— Кто это, Зигмунд? — хрипло спросил молодой парень с вытянутым лицом. — Это свой, Пауль, он нам поможет. Мартин, это засада. Мы потеряли Гюнтера. Микаэля подстрелили. Похоже, сквозное ранение, пробито легкое. Подпольщики положили раненого товарища на пол, сил волочь его у них уже не было, отнимались руки. Люди привалились к трубам, переводили дыхание. Это были местные жители, практически все, что осталось от антифашистской подпольной сети. Коффман опустился на колени, осветил раненого. Зачем они его сюда притащили? Человек был безнадежен, уже не жилец. Микаэлю Шнейдерману, руководителю подпольной ячейки, было далеко за сорок. Грузный мужчина с обвисшими щеками мелко подрагивал, гнул пальцы. Глаза его были закрыты, губы плотно сжаты. Ранение действительно оказалось сквозным. Пуля задела жизненно важные органы. Кровь стекала с груди, расплывалась под телом. Мужчина вздрогнул, глаза его открылись и застыли. — Он мертв, — со свистом выдохнул Коффман. — А вы еще живы, и умирать сейчас — самое глупое на свете занятие. На лестницу нельзя, этот выход вам заказан, район оцеплен. Быстро туда! — Он осветил фонарем проход, продолжавшийся за лестницей. — У вас есть минута, не больше. Двадцать метров прямо, увидите слева нишу, придется нагнуться. Лаз уходит вниз, потом тянется параллельно поверхности земли. Это был резервный выход из подземного хранилища готовой продукции. Его прорыли, но не использовали. Лаз выводит за пределы оцепленной территории. Быстро уходите. Залечь на дно, не высовываться! Позднее свяжемся. — Подождите, но ведь Микаэль был жив. — Трясущийся мужчина рухнул на колени, стал ощупывать товарища, пачкал руки в крови. — Он еще живой, теплый, дрожит… — Быстро проваливайте! — Коффман рассвирепел. — Чтобы духа вашего тут не было. Микаэлю уже не помочь, а вы еще спасетесь. Мужчины роптали, но засеменили прочь, пролезли под свисающую трубу. Коффман нервничал. Гестапо ждать не будет. Не та это организация, чтобы давать подпольщикам фору! — Зигмунд, подожди! — Он вцепился в рукав подпольщика, замыкающего шествие. — Ударь меня в лицо, быстро, да со всей силы, чтобы кровь пошла. — Зачем, Мартин? — Зигмунд явно растерялся. — Давай живее, так надо. Есть у тебя силы, в конце концов? Или ты размазня? Бей и беги. Тяжелый удар по скуле швырнул Коффмана на бетонный пол. Он ударился затылком о трубу. В черепе вспыхнула адская боль, разлетелся сноп искр. Перестарался товарищ, бывает. Мартин давился кровью, вытекающей изо рта, кашлял, не мог продохнуть. Ноги его разъезжались. Он смог подняться на колени, уперся руками в холодный пол и только сейчас обнаружил, что в подземелье стоит нешуточный холод. Онемели пальцы рук, он их почти не чувствовал. Коффман поднял фонарь. Тот валялся на полу, но не разбился, продолжал работать. Мартина вырвало. Да, товарищ определенно перестарался. Из тоннеля доносился шум, по нему кто-то добирался сюда. На улице хлопнул выстрел. В запасе у Коффмана оставалось не больше минуты. Он подтащил мертвеца поближе к лестнице, при этом окончательно измазал лицо и одежду, потом произвел несколько выстрелов из «Люгера». Уши его заложило. Он что-то злобно выкрикнул, выронил пистолет, прополз по лестнице наверх, сдирая ногти о каменные ступени и застыл в нелепой позе, как раздавленный паук. Особо притворяться ему и не пришлось. Сознание уплывало. Кровь вытекала из рассеченной губы и разбитого затылка. Глава 6 Утром капитан немецкой военной разведки Мартин Коффман, он же майор советской контрразведки СМЕРШ Алексей Уваров, очнулся не в тюремной камере, а в той самой комнате на Бихтерштрассе. Рядом с ним пристроилась хозяйка квартиры Эрика Зауэр, смотрела с беспокойством. В голове у него царил полнейший кавардак. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя и все вспомнить. Эрика придвинулась, обняла его и сказала: — Мартин, я так переживала за тебя. Ты хорошо себя чувствуешь? — Я очнулся или проснулся? — пошутил Алексей. От Эрики исходило приятное тепло. Она влюбилась в него не на шутку. Он это видел каждый день, чувствовал, был признателен, испытывал какую-то щемящую нежность, но, к сожалению, не мог ответить этой женщине взаимностью. Угрызений совести по поводу того, что вступил в порочную связь с немкой, Уваров не испытывал. Товарищ Сталин ясно дал понять: мы воюем с нацизмом, а не с немцами. Немцы — такие же люди, разве что одурманенные звериной пропагандой Геббельса. Хотя и не все. Эрика Зауэр была так же далека от политики, как родной дом Алексея в городе Энгельсе — от Майнсдорфа. Гитлера она не любила, СС и прочие подобные организации — тоже, хотя никогда об этом вслух не говорила. Эта женщина любила свою страну, болела за ее народ и окончательно запуталась в сложных вопросах, не могла уразуметь, что такое хорошо и что такое плохо. Наступающую Красную армию она тоже боялась, но уезжать ей было некуда. Женщина была воспитанная, скромная, интеллигентная. Впрочем, ночи, проведенные вместе, ясно давали понять Алексею, что такое вулкан страстей, как он бурлит и взрывается. Муж ее погиб еще в Польше в тридцать девятом. Потери вермахта при завоевании этой страны были небольшие, но мужу Эрики не повезло. Они прожили в браке четыре месяца, детей завести не успели. Больше замуж она не вышла, жила тихо в своей квартире, работала бухгалтером на военном заводе, потом продавцом в магазине одежды. Рабочее время было сокращено, как и зарплата. Большую часть свободного времени Эрика проводила дома, читала газеты, слушала радио. Всему написанному и услышанному она, в принципе, верила, вернее, заставляла себя это делать. Но глупой не была, и неизвестность ее страшила. — Главное, что ты здесь, со мной. — Она шумно выдохнула, замерла, посмотрела на него как-то робко, облизнула губы. — Мартин, я боялась тебе говорить, меня запугали. Несколько дней назад сюда приходили люди из СД, показали мне документы, спрашивали про тебя. Всегда ли ты после работы приходишь домой, не отлучаешься ли по ночам, рассказываешь ли о себе, о своем прошлом? Я ответила, что ты всегда со мной, порядочный человек и офицер, добросовестно выполняешь свой долг. Они запретили говорить тебе о своем визите, оставили телефон. Я обязана им сообщить, если ты будешь вести себя подозрительно. Что это было, Мартин? Я так испугалась, не смогла тебе признаться, делала вид, что все хорошо. — Не расстраивайся, я знаю. — Он улыбнулся, погладил женщину по щеке. — Сотрудники СД проверяли не только меня, но и весь наш отдел. Было подозрение, что у нас работает шпион, поэтому и проводилась повальная проверка. Все в порядке, шпиона нашли, он не успел нанести вред. К счастью, это оказался не я, — пошутил Алексей. — Я знаю, что это не ты. — Эрика облегченно вздохнула. — Разве такое могло прийти кому-то в голову? Ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь? — Она отбросила одеяло, критически осмотрела его с головы до ног. — Да, я вижу, что все нормально. — Женщина усмехнулась. — Но сейчас нам нельзя, ты пока еще слаб. Я приготовлю кофе и завтрак, а потом приду к тебе, и мы посмотрим, сможешь ли ты встать. Ты же не пойдешь сегодня на службу? — Прости, я должен. Не протестуй. У меня есть несколько часов, мы проведем их вместе. Начальство разрешило мне опоздать. Эрика сделала недовольное лицо и выбралась из кровати. Алексей наблюдал за ней из-под прикрытых век. Она не была красавицей, но имела стройную фигуру, море обаяния и женственности. Женщина надела халат и вышла из спальни. Уваров со вздохом откинул голову. Он не стал говорить Эрике о том, что чувствовал себя отвратительно. Лучше перетерпеть, соврать. Она и так полночи прыгала вокруг него и напоминала сострадательную русскую бабу. Впрочем, все они, наверное, одинаковые, когда происходят неприятности с их мужчинами. По ночам Алексей часто отлучался, и Эрика об этом знала. Он неизменно уверял ее в том, что эти отлучки связаны со службой. Хорошо, что не выдала, спасибо ей. Мало ли где он был. Разумеется, женщина далека была от мысли о том, что Мартин Коффман — не тот, за кого себя выдает. Ей и в страшном сне такое не приснится. Иногда он вспоминал, что подвергает женщину опасности. Ведь в случае его провала ее тоже не пощадят. И все же Алексей шел у нее на поводу, позволял ей себя любить. Эрике так сильно этого не хватало. Мартин Коффман появился в городе несколько месяцев назад, нашел квартиру по объявлению. Женщине не хватало на жизнь тех жалких рейхсмарок, которые она получала за неполный день в магазине. Тучи над его головой сгущались, он это понял две недели назад. СД искала крота с позывным «Колдун». Кто такой Мартин Коффман, знали несколько человек, в том числе Зигмунд Шпеер, выполнявший роль связного, и руководители ячеек Вагнер и Шнейдерман, уже погибшие. Любопытной фигурой в подпольной сети был молодой бармен Пауль Херман. Он числился информатором гестапо, при этом был и активным членом подполья, то есть вел двойную жизнь. За прошедшую ночь истинное лицо Колдуна увидели еще двое подпольщиков. Степень риска возросла, но это ничего не меняло. Ему хотелось верить, что они ушли, растворились в ночном городе, попрятались. Удавка сжималась, СД и гестапо приближались к законспирированному разведчику. Каждый день Алексей все острее чувствовал на себе дыхание смерти. К поискам подключился Охман. Он активно сотрудничал с органами безопасности. Когда Кромберг в первый раз приехал ночью к Хельге Браун, Алексея осенило. Эта женщина была членом подполья, патологически ненавидела нацистов. Это не мешало ей быть проституткой и даже состоять в штате борделя фрау Зенке. В перипетии этакой вот женской драмы Алексей не вникал. Хельга была ценным источником информации. Благодаря личным качествам ей всегда удавалось выйти сухой из воды. Он вынес интересный вопрос на рассмотрение подпольщиков. Следующей ночью, когда Кромберг понесся к Хельге, а СД в этой связи сняло наблюдение за квартирой на Анхенштрассе, туда проникли Зигмунд Шпеер и Клаус Хофриц. Они смастерили нехитрый тайник под окном и поместили в него компрометирующие бумаги, тщательно стерев с них отпечатки пальцев. Эти документы устарели, сведения, содержащиеся в них, давно ушли в центр. Тайник был устроен таким образом, чтобы Кромберг случайно на него не наткнулся, а ищейки, проводящие обыск, обязательно нашли бы эти бумажки. Идея завалить гестапо уликами, изобличающими Кромберга, тоже исходила от Уварова. Доказательства требовались железные. Информатор Пауль Херман просто соврал своим хозяевам. Кромберг действительно приходил в «Мюнхенский дворик», но ни с кем не контактировал. В зале из персонала находился только Херман, посетителей уже не найти. Опровергнуть слова Пауля никто не мог. В итоге на свет и появился мужчина в кепке, который якобы украдкой передал Кромбергу какое-то послание. Данный факт был запущен первым. Риска тут почти не было. Алексей знал, что на основании столь хлипкого свидетельства Кромберга не возьмут, но наблюдение установят и меры примут. Когда Кромберг в третий раз отправился к Хельге, сыщики нашли в его квартире тайник. Дом на Леменштрассе был уже оцеплен. Храбрая женщина отчаянно рисковала. Когда Кромберг уснул, она спустилась в подвал и запустила в эфир набор случайных символов, который тут же уловила служба пеленгации. Хельга воспользовалась лазом, выбралась в сарай, стоявший на краю участка. Агентам гестапо было не до него, они целенаправленно шли в дом. Женщина выскользнула в переулок и растворилась во тьме. Той же ночью подпольщики вывезли ее из города и надежно спрятали. За судьбу жрицы любви теперь переживать не приходилось. Гестаповцы с шумом накрыли Кромберга, вытряхнули его из кровати. Дураков там не держали, отличить виновного человека от невиновного могли. Для этого и требовались исчерпывающие доказательства. Однако положение все равно оставалось шатким по банальной причине. Кромбергу не в чем было признаваться. Рано или поздно это дошло бы до следователей. Но неделю Алексей выиграл бы. Смерть Кромберга стала неожиданной для всех, и для него в том числе. Аневризма сосуда головного мозга. Впоследствии, анализируя ситуацию, он признал, что все предпосылки для того у Кромберга имелись. Резкое ухудшение самочувствия, приступы головной боли. Алексей не испытывал жалости к своему коллеге. Тот лично никого не расстреливал, деревни из огнемета не сжигал. Но, будучи на службе в Кракове, активно отлавливал и поставлял в подвалы гестапо местных подпольщиков и членов их семей, а там им, понятно, дифирамбы не пели. Смерть Кромберга оказалась ему на руку. Спектакль удался, но у немцев остались сомнения, которые им хотелось устранить. Провал группы Шнейдермана был для Уварова, как ножом по горлу. Перед этим погибла почти целиком группа Вагнера. Магду Штильгер гестаповцы вывернули наизнанку, заставили расколоться. Она не должна была знать о второй группе. Налицо грубое нарушение инструкций! Сердце Алексея сжалось, когда он услышал про заброшенную часть патронного завода Виттерлинка. Но предупредить товарищей Уваров уже не мог, шел с группой Калленберга. Когда тот приказал четверым своим людям идти в обход, Алексей мгновенно среагировал на это. Ему пришлось изворачиваться. Он уже готов был прикончить Шульца, Веппера и своего коллегу Беккера. Но подвернулся удобный случай. Веппер продырявил бедро, Шульц остался с ним. Беккера удалось отправить по ложному следу. Сотрудник СМЕРШа был на грани провала и все же рискнул, не стал пускаться в бега. Когда его нашли ползущим по лестнице, вид у Алексея был жалким. Вся одежда в крови, сам не лучше. Его усадили на ступень, стали приводить в чувство. «Где эти твари?! — заорал тогда Калленберг. — Гауптман, вы видели их?» «Видел, — пробормотал Алексей. — Даже подстрелил кого-то, когда они пробегали мимо. Мне дали по голове, я ударился о трубу». Часть гестаповцев пошла по следу. Уварову оставалось надеяться только на то, что подпольщики уже далеко. Кто-то из сотрудников гестапо побежал к оцеплению, дал эсэсовцам команду растянуть кольцо. Остальные мялись в нерешительности. Среди них были пострадавшие, с ушибами, царапинами. Кто-то вывихнул ногу, кувыркаясь через рухнувшую балку. «Мартин, это ты его?» — недоверчиво спросил Беккер, переворачивая мертвое тело. «А здесь был кто-то еще? — съязвил Алексей. — Отто, где тебя носило? Я звал, кричал, пришлось одному держаться. Я не мог их остановить, оберштурмфюрер, — сказал он Калленбергу. — Промчались мимо, я успел кого-то подстрелить. Они не стали даже останавливаться». Микаэль Шнейдерман и после смерти оказал услугу офицеру контрразведки СМЕРШ. Он получил ранение еще в цехе, товарищи тащили его по тоннелю. Сперва он мог переставлять ноги, потом безжизненно повис. Пусть гестаповцы доказывают, что кто-то пристрелил его не здесь. Ранение сквозное, пулю не найти. Вряд ли специалисты из криминальной полиции будут делать вскрытие. Беккер был смущен и озадачен. Он как-то странно смотрел на Алексея. «Но в коридоре брызги крови, — подметил кто-то из сыщиков, копаясь под трубами. — Словно раненого тащили». «Там другие раненые были. Я с фонарем на них вылетел. Из них кровь хлестала, как вода. У одного рука прострелена, у другого — плечо», — выкрутился Уваров. Сотрудники тайной полиции вывели его с территории завода, посадили в машину и повезли в ближайший госпиталь. Сонный медик промыл рану, наложил повязку на голову и посоветовал час не шевелиться. Уваров едва не лишился чувств, но поспать не смог. К нему ворвался Охман и потребовал заново все рассказать. Штурмбаннфюрер был озадачен и заинтригован. С одной стороны, его подчиненный выполнил свой долг, не побоялся схлестнуться с целой шайкой, застрелил Шнайдермана. С другой стороны, подпольщики ушли. Присутствовал при этом, как ни крути, его подчиненный. Алексею удалось выпутаться. Он был невозмутим и убедителен. Кто же виноват, что сотрудники гестапо отстали? Не он насадил Веппера на штырь. Шульц мог бы бросить товарища и выполнять свои обязанности. Тот не умер бы за несколько минут. Почему Беккер не спустился с ним в канализацию, пошел в обход? На территории завода был кто-то еще. Коффман стрелял в этих людей. Не привидения же там шныряли. Значит, подпольщиков было не пятеро, а больше. Если те трое ушли канализацией, что мешало и этим?