— И ещё, Мицкевич… — начал Гурьев и достал из-за пазухи многократно сложенную бумагу. — Думаю, это вас поддержит в трудные минуты. Возьмите! Ян принял из рук Пётра Самсоновича бумагу, подписанное знакомым почерком: «Вашему Благородию подпоручику Мицкевичу Я. Б.». Письмо было от Ольги. — Благодарю! — Прощайте! Дверь за Гурьевым закрылась, и Мицкевич снова остался наедине со своими мыслями. Зато после посещения штабс-капитана настроение улучшилось. Теперь он по внутренним ощущениям не «урус, проданный в рабство», а офицер Генерального штаба на особом задании. А ещё согревало душу неожиданное письмо Ольги, которое, без сомнения, поддержит его в далёких скитаниях. Она сообщала, что добралась до Оренбурга благополучно и благодарила за это своего спасителя. «Значит, тот сон был в руку!» — подумал Ян. Не зря ему снилась Ольга в заснеженном Оренбурге… — Что ты молчишь? — повторил вопрос Абдул Гафур. — Мне сказали, что ты знаешь пушту. Или ты предпочитаешь дари? — Немного знаю, уважаемый Абдул Гафур! — ответил Мицкевич. — Обращайся ко мне просто — учитель! — Хорошо, учитель. Я собирался с мыслями. Не знаю, с чего начать свой рассказ. — Начни со своих родителей. Кто твой отец? Жив ли он? Есть ли у тебя братья, сёстры? В общем, всё по порядку. Я буду слушать… Старец слегка откинулся на высокие подушки и приготовился внимать. Ясный сосредоточенный взор немигающих глаз ахунда свидетельствовал о захватывающем интересе к рассказу собеседника. Абдул Гафур умел оценивать людей по первому впечатлению. Он уже для себя решил, что для задуманной цели этот молодой, крепкий, по-мужски довольно красивый урус подходит ему. А то, что он сможет переманить его на свою сторону, ахунд не сомневался. Дело даже не в том, что он теперь его раб, скорее наоборот — Абдул Гафур собирается дать урусу полную свободу. Даже приготовит мистический оберег, чтобы ему сопутствовала удача. Мицкевич огладил отросшую чёрную бороду и начал рассказ: — Родился я 1 февраля 1269 года по хиджре[24]. Отцу моему было уже 63 года, когда я появился на свет. Поэтому я недолго наслаждался отцовской любовью. Когда мне исполнилось двенадцать лет, он покинул этот бренный мир. А материнской ласки не видел вовсе — матушка умерла при родах. Братьев и сестёр нет — отец, царство ему небесное, женился поздно. Я был единственным и долгожданным ребёнком. Дальнейшее воспитание взял на себя мой дядя — потомственный военный в пятом поколении. Поэтому выбор моей дальнейшей судьбы был очевиден — он отдал меня в Варшавское юнкерское училище. Учился я там прилежно, старательно постигал науки, особенно давались мне иностранные языки и воинское искусство. Без хвастовства могу сказать, что стал лучшим фехтовальщиком училища. — Да, Сейф аль-Малюк рассказал мне о твоём мастерстве. Восхитился тем, что ты в одиночку раскидал моих заклятых врагов. — Ну что вы, учитель! Был лишь один поединок с их вождём. Кажется, его звали Пракаш Сингх. — Это ещё больше характеризует тебя как военного стратега — принял единственно правильное решение и тем самым спас жизнь моему другу. Он хлопочет наградить тебя за это. Проси что хочешь! — Я теперь ваш раб, учитель! — сказал Мицкевич смиренно — притворства ему было не занимать. — Всё в вашей власти! — Хорошо, я подумаю над этим. А теперь иди, я немного утомился. Продолжишь свой рассказ завтра. Ахунд два раза хлопнул в ладоши, и в дверях появился верный слуга Абу Али, чтобы увести Мицкевича. Он проводил Яна на нижний этаж, где ему была приготовлена комната — довольно светлая и пустая, если не считать циновки и покрывала для сна, свёрнутых на полу под окном. Оно выходило на высокий каменный забор, выкрашенный в белый цвет. Подпоручик попытался рассмотреть, что можно увидеть кроме забора. Но тут же из-за угла появился воин с широкой кривой саблей на плече и, расставив ноги, стал пристально смотреть на чужака. — Да, понял, понял, — сказал вполголоса Ян и, широко улыбнувшись, помахал ему рукой. — Охраняете дом хозяина бдительно… Хвалю! Э-эх! Завалюсь-ка я спать! Мицкевич развернул циновку, укутался покрывалом и, едва положив голову на подушку, уснул здоровым беспробудным сном. Глава 5 Княжество Сват. Трудности выбора Яна Мицкевича разбудил громкий стон, вырвавшийся во сне из собственных уст. Ему привиделось, будто он все ещё сидит в душном бухарском зиндане, закованный в цепи. А узбекские охранники, громко хохоча, поливают его сверху мочой. Он пытается увернуться, но куда там — цепи на руках и ногах не дают это сделать. От унижения и обиды Ян кричит в голос и… просыпается в тёмной комнате, где давеча уснул после приезда в Мингору. Подпоручик вытер рукавом потное лицо, шею и грудь; оглянулся в поисках кувшина с водой; пошарил рукой вокруг, но безуспешно. Во-первых, темно, во-вторых, в принципе нечего было искать. Нестерпимо хотелось пить, поэтому пришлось встать. К его удивлению, дверь в комнату была не заперта. Ян вышел в пустой коридор, прогулялся по нему, дергая ручки дверей, и в конце концов набрёл на кухню. Обнаружил чан с водой, напился вволю и удовлетворённо крякнул. Сон окончательно покинул Мицкевича. На улице слышались негромкие переговоры охранников, одиночный лай собаки и протяжный крик ишака. «Ему, наверное, тоже приснился тревожный сон», — подумал Ян, улыбнувшись. Он решил прогуляться по придомовой территории, чтобы размять затёкшие ноги. Как говорится, сделай шаг, а дорога появится сама собой. Подпоручик вышел во двор. На улице было темно и прохладно; всё так же кричал ишак, ему вторила собака. Послышалась громкая ругань, видимо, хозяина беспокойных животных. После всё стихло, и Ян зашагал по первой попавшейся тропинке вверх по гребню скалы. Но не успел он сделать и сотни шагов, как неожиданно был остановлен приставленным к горлу ножом. Ян мог бы без труда освободиться от захвата, уйдя в присед, и, воспользовавшись ножом нападавшего, вспороть ему брюхо, но скрипучий старческий голос разрешил ситуацию мирным путём. — Абу Али! Отпусти его! — Слушаюсь, учитель! — послышалось над ухом Мицкевича, и лезвие ножа тут же перестало касаться горла. Вглядевшись в темноту, Ян увидел сгорбленную фигуру Абдул Гафура, восседающего на камне в складках тёплого одеяла, накинутого на плечи. — Подойди ко мне, урус! — потребовал ахунд. — Садись рядом. Я вижу, ты тоже не спишь. Какие мысли тебя терзают, урус? — Я, кажется, впервые за долгие годы так много спал, учитель! — ответил Мицкевич. — Уснул ещё засветло, после разговора с вами, и вот только пробудился. Сон больше не лезет в голову. Ахунд понимающе кивнул, но ничего не сказал. Так они и молчали довольно длительное время, рассматривая далёкие мерцающие звёзды. Как ни странно, неловкости от молчания не было. Только Мицкевич затылком чувствовал внимательный и напряжённый взгляд слуги Абдул Гафура, стоящего сзади наготове, чтобы защищать хозяина. Наконец, почувствовав, что Абу Али создаёт Мицкевичу стеснение, ахунд слегка махнул ладонью в его сторону. Слуга нехотя отошёл на десять шагов и застыл как изваяние, стараясь не мешать ахунду шуршанием камней под ногами. — Ты догадываешься, почему оказался за многие тысячи фарсангов от дома и зачем понадобился мне, урус? — Почему я оказался здесь — объяснимо. Меня продали в рабство. Коварный эмир Бухары лишил меня свободы, бросил в зиндан и позволил своим нукерам издеваться надо мной, затем продал вашему послу. А зачем я вам понадобился — ума не приложу, учитель… Абдул Гафур поправил на плечах одеяло из верблюжьей шерсти, внимательно посмотрел на собеседника и спросил: — У тебя есть своя семья? — Нет, я не успел жениться. — А вот у меня было пять жён. Первые три жены покинули этот мир, родив мне дочерей. Все они, мои дочери, устроены, слава Всевышнему. Четвёртая принесла трёх дочерей. У них уже свои взрослые дети. А вот моя младшая жена Асия родила мне сына. Ему всего двенадцать лет. Он сейчас не здесь — живёт с матерью в Сайду-Шарифе. Мустафа — мой любимец, моя отрада, моё продолжение… Но я не хочу, чтобы он наследовал моё дело… Ахунд снова надолго замолчал, обдумывая сказанное. Чувствовалось, что он пока не хочет высказывать основную мысль, предпочитая задать новый вопрос Мицкевичу: — Ты понимаешь, урус, что тебе отсюда нет обратного пути? — Скажу откровенно, учитель, нет человека, не мечтающего о свободе. — Одобряю твою откровенность! Но ты должен понимать, что нет ни одной тропы, ни одной дороги, ни одного города и селения за многие сотни фарсангов отсюда, где бы не были мои люди. Любой человек, желающий покинуть Сват без моего позволения, обречён на погибель. Поэтому мы тебя не запираем и не держим на цепи, как раба. Более того, я даю тебе полную свободу передвижения по княжеству, а при выполнении определённых условий — освобождение от рабства и возможность вернуться домой. — Какие условия, учитель? — Во-первых, ты должен будешь принять ислам. Заметив, что тот сделал протестующее движение, ахунд остановил Яна, положив руку на его плечо. — Я тебя не тороплю с ответом, урус. Подумай… — А какое второе условие? — спросил Мицкевич. — Второе условие исходит из первого. Только добровольно принявшему ислам я смогу доверить это дело. Подпоручик замолчал, не зная, как ответить. Увидев замешательство собеседника, Абдул Гафур, не отнимая руки от его плеча, проговорил мягким голосом: — Смена религии не является грехом. Если ты решишь сменить христианство и стать мусульманином, то произойдёт лишь отлучение от твоей церкви. Ведь ты добровольно расстаёшься со своими духовными ценностями и меняешь их. В Священном Коране говорится, что в религии нет и не может быть принуждения. Ислам является третьим ниспосланием Всемогущего, в котором мы можем увидеть некоторые отголоски двух других религий: иудаизма и христианства. Поэтому каждый человек — последователь Бога. Бог един, только вера разная. Вот ты знаешь, что мы, пуштуны, являемся потомками одного из Десяти потерянных колен Израиля?[25] — Нет, не знаю… — По легенде, после смерти царя Соломона единое государство народа Израиля распалось на две части. На юге образовалась Иудея, на севере — Израиль. Всевышний наказал северян за то, что они отошли от служения Единому Богу Творцу, вернув в свои храмы золотого тельца. В древние века Северное Израильское государство захватили воины ассирийского царя Саргона Второго. Большая часть населения Израиля была уведена в плен и расселена небольшими группами в различных областях этой огромной державы. Наше колено берёт начало от самого царя Саула[26]. — А какое отношение эта легенда имеет к исламу? — удивлённо спросил Мицкевич. — Этим я хотел тебе показать, что народ, долгие годы поклоняющийся религии магов, нашёл единственно правильный путь в вере. Этот путь нельзя назвать лёгким… Почти до первых петухов проговорили Абдул Гафур и Ян Мицкевич. Ахунд был хорошим рассказчиком. Его надтреснутый, но проникновенный голос уводил собеседника в глубину веков, заставляя образно представлять происходившие события тех времён. Согласно легенде, в 570 году великому персидскому шаху Хосрову Первому приснилось землетрясение, которое до основания разрушило его дворец. Мудрецы, призванные разгадать сон, сообщили шаху, чтобы он опасался Аравии. — Ну какая беда могла прийти из Аравии? — спросил тогда надменно Хосров Первый. — Там живут лишь дикие кочевники, которые при всём желании никогда не смогли бы выставить против меня войско. Сон, так умело разгаданный мудрецами, был вскоре забыт. — А ведь зря! — воскликнул ахунд. — Пятьсот семидесятый год — это год рождения пророка Мухаммада, саллаллаху алейхи ва саллям[27]. В шестьсот десятом году в Мекке посланник Аллаха впервые выступил со своей проповедью. Через двенадцать лет Пророк, да будет доволен им Аллах, и его последователи совершили хиджру в Медину, откуда Мухаммад разослал письма царям, князьям и султанам различных частей света с предложением принять ислам. Кто-то из оных посмеялся над незадачливым арабом, как, например, император Византии, кто-то не обратил на письмо особого внимания, а кто-то, наоборот, подошёл к нему со всей ответственностью, как-то: правители Южного Йемена и Омана, поспешившие исполнить волю Мухаммада. Получив такое послание, последний сасанидский шах Хосров Второй, завоевавший до этого у Римской империи Армению, Каппадокию, Палестину и Египет, со злостью разорвал его на множество кусков, не читая. Вскоре на столько же частей распалась и его империя. Всевышний одних людей наделяет ораторским искусством, тогда как другим предназначает меч и умение в совершенстве им пользоваться. Только Аллах знает, закрепилась бы или нет новая вера, если бы не Халид ибн ал-Валид. Этот человек, как и сам Мухаммад, был родом из Мекки, из племени Курейш. Вначале он являлся противником Мухаммада и в шестьсот двадцатом году году нанёс урон мусульманам в битве возле Ухуда, позже принял ислам и стал главным полководцем Пророка, получив прозвище Меч Аллаха. Халид провёл сорок три битвы, ни одну из которых не проиграл. — Арабы, — продолжил Абдул Гафур, — появились на нынешних пуштунских территориях в шестьсот шестьдесят четвертом году при праведном халифе Омаре. Их войском командовал Халид ибн аль-Валид. Меч Аллаха встретился с вождями иудейских племён, которых на переговорах представлял потомок Афгана — Киш. Впоследствии Киш принял ислам и взял себе мусульманское имя Абдул Ибн-Рашид, под которым прославился как поборник новой веры. Мало того, Абдул Ибн-Рашид связал себя узами брака с дочерью знаменитого полководца. Мицкевич слушал ахунда, почти не прерывая и лишь изредка дополняя его рассказ междометьями. В действительности он слушал вполуха, а сам прокручивал в голове предложение Абдул Гафура принять ислам. Подпоручик осознавал, что попал в двусмысленное положение: с одной стороны, он, как католик, не должен предавать свою веру; с другой — Мицкевич является офицером Генерального штаба, который должен быть готов ко всему, пусть даже к смене веры, если заставят обстоятельства. Тем более что его далёкие предки являлись мусульманами и лишь прадед мурза Ахмат взял польскую фамилию и принял католическую веру, женившись на дочери обедневшего шляхтича. И Ян, как агент разведки Русской императорской армии, ради достижения цели, обязан будет перевоплотиться хоть в бродягу без роду и племени, хоть в нищего на паперти, хоть в высокопоставленного аристократа или изворотливого купца… Да мало ли кем заставит притвориться изменчивое колесо Фортуны! Вот и сейчас волею судьбы он стал рабом ахунда княжества Сват. Это было бы в действительности так, не находись за его спиной великая Российская империя. Осознание себя винтиком мощной государственной машины делало подпоручика не рабом, а форпостом Родины в далёкой стране. Ян невольно хмыкнул, вспомнив предостережение Абдул Гафура о невозможности покинуть страну без его ведома. Да если будет необходимо, Мицкевич ужом проползёт все их заслоны, рыбой переплывёт реки, птицей перелетит через горы — нет препятствия, которое заставило бы остановиться подготовленного русского офицера, — они ещё не знают, с кем связались. Ахунд прервал рассказ, заметив ухмылку подпоручика: — Что, урус? Не веришь? — Нет, что вы, учитель! — сказал Мицкевич, прижав обе ладони к груди. — Верю, конечно! Только мне непонятно, если соглашусь принять ислам, как будет выглядеть процесс инициации. Сразу предупреждаю: обрезать себя не дам!