Услышав просьбу описать лица, выхваченные светом фонаря, Уваров охотно это сделал. Никто из персон, рожденных его воображением, не подходил под описание Пауля Хермана, Клауса Хофрица и Зигмунда Шпеера. Потом дежурная машина посреди ночи привезла его домой, и Эрика устроила полуночные пляски вокруг изнуренного тела. Капитан Коффман не мог нежиться в кровати в столь трудный для Германии час. Он со скрипом поднялся, размял кости. На кухне гремела посуда, Эрика хлопотала у плиты. До спальни долетал ароматный запах свежеприготовленного кофе. Алексей принес его со службы. Кофе был дрянной, с цикорием, но женщина обладала талантом, могла приготовить вполне сносный напиток даже из такого продукта. В последнее время в голову Уварова все чаще приходила невеселая мысль. Скоро он исчезнет. Не исключено, что провалится. Тогда теперешние сослуживцы расправятся с ним, хотя сразу, конечно, не расстреляют, сперва постараются использовать. Либо гауптман Коффман просто растворится, словно его и не было. Прощальной мелодрамы точно не будет. Ему было жалко Эрику. Она была виновата лишь в том, что родилась немкой. Эта женщина пострадает в любом случае, причем не только морально. Зачем он согласился на эту амурную историю? Трещала голова, саднили ушибы, обработанные йодом. Уваров с неприязнью разглядывал в зеркале свое отражение. Что за глупость — ходить с повязкой на голове? Надо снять ее. Череп ведь не развалится. Кофе, пара таблеток, и он будет как новенький. Еще к стоматологу надо заглянуть. Проблемы с зубами действительно имели место, хотя и не были столь беспощадны, как он изображал. В голове майора контрразведки СМЕРШ восстанавливалась ясность. Работой за линией фронта Алексей Уваров занимался уже полтора года. Половина жителей его квартала в городе Энгельсе имела немецкие корни. Немцев в Поволжье было много. Их язык Алексей знал уже в детстве. Иногда он ловил себя на мысли, что в равной степени владеет русским и немецким, а на последнем, бывает, что и думает. Впервые он отправился в немецкий тыл летом сорок третьего. Дело было под Орлом. Небезызвестный Бронислав Каминский, который позднее печально отличился в Варшаве, уничтожал там под корень местное население, подмял под себя целый округ, создал собственную армию головорезов под эсэсовским флагом. Это было так называемое Локотское самоуправление. Мирные жители его до одури боялись. Бригада Каминского зверствовала в лесах и населенных пунктах, вполне успешно уничтожала подпольщиков, партизан и мирных людей, попавших под горячую руку. Его побаивались даже немцы, старались не лезть в сферу интересов Каминского. Красная армия наступала. Сладить с танковыми армадами Каминский не мог. Унтерштурмфюрер Андерс, он же старший лейтенант Алексей Уваров, прибыл на переговоры с ним, имея при себе целую папку поддельных документов. Операция закончилась ничем. Каминский отказался вести своих громил в западню и уже через несколько дней начал отвод подразделений на запад. Но роль эсэсовского офицера Уваров отыграл безукоризненно. Начальство этот факт запомнило. Дальше была заброска в Минск с целью выкрасть из архива абвера ряд секретных документов. В Вильнюс Алексей попал для налаживания связи с тамошними антифашистами, которые, если честно, особого веса среди населения Прибалтики не имели. В сентябре сорок четвертого советские войска еще стояли под Варшавой, где каратели добивали участников восстания, организованного Армией Крайовой, а гауптман Коффман, имеющий легенду и хорошие документы, уже прибыл в отдел разведки Мозерского укрепрайона. Человек с такой фамилией в структурах абвера действительно существовал. Алексей присвоил его биографию без зазрения совести. Этот уроженец Бремена служил в полицейском управлении. Затем — вермахт, Северная Африка, бравое воинство Роммеля, которое немцы сравнивали с Пятым легионом Цезаря, бившимся в тех же краях. Перевод в Берлин, потом Западная Белоруссия, где он готовил радистов для заброски в советский тыл, потом обрабатывал разведданные военного характера. Героический выход из окружения, когда настоящий Мартин Коффман загремел в советский плен, а свою биографию и дальнейшую насыщенную жизнь одолжил другому человеку. Внешне они чем-то походили друг на друга. Именно этот факт и заинтересовал командование. «А что, ты человек бывалый, опытный, немецкий язык знаешь лучше русского, — пошучивал в усы начальник армейского отдела контрразведки СМЕРШ полковник Крылов. — Опять же сознательный и надежный. В ВКП(б), к сожалению, не вступил, но это поправимо. Найдешь там себе немку, ты же мужик, мы все понимаем. Только смотри, не переусердствуй на любовном фронте. А мы на тебя руководство тамошнего подполья выведем, будут у тебя и глаза, и уши. Получишь радиста и связного. Комфортные условия обещаем. Но и по работе будем жестко спрашивать». — Послушайте, фрау Циммер, может, хватит испытывать на прочность вашу бормашину? — взмолился Алексей. — Вы же обещали, что больше не будете включать этот адский аппарат, обманывали меня. Мол, осталась только ручная работа. — В следующий раз не будете запускать свои болезни, герр Коффман, — заявила сухощавая сорокалетняя дама, отпустила педаль, выпрямила спину и сняла маску, закрывающую нижнюю часть лица. На пациента уставились холодноватые ироничные глаза. — Да, я слегка скрасила нашу с вами действительность. Но теперь все, можете забыть про этот, как вы образно выразились, адский аппарат. Однако если вы еще раз занесете грязь в десны, то я обещаю вам новый виток наших радостных встреч. Через день зайдите, посмотрим, как у вас дела. Выплюньте ватку. Сами не можете, обязательно надо напоминать? Уваров выплюнул ватку. Эта тетка могла бы и пожалеть его. Он вчера и без бормашины натерпелся. Однако фрау Циммер снова натянула маску и полезла ему в рот тонким инструментом из арсенала изуверских стоматологических пыток. Он снова напрягся, вцепился в подлокотники. Инструмент постукивал по зубам. Докторша слушала эти звуки так, словно пианино настраивала. — Фрау Циммер, я же не клавесин, — прошамкал Уваров. — Помолчите, герр Коффман, — строго сказала женщина. — И усвойте на будущее: здесь — я командир. Медсестра, колдующая со склянками в шкафу, улыбнулась, забрала несколько флаконов, бросила на пациента насмешливый взгляд и вышла. Было слышно, как она удаляется по коридору на шлепающих подошвах. — Вы как, герр Коффман? — спросила фрау Циммер. — У вас неважный вид. Только не говорите, что моими молитвами. То, что я делаю с вами, необходимо, поверьте. — Садистка вы, Клара. Но ладно, я вас прощаю. — Кстати, в молодости я мечтала стать психоаналитиком, — сказала докторша. — Карл Юнг, Зигмунд Фрейд. Вы понимаете, о чем я? Но судьба сложилась иначе, возможно, и к лучшему. — Представляю, как вы пытали бы людей, выучившись на психоаналитика, — проворчал Уваров, понизил голос и спросил: — Есть что-то для меня? Кабинет зубного врача гестаповцы не прослушивали. Это было слишком мудрено в техническом отношении и вряд ли оправданно. Фрау Циммер покосилась на дверь и прошептала: — Есть, Мартин. Руководство просило передать вам благодарность за Плотника и Вальтера. Они обезврежены и дают ценные показания. Центр передает вам лучшие пожелания, желает счастья в работе и личной жизни. — Фрау Циммер, вы даже в серьезных вещах не можете избавиться от вашего неуемного сарказма. Это все? Фрау Циммер проживала в небольшом двухквартирном доме на окраине и каждое утро добиралась до места работы на собственном «Фольксвагене». Этим мог похвастаться далеко не каждый дантист в Германии, тем более женского пола. Людоедских взглядов фюрера Клара Циммер никогда не разделяла и была убеждена в том, что благополучное будущее Германии связано только с Советским Союзом. В тридцать девятом году она приезжала по турпутевке в СССР, где и была завербована советской разведкой. Вычислить Циммер по работе и происхождению было бесполезно, биография безупречная. А в Советский Союз до войны приезжали многие немцы. Страны формально дружили, и контакты поддерживались во многих сферах. Рацию она хранила дома, в особом закутке, отгороженном от основной части подвала, и могла выходить на связь в любое удобное время. Лишь бы в этом районе не работали станции радиоперехвата. — Это не все. — Фрау Циммер перешла на серьезный тон. — Вам передано задание. Центр озабочен перспективой лобового штурма Мозерских укреплений. Это целая крепость, растянувшаяся на сорок километров. Обходить ее бессмысленно — слишком большая группировка останется в тылу. Будет много жертв и потерянного времени. Нацисты перегруппируют свои силы и подтянут подкрепления. Центр боится, что на Мозерской линии Красную армию поджидает серьезная неудача. Ослабить укрепления вы не сможете. Один в поле не воин. Добывать схемы тоже поздно. Как вы их передадите? Да и риск неоправданный. Центр убедительно просит вас выявить слабое звено в цепи германских укреплений, установить, где меньше ловушек и внезапных сюрпризов, слабое вооружение, падший духом личный состав, нет глубоко эшелонированной обороны. В это место и будет нанесен главный удар с целью стремительного прорыва и окружения обороняющейся группировки. Командование убеждено, что только таким путем можно добиться наименьшего числа жертв и быстрого вторжения на территорию Германии. При этом в вашем распоряжении — не больше трех-четырех дней. Пусть что-то не удастся. Центр знает, что вы не волшебник. Но пару объектов вы должны выявить и дать их описание. — Я понял, — сказал Алексей, и в горле у него стало как-то суховато. — Из этого следует, что Красная армия появится на горизонте как минимум через неделю. — Мне, простому дантисту, об этом ничего не известно, — сказала фрау Циммер и улыбнулась. — Населению упорно внушается, что у немецкой армии все под контролем. Незначительные отходы на отдельных позициях связаны лишь с выравниванием линии фронта. В Германию никогда не ступит нога русского солдата. А если ступит, то земля под ней будет гореть и плавиться. — Это понятно. Выравнивание линии фронта теперь происходит каждый день. Порой даже командование не в курсе, куда откатились его войска. Спасибо, фрау Циммер, мне пора. Выходя из кабинета, он столкнулся с медсестрой, возвращавшейся туда. Ему пришлось слегка перекосить лицо. Не повредит. — Герр Коффман, позовите следующего, — бросила докторша ему в спину. — Кто там у нас, моя любимица фрау Топплер? — Нас с тобой можно поздравить, Мартин, — недовольно сказал Беккер, созерцая стопку папок у себя на столе. — Вся работа, которую недоделал Кромберг, теперь наша. Будем делить. Тебе достанутся курсанты абверштелле, мне — польская полиция в «Лагере дождевого червя». «Лучше бы наоборот», — подумал Алексей, но пока не стал озвучивать эту мысль. — Ты улыбнулся, — подметил Беккер. — Эдак мимолетом, с подковыркой. — Прошу прощения, коллега. Разные непристойности в голову лезут. — Понимаю, — сказал Беккер. — Стоило бы позволить Кромбергу закончить свою работу, а уж потом его брать. Как ты себя чувствуешь? — Вчера в это же время было лучше, — признался Уваров. — Если честно, Отто, то ночью думал, что завтра не наступит, и очень удивился тому факту, что пришло. Все в порядке, я справлюсь. Что-то не так? Он уловил в глазах коллеги подозрительный блеск и насторожился. Глупцом этот парень с тонким чувствительным лицом точно не был. Нет ничего удивительного, что странные события прошлой ночи вызывали ряд вопросов. — Скажи, Мартин, в кого ты вчера стрелял? — чуть помолчав, спросил Беккер. — В тот момент, когда мы остались одни. Ты свернул за угол и вдруг начал стрелять. — Я увидел, что там кто-то бежал. Мелькнули тени, одна или две, точно не помню. Они перебегали открытое место. — Но в тебя эти люди не стреляли, — подметил Беккер. — Не стреляли, согласен. Им надо было поскорее миновать опасную зону. Оттого я и сказал тебе идти в обход. — Я пошел, — как-то вкрадчиво сказал Беккер. — Плутал по развалинам, никого не встретил. Потом услышал выстрелы из подземелья, побежал обратно. Те, кого ты видел, не были людьми Шнейдермана. Ведь они шли по канализации. — Не понимаю, что ты хочешь сказать. Я увидел посторонних и открыл огонь. Что сделал бы ты на моем месте? Это не могли быть и люди Калленберга. Они находились в здании цеха. — Но исчезли, Мартин. Попытайся они вырваться, их бы засекли солдаты в оцеплении. — Ну и что? — Алексей начал раздражаться. — Те, что были со Шнейдерманом, тоже исчезли. Мы не знаем системы заводских подземных коммуникаций. А эти люди знали, раз устроили там место для встреч. Что происходит, Отто? — Уваров повысил голос. — Ты в чем-то меня подозреваешь? Мне нужно начать беспокоиться? Или стоит поговорить со штурмбаннфюрером Охманом? — Забудь. — Беккер поморщился. — Просто много странного в последнее время случается. — Вы перенервничали, гауптман, — успокоил подчиненного штурмбаннфюрер Охман. — Дело о русском шпионе закрыто, и никто возвращаться к нему не намерен. Знаете, если бы я начинал нервничать по поводу каждого косого взгляда и странной фразы в свой адрес, то не смог бы работать. Вы страдаете повышенной подозрительностью, Коффман. Картина того, что произошло сегодня ночью, уже восстановлена, вопросов к вам нет. Вы вели себя достойно и… впрочем, нет, слово «грамотно» в вашем отношении будет неуместно. Вы просто не смогли сориентироваться. Часть предателей Германии мы все равно уничтожили. Теперь эти подпольщики обезглавлены и вряд ли смогут нанести вред. — То есть меры по активному поиску беглецов ничего не дали? — уточнил Алексей. — Их упустили из-под самого носа? — Нельзя сказать, что принятые меры ничего не дали. Группа из трех человек была замечена в районе складов на Урлинден. На предложение остановиться они ответили огнем и попытались скрыться. Один остался прикрывать отход других и ранил военнослужащего. Злоумышленник был убит, двое ушли, и поиски ни к чему не привели. Их лица в темноте никто не видел, но труп опознан. Это был Клаус Хофриц, рабочий железнодорожных мастерских. Сейчас сотрудники гестапо занимаются его семьей и коллегами. Возможно, им удастся выйти на кого-то еще. — Это хорошая новость, штурмбаннфюрер, — сказал Уваров. — К сожалению, мы вынуждены бегать за этими выродками и отстреливать их по одному. А ведь у нас была такая прекрасная возможность накрыть всю ячейку. Лучше не описывать, что творилось в душе Алексея. Еще одна потеря — Клаус Хофриц, отец двоих маленьких детей. Что теперь будет с ними? Выжили двое: Зигмунд Шпеер и Пауль Херман. Они видели его лицо, знают, кто такой Колдун. Есть еще Хельга Браун. Она вроде бы спрятана надежно, но кто за это поручится? Если гестаповцы зададутся целью, то будут рыть землю, как кроты, и обязательно найдут иголку в стоге сена. А Хельга Браун тоже знает, кто такой Колдун. Нужно продержаться всего неделю. Потом фашисты поймут, что «Лагерь дождевого червя» не удержать, как и город Майнсдорф. Начнется суматоха, эвакуация, гестапо и СД станет не до него. Ни один мускул не дрогнул на лице майора контрразведки СМЕРШ. — Да, гауптман, мы пока еще учимся на своих ошибках, — проговорил Охман. — Стоит признать, что наш противник уже не тот, что был в сорок первом. Ладно, это не наша работа, пусть гестапо ловит своих подпольщиков. Вы в курсе, что творится на фронте? — Никак нет, штурмбаннфюрер. — Алексей невольно вытянулся. — В последние сорок восемь часов мне было не до этого, простите. Положение внушает серьезные опасения? — Его можно назвать серьезным, но катастрофическим оно пока не является. — Охман вяло усмехнулся. — Русские взяли два рубежа из шести. Наше командование еще не исчерпало резервы, хотя на некоторых участках приходится затыкать дыры ненадежным фольксштурмом и мальчишками из гитлерюгенда. Их перебрасывают сюда из Германии вместе с резервными частями. Увы, одного энтузиазма и веры в нашу мощь становится недостаточно. Русские измотаны, темп наступления снижается. Это не пропаганда, а так и есть. Но они быстро восполняют силы, подкрепления к большевикам подходят даже ночью. Откуда у них столько резервов? — Охман недоуменно пожал плечами. — Видимо, с дьяволом договорились. Наши части оставили Межлин, но смогли отбить Кравице. Впрочем, им пришлось быстро его покинуть ввиду создавшейся угрозы окружения. Забудем пока про это, капитан. Пусть войска делают свою работу, а мы будем делать свою и верить в лучшее. Беккер уже сказал вам, что работа Кромберга ложится на ваши плечи в равных пропорциях? Это даже не работа, а разгребание того дерьма, которое наворотил Кромберг. Вам достается разведшкола на Рихардштрассе. Немедленно отправляйтесь туда и выясняйте, что там наделал Кромберг. Остаток дня Уваров провел в разведывательной школе, изображая из себя взбешенного ревизора. Начальник этого заведения майор Шиндлер мигом растерял всю свою спесь. Его заместитель, фрау Нитке, бледная остроносая особа, тоже была жутко перепугана. Они что-то лепетали в свое оправдание, убеждали ревизора в том, что разоблачение Кромберга стало для них громом среди ясного неба. Он ведь не выдавал своей подлой натуры и имел все полномочия курировать школу от имени управления, куда входила военная разведка! Алексей делал вид, что внимательно изучает документы, которых касалась рука Кромберга. При этом он посылал на руководителей школы такие взгляды, что те опять трепетали. Уваров допрашивал начальство по отдельности. Чем занимался Кромберг в этих стенах, с кем контактировал особенно часто? Потом в отдельное помещение заходили курсанты, на которых гауптман имел особые виды. Все они были подавлены, напуганы. Их готовили к заброске в советский тыл уже на этой неделе для связи с уже действующими агентами и проведения диверсионных работ — повреждения коммуникаций, взрывов складов с оружием и ГСМ, уничтожения командного состава Красной армии. Полезная информация текла рекой, Алексей только успевал записывать ее. Оробевшие курсанты выгораживали себя, обвиняли своих товарищей в их неблагонадежности, в сочувствии советской власти, намерении перейти на сторону врага. Они всячески умоляли господина офицера не рассказывать сокурсникам о том, что сейчас наговорили. Временами доходило до абсурда.