— Еще хлеще, — сказал Алексей. Пражские события лета сорок второго прогремели на весь мир. К сожалению, советская разведка в них участия не принимала. Рейнхард Гейдрих, начальник Главного управления РСХА, заодно протектор Богемии и Моравии, прославившийся «окончательным решением еврейского вопроса», был убит агентами Национального комитета освобождения Чехословакии, прибывшими в Прагу из Британии. Они расстреляли машину протектора, когда тот ехал из загородной резиденции в центр Праги. Гейдрих получил тяжелые ранения и через несколько дней скончался в госпитале. Ответный террор против мирного населения был ужасен. Каратели уничтожили полторы тысячи мирных жителей, сожгли несколько деревень, заодно и исполнителей теракта, пытавшихся отсидеться в церкви. — И как ты об этом узнал за сутки? — с заметным недоверием спросил Уваров. — Не будем на этом зацикливаться, Мартин, — уклончиво отозвался Пауль. — Ты просил собрать сведения за сутки, и я это сделал. Я — информатор, если ты не забыл, имею связи с другими людьми, владеющими ценными сведениями. Я — бармен, в конце концов. Передо мной люди откровенничают, говорят о других, я слышу их беседы. Бармен для них — пустое место, его не замечают. Мне несложно разговорить подвыпившего клиента, если это требуется для дела. — Спасибо, парень, — искренне поблагодарил его Алексей. — Беги за свою стойку, работай. Плана в голове Уварова не было. Он надеялся на импровизацию и счастливый случай. Мужчина в мундире майора сидел за столиком в углу, с отрешенным видом ковырялся вилкой в тарелке. Перед ним стояла большая кружка, рядом с ней обретался небольшой ополовиненный флакон. Употреблять пиво без чего-то крепкого Прейслер, видимо, не любил, считал неразумной тратой денежных средств. Пьяным он пока не был, хотя выпил изрядно. Это был полный контраст с его же фотографией. От былой жизнерадостности не осталось и следа. Человек казался лет на десять старше. Залысины углубились, остатки волос поседели, кожа сморщилась, а глаза запали и были обведены живописными кругами. Неизвестно, каким был раньше господин Прейслер, но жизнь его явно не баловала. Из-за столика, соседствующего с тем, за которым устроился Прейслер, поднялся грузный мужчина в мундире капитана связи, сделал знак официанту и побрел к выходу. Алексей немедленно занял освободившееся место. К нему подошел коллега Пауля, забрал купюру, оставленную убывшим капитаном, с почтенным видом выслушал заказ. Прейслер и ухом не повел. Он бросил вилку, плеснул в кружку из маленькой бутылки и начал пить тягучими глотками. Официант принес Уварову несколько тощих сосисок, мелко нарезанный хлеб и пиво — единственный продукт, который в хиреющей Германии почти не портился. Впрочем, господин в штатском, которого усердно изображал Алексей, был с этим категорически не согласен. Он сделал большой глоток, поморщился, отставил кружку и пробормотал: — Фу, ну и дрянь! То, что варят в моем Арбенау, и это пойло — небо и земля. Он нацепил на вилку сосиску и стал аккуратно ее поедать. Пехотный майор, сидящий напротив, равнодушно покосился на него. Прейслер не издал ни звука. Алексей сделал сложное лицо и глотнул еще. Не пропадать же добру. После этого он энергично взялся за сосиски. Голод не тетка. Порция была возмутительно маленькой, и Уваров махнул официанту, чтобы повторил. «Усы бы не отклеились», — мелькнула в голове смешная мысль, когда он снова смочил их в пиве. — Вы из Арбенау, уважаемый? — негромко прозвучало сбоку. Майор контрразведки СМЕРШ неторопливо повернулся. Прейслер откинулся на спинку стула, свесил набок отяжелевшую голову и с любопытством разглядывал соседа. — Вы сейчас о каком Арбенау, любезный? — спросил Уваров. — Если о том, что в земле Гессен, то да, я оттуда. Он никогда не был ни в Арбенау, ни в земле Гессен, но время изучить соответствующую справочную литературу нашел, успел поговорить с соседом Эрики, уроженцем тех мест. — Серьезно? — удивился Прейслер и как-то неуверенно улыбнулся. — И я оттуда. Давно уехали из Арбенау? — Давно, — ответил Уваров. — В двадцать девятом году отправился в Висбаден поступать в технологический институт и больше не возвращался. Тогда еще мэром был господин Бригге. Я хорошо его помню, пухлощекий такой, вечно улыбался. Потом мои родители скончались. У них была собственная мастерская по изготовлению памятников. Я приехал, дом продал. Он у нас был неплохой, с видом на ратушу. Может, знаете, это улица Лаппенау? — Как тесен мир, надо же! — заявил Прейслер, отставляя кружку. — Я жил на Равенплац, а это совсем недалеко от Лаппенау. Сейчас мне даже ваше лицо кажется знакомым. Мы с вами в детстве не играли вместе? — Вот этого не могу сказать. Ваше лицо мне ни о чем не говорит. Но сколько лет прошло, люди меняются. Вполне вероятно, что мы с вами играли в одни и те же игры. Герман Витцель, — представился он, протянув руку. — Специалист по системам вентиляции и канализации, прибыл в город только вчера. Сам я живу в Нюрнберге, представляю инженерную компанию «Крюге». Военных специалистов не хватает, поэтому приглашают гражданских. — Надо же! — подивился его собеседник. — У нас с вами родственные профессии. Альфред Прейслер, — представился он. — Военный инженер. Есть у вас новости про Арбенау? Я там тоже не был много лет. — Жизнь в нашем городке точно такая же, как и везде, — сказал Алексей. — Мужчины в армии либо в фольксштурме, женщины тащат на себе хозяйство. Большого веселья там нет, люди не жируют. — Как это удручающе. Будет ужасно, если такой милый городок разбомбят англичане с американцами. А вы храбрый малый, Герман. Не побоялись приехать из Нюрнберга сюда, где в скором времени будет решаться судьба Германии. Это без преувеличения. — Разве? — спросил Алексей. — Убежден, что русских сюда не пустят. Германия — священная земля, здесь не место грязному русскому сапогу. — Как хорошо вы сказали. Вот за это давайте и выпьем, если не возражаете. Прозит, Герман! — Он поднял кружку. — Прозит, Альфред! — сказал Уваров и сделал куцый глоток. Ему снова приходилось ходить по краю, прежде всего с тем же Арбенау, о котором он имел лишь поверхностное представление. Ляпнет не то, промахнется, и Прейслер насторожится. Они продолжали беседовать, обсудили достопримечательности Праги, в которой однажды жил и работал Прейслер. Алексей сказал, что тоже бывал там, хотя это и не соответствовало действительности. При упоминании Праги от его внимания не укрылось, как по лицу Прейслера скользнула мимолетная тень. Значит, он шел верным путем. Знакомство набирало обороты. Прейслер пересел за столик к Уварову, стал интересоваться его работой. В инженерных делах советский разведчик был так же силен, как в разведении баклажанов, но ловко лавировал, употреблял термины, всплывающие в памяти. — Давайте еще выпьем, — предложил захмелевший Прейслер. Алексей внимательно следил за его состоянием. В стельку пьяный Прейслер был ему не нужен. Майор инженерных войск поднял пузырек, с тоскливым видом оценил остатки содержимого. — Какие гадкие здесь напитки, — сказал Алексей и посмотрел на часы. — Спешите? — с расстройством осведомился Прейслер. — Нет, — ответил Уваров. — Работа на сегодня закончена, на службу мне к восьми утра. Но это пойло, уж не обессудьте, не лезет в горло. Да и обстановка тут какая-то недружественная. — Он посмотрел по сторонам. Кабачок был полон, дым стоял столбом. Неподалеку ржал пухлощекий унтерштурмфюрер с маслеными глазами. Товарищ рассказал скабрезный анекдот. Пир во время чумы. — Знаете, любезный, — Алексей подался вперед, заговорщицки понизил голос, — у меня в портфеле есть бутылка первоклассного «Курвуазье», она лежит там уже два дня. Не знаю, где и с кем ее распечатать. Меньше всего мне хотелось бы ее выпивать в этом хлеву. У вас нет предложений на данную тему? Вы достойный человек и интересный собеседник. В подтверждение своих слов он потянулся к портфелю, стоящему под ногами, извлек из него бутылку самого настоящего «Курвуазье», показал майору и быстро спрятал. Для великого дела Алексей пожертвовал самым дорогим. Глаза Прейслера заблестели, он тоже подался вперед. — Приятель, что же вы молчали? Это безумно дорогая вещь, ее здесь не найти днем с огнем. Вы далеко живете? — Далеко. — Пойдемте ко мне, там и расправимся с вашей бутылочкой. — Прейслер засуетился, спрятал пузырек в боковой карман, допил остатки пива, начал вытаскивать из портмоне купюры. — Пойдемте, Герман, не стесняйтесь, это рядом, за мостом. Я снимаю уютную квартирку на Карлштрассе. Сегодня утром приходила домработница, навела порядок, оставила кое-какие продукты. Нарежем колбасу, лимон, вскроем какие-нибудь консервы. Уж не обессудьте, шикарного ужина под французский коньяк предложить не могу. — Мне как-то неловко. — Прекратите, все в порядке. Посидим час-другой, вы расскажете мне про Арбенау, потом пойдете домой. Алексей отыскал в завитках табачного дыма взгляд Пауля, торчащего за стойкой. Тот улыбнулся и чуть заметно кивнул. Это означало, что слежки за Уваровым нет, по крайней мере в этих стенах. Бармену понравилось, как советский разведчик подцепил на крючок Прейслера. На свежем воздухе майора инженерных войск немного развезло. Он поскользнулся, и Алексей поддержал его за локоть. Впрочем, по ступеням в подъезде Прейслер поднимался самостоятельно. Ключи он искал недолго, попал в замочную скважину со второго раза и даже любезно пропустил гостя вперед, громко икнув при этом. Электричество сегодня было. Прейслер включил настольную лампу, предложил гостю располагаться и ушел на кухню. Уваров задернул шторы, развалился в кресле перед журнальным столиком, прикрыл глаза. — Э, нет, только не спать, Герман. Нас еще ждут великие дела, — пробормотал Прейслер, вернувшийся с кухни. Он пристроил на столик какую-то колбасу, банку сардин, лимон, порезанный на дольки. Его алчущий взгляд устремился на вожделенную бутылку, венчающую журнальный столик. — Открывайте, Герман, что же вы ждете? Алексей откупорил бутылку, плеснул в граненые бокалы. — Ваше здоровье, Альфред. — Ваше здоровье, Герман. Напиток был отменным. Уваров на минуту расслабился, почувствовал, как целебная жидкость побежала по сосудам. — Эх, умеют делать коньяк лягушатники, — заявил Прейслер. — Разливайте, Герман, давайте выпьем еще. Нет уж, хорошего помаленьку. Алексей откинулся в кресле, пристально разглядывая собеседника. Прейслер сидел напротив, наслаждался послевкусием напитка. После сивушного шнапса это действительно был нектар. — Вы замешкались, Герман. А почему вы так смотрите на меня? — Поговорим, Альфред? — предложил Алексей. Прейслер еще не беспокоился, но уже начал недоумевать. Он заерзал, схватил пустой бокал. — Мы и так пришли сюда поговорить, Герман. — Послушайте меня внимательно, Альфред. Забудьте на минуту про коньяк. — Уваров говорил с ледяным спокойствием, при этом откинулся на спинку стула и загадочно усмехнулся. — И постарайтесь не делать резких движений, договорились? Давайте вспомним весну сорок первого года. Вы тогда жили и работали в Праге. Уютная, но не афишируемая квартирка в окрестностях Карлова моста, тайные встречи с нежнейшим молодым человеком, которого звали Теодор Люмминг. Он, кажется, имел опосредованное отношение к пражской балетной труппе. Вспоминаете, Альфред? Вижу по лицу, что память у вас заработала. — В чем дело? — отрывисто выкрикнул Прейслер и собрался вскочить. Пустой бокал покатился по столешнице. Физиономия инженера зацвела пунцовыми пятнами. Алексей не встал, но в правой его руке вдруг появился компактный «браунинг», ствол которого был направлен на собеседника. — Альфред, я же просил не делать резких движений. Сидите и не дергайтесь. До меня вы все равно не дотянетесь. Если и сможете, то я все равно сильнее вас. Можно мне говорить дальше? — Я не понимаю, что происходит. Что за чушь вы несете, Герман? — Дрожащая рука майора непроизвольно потянулась к коньяку. — Я не Герман, — вкрадчиво сказал Уваров. — Но об этом позднее. Уберите руку от бутылки, Альфред. Будете пить, когда я разрешу. Упомянутые факты, идущие вразрез с законами рейха, имели место, не будете спорить? Все зафиксировано. После убийства Гейдриха гестапо и СС устроили в Праге повальную чистку, ваш дружок был схвачен и расстрелян как злостный сторонник мятежников. Возможно, он просто попал под горячую руку, это не имеет значения. Для карательных органов он все равно мятежник. Вам можно предъявить не только участие в содомии, но и в заговоре, что куда серьезнее. О печальном случае с Люммингом вы, конечно, узнали и прекратили свою развратную деятельность, а также всякие контакты с ненадежной публикой, стали примерным семьянином. В этом мы не уверены, просто предположение. Вы же не собирались меня сегодня очаровать, не так ли? — Алексей сухо усмехнулся. — Будем считать это дружеской шуткой, Альфред.