навахо, хавасупай и хуалапай. Резервация навахо самая большая из индейских резерваций в Америке. В ней проживает примерно 174 тыс. индейцев навахо, что составляет только 58 % всех навахо, живущих в стране. Продажа алкогольных напитков на территории резервации запрещена. Нация навахо управляется президентом, избираемым раз в четыре года. На территории резервации всегда летнее время (штат Аризона время не переводит). Нация навахо установила, что любой человек, имеющий как минимум четверть крови навахо, может записаться гражданином навахо и получить СЕРТИФИКАТ ИНДЕЙСКОЙ КРОВИ. Дочитываю последнюю строчку – и странная мысль приходит мне в голову: Джен решила остаться с навахо. Гоню ее от себя, а она не уходит. Бывают же наваждения! * * * Хожу взад-вперед по терраске и думаю о Джен. У нас с ней были замечательные занятия. И мне казалось, что нам обеим на них интересно. Могла она просто так прервать занятия? Уйти не оглянувшись и не позвонив? А почему бы и нет? Сколько раз, и именно здесь, в Америке, я замечала, что люди уходят не простившись. Вот прошел очередной урок, все вроде было нормально, ничто не предвещало обрыва связи, но в следующий раз студент – так здесь называют ученика – не является. Ты можешь ему написать по электронной почте – он ответит вежливо какую-нибудь ерунду или оставит твое письмо без ответа. Но лучше не писать. Лучше сказать себе: что ж, значит, это конец. Он (она) был (была) хорошим студентом, но у каждого свои планы, и не обязательно посвящать в них тебя. Для тех, кто рвал любовные связи, в таком расставании нет ничего нового. Ушел – и баста. А что там сзади – какая разница? Читала, что так уходил от своих друзей Толстой, они переставали его интересовать, он становился другим, а они – нет, и он уходил к новым людям, уходил не оглядываясь. Так что же, получается, что наши занятия ей надоели, были больше не нужны? Что ей уже нечего было у меня взять? А почему бы и нет? Она овладела языком в университете, пришла к тебе совершенствоваться. Вы с ней занимались три года. Куда больше? И ведь все эти годы она платила тебе деньги, небольшие, но если посчитать сколько недель в этих трех годах и помножить на твой почасовой «рэйт», получится, скорей всего, весьма внушительная сумма, даром что ты не дружишь с математикой и подсчитывать все равно не будешь. У Джен семья, с тобой она занималась «от делать нечего», для души. Но… Конечно, конечно, ты хочешь сказать, что вы с Джен подружились, что она рассказывала тебе о своей работе, о своих путешествиях, о своем муже и девочках. А ты приглашала ее на презентации своих книг, делилась впечатлениями от американской жизни. Она взялась переводить твой рассказ. Вы вместе над ним работали, шлифовали, думали, куда бы его послать… Но все это вещи необязательные, стоит ли за них платить деньги? Ну хорошо, а если она… пропала? Но это несерьезно, куда мог пропасть взрослый человек? И не в России, а в Америке? Хотя… Америка, как и Россия, страна чудес. К тому же… Ты хочешь сказать, что Джен была необычный человек, с большой долей эксцентричности? Это правда. Она была наполовину индианка, и это было написано на ее лице. Настоящая индейская женщина. Навахо? Может быть. Типичная индейская женщина, с похожими волосами, цветом кожи, разрезом глаз, носом, скулами. Она родилась в штате Нью-Мексико. Отец у нее был испанец, да, да, она говорила, что настоящий испанец – из Испании, а мама индейская женщина. Она никогда не говорила, из какого племени ее мама. А экстравагантностей у нее было хоть отбавляй. Она ни разу не пришла на урок вовремя. Опоздания достигали и двух, и трех часов. Иногда она не приходила и звонила в тот момент, когда наш урок мог быть уже на середине: «Я не приду, у меня вечерняя работа». Или: «Не приду, у девочек собрание». Или: «Не приду, ищу новую няню». Или: «Не приду, мой муж не вернулся с дежурства». Или: «Не приду, я уезжаю в Индию». Или… отговорок у нее было не счесть. Но и обязанностей тоже, поэтому-то я всегда считала, что она не врет. У нее были две школьницы-дочки, муж медицинский резидент последнего года и собственная работа, отнимавшая много сил и нервов и требовавшая командировок. Опоздания были свойством ее натуры и бичом. За опоздания ее не раз увольняли с работы, начиная со студенческих лет. Ее первая работа была – официантка в баре, и уволили ее едва ли не на следующий день – она явилась с получасовым опозданием. Джен, по всей видимости, была программистом от Бога, но в компаниях, где она работала, – а сменила она их уйму – у нее постоянно возникали проблемы. Главная, как я поняла, – в невозможности коммуникации; трудно было уразуметь, она ли не выносили сотрудников, они ли ее, но вместе работать не получалось. Поэтому Джен всегда сидела или одна за столом, или одна в комнате. Для меня осталось загадкой, кто требовал ее отделения – коллеги или она сама. В конце концов ее стали посылать в командировки, где она должна была консультировать новичков. Она ездила в какие-то дальние штаты, несколько раз была в Индии, куда многие американские компьютерные компании перенесли свои филиалы. Путешествовать Джен любила, и это при том, что была больна, – о чем я узнала случайно. Заметила у нее на левой руке кожаный ремешок и поинтересовалась, что это. Джен спокойно ответила, что ремешок служит для инъекций инсулина. – Так у тебя диабет? – Да, у меня диабет. И больше на эту тему мы не говорили. В ранней юности, в конце 1970-х, она совершила путешествие на Кубу. Это было время «холодной войны», она едва ли не одна летела в самолете, и ей казалось, что за ней следят. На Кубе ей тоже казалось, что за ней следят, – в отеле, на улице, в кафе. Скорей всего, так оно и было. Узнав, что она американка, прохожие удивлялись и отходили. Зато русский язык, который она уже начала изучать, ей очень помог. Русская речь слышна была в Гаване повсюду. От тех дней у нее остался альбом с зарисовками, а в памяти – почти ничего, один-два эпизода. Города она почти не видела. – Зачем тебе нужно было это путешествие? – Я была тогда радикалка, американская жизнь казалась мне и моим друзьям слишком буржуазной. Я хотела увидеть какую-то иную жизнь. – Увидела? – Нет, так и не увидела. Помешал страх. В то же время я дивилась ее смелости и даже какой-то отчаянности. А сколько было у нее увлечений, дел, обязанностей! Она ездила восстанавливать Нью-Орлеан после ужасающего наводнения, ездила на свои средства, по своей охоте. Строила там дом для пожилой афроамериканки, лишившейся жилья, сама начертила проект, закупила материалы, уехала только когда дом был готов… Она состояла членом Научной церкви, ходила на службы, вместе с тем, посещала лекции по философии в Гарвардском университете. Она была попечительницей в школе, где учились ее девочки и воевала с тамошней администрацией. Один раз до того, что пришлось взять одну из дочерей из школы. Она училась играть на флейте и в воскресные вечера играла в ирландском пабе с еще несколькими музыкантами-любителями. Приглашала меня послушать, но я так и не выбралась. Она была костюмером и декоратором профессионального театра, дающего представления у нас в Большом Городе. Какие только постановки ей ни пришлось оформлять – от современной комедии до мистерии о Дракуле. Какие только бросовые вещи она ни использовала для своего оформления. Для костюма Дракулы я подарила ей присланную мне одной чудаковатой дамой из Солт Лейк Сити вязаную накидку с торчащими из нее перьями. Как же она обрадовалась! Она делала квилты, коврики ручной работы из кусочков разных тканей – едва ли не единственное ремесло, рожденное в Америке. Правда, по словам Джен, это ремесло подхватили, по своему обыкновению, японцы и, опять же по своему обыкновению, превзошли в нем зачинателей. А уж Джен хорошо разбиралась в этом деле, она участвовала в художественных выставках и приносила мне альбомы с образцами своих и чужих работ. Нет, Джен была необыкновенной женщиной. Она могла, могла остаться в каньоне, бросить все, расплеваться с прежней жизнью – получить сертификат индейской крови и сделаться гражданкой нации навахо.