– А лучше бы говорил, что она любимая и единственная! Больше пользы – меньше игр. Сердце сладко замерло, затем заколотилось быстро-быстро. Хотелось ворваться в столовую и броситься на шею инститору, но не менее сильно хотелось убежать и забиться в самый тёмный уголок гостиницы. Ответа Генриха ждала с таким нетерпением, что тело затряслось от напряжения. – Я и говорил, – устало отозвался инститор. – Сколько раз? – педантично уточнил Лежик. – Готов поспорить, что это было раз… ну, максимум, два! – Ну да, – удивлённо ответил Генрих. – А зачем больше? Инкуб рассмеялся и покровительственным тоном проговорил: – Женщины хотят это слушать постоянно! Фишка в том, что если ты не твердишь, что любишь, сразу начинают сомневаться во всём на свете: в тебе, в себе, в ваших отношениях. Могут свести себя с ума всеми этими мыслями. Признания вселяют уверенность, и тогда игры уже не нужны… Ты словно неофит, честное слово! – Это мои первые отношения, – нехотя буркнул Генрих. – А как же Аноли? – удивился Лежик. – Она же была твоей невестой… – А её девственность досталась тебе, – холодно рассмеялся Генрих. – Живи ты в Краморе, вас тут же поженили бы! – Неужели в Краморе секс автоматически означает свадьбу? – растерянно покачал головой инкуб. – Ну, если по правилам: сначала свадьба, потом секс. Конечно, бывает и наоборот, но в таком случае хранители могут наказать временным отстранением. Традиции инститоров незыблемы… – Погоди, – растерянно перебил его Лежик. – В агентстве ты тоже говорил о традициях. Генрих, ты что… девственник?! Я икнула и нервно хихикнула: девственник?! Это Генрих-то? Да вспомнить только какие слова он говорил, как измывался… Как целовал! Брат сморозил глупость. Но в столовой было тихо, и по спине поползли мурашки: так это что, правда?! Поднялась и, держась за стену, медленно отступила от двери. Надо валить, пока меня не обнаружили! И так услышала больше, чем должна. В спину что-то больно ткнуло, и я подпрыгнула от неожиданности, раздался гром металла и звон стекла, кто-то тоненько взвизгнул, и по моим плечам растеклось нечто горячее и липкое. Испуганно бросилась вперёд, и свет столовой ослепил меня, в спину понеслись ругательства. – Мара? – взволнованно вскочил Лежик. – Что с тобой? – звенящим голосом спросил враз побледневший Генрих. Я посмотрела на свои руки и вздрогнула: они были в крови! Кровь была везде: на плечах, одежде, тягучими каплями она оседала на пол… а голову кружил сладкий ягодный аромат. Хмыкнув, лизнула пальцы и скорчилась от приторного вкуса. – Это кисель? – воскликнула я и простонала: – Фу! Я вся в этой гадости! Лежик схватился за сердце и театрально выдохнул: – Напугала! Генрих двинулся ко мне: – Что произошло? Я думал, ты уже спишь. Что ты здесь делаешь? Я замялась, не смея поднять на инститора взгляд. Щёки мои опалило жаром. – Не могла заснуть, – промямлила я. – От голода. Пришла перекусить… В дверях показалась та самая официантка, что обслуживала нас, и её лицо просто пылало от злости. – Подслушивала она! – громко заявила женщина, и Генрих вздрогнул, а я невольно зажмурилась. – А как меня увидела, заметалась как кошка, которую застукали за кражей сметаны! Целый бак киселя! Коридор теперь выглядит так, словно там подрались волколаки… Почему-то слово «волколаки» придало мне смелости, и я вскинула взгляд на мрачного Генриха. – Да ничего подобного! – нагло заявила я и, схватив салфетки, принялась вытирать с рук кисель. – Ничего я не подслушивала! Я шла поесть, но вспомнила, что оставила телефон в комнате, и бросилась за ним! А тут эта с котлом… – Зачем же тебе так срочно понадобился телефон? – сощурился Генрих. – А вдруг Забава позвонит! – торжествующе проговорила я и, многозначительно поглядывая на Лежика, добавила: – Мы её оставили охранять… клиента! Официантка, ворча, подхватила тряпку и двинулась к коридору. Генрих проводил её взглядом и, убедившись, что женщина скрылась за дверью, повернулся ко мне. Я настороженно покосилась на его серьёзную мину и с вызовом спросила: – Что? Не верит мне? Конечно! Но что охотник сделает? Я подбоченилась, а инститор неожиданно улыбнулся, и по спине поползли мурашки: обычно, за таким вот нежным оскалом следует нечто неприятное или унизительное. – Ваш клиент – ведьма Данья? – мягко уточнил он и приподнял брови: – Я прав? Я молча буравила его недоверчивым взглядом: может, «дело», с которым инститор приехал в Тремдиш, не такое уже и мифическое? Бросила грязные салфетки и осторожно спросила у охотника: – Не хочешь ли ты её сжечь? – Улыбка его стала ещё шире. Содрогнулась и покосилась на Лежика: – Нет, это не Данья, а совершенно другой человек! И даже не ведьма! И вообще – это парень! – Какой ещё парень? – пальцы Генриха сжали моё плечо так, что я невольно сжалась от боли. Инститор отдёрнул руку, и, слизнув с пальца каплю киселя, холодно проговорил: – Впрочем, всё равно! Лучше расскажи мне про ведьму, которая приходила в наш офис. О чём вы говорили? Я заставила себя улыбнуться и, надеясь, что улыбка не выглядит кривым оскалом, подошла к столу и, потянувшись к Лежику, одними губами произнесла: «Молчи!». Вырвала вилку из его пальцев и, насадив на неё что-то съестное, не глядя, отправила в рот. Повернулась к Генриху и прошамкала: – Она предлагала приобрести любовные зелья! Хотела наладить через нас поставку подобных снадобий в столицу. А что? Генрих выглядел слегка разочарованным. – И что? – уточнил он. – Ты согласилась? Равнодушно пожала плечами: – Ты знаешь, как я отношусь к зельям. А Лежку вообще тошнит от одного их вида. Разумеется, отказалась! – Тогда зачем вы здесь? – допытывался Генрих. – И кто этот клиент? Я погрозила ему вилкой: – А вот это не твоё дело! Ты ушёл, помнишь? Собрал свои вещички и свалил, ни слова не сказав! Всё! Финита! Не суй свой нос в мои дела… Генрих схватил мою руку с зажатой в пальцах вилкой, притянул меня к себе. – Твои дела? – прошипел он. – Вот уж нет, ведьма, это и мои дела! Я ещё четыре месяца твой компаньон! Забыла про договор? Инкуб тихонечко поднялся с места. – Я, пожалуй, вас оставлю… Мы с Генрихом повернулись к Лежику и слаженно рявкнули: – Стоять! – Ты же выпил! – обвинила я. – Забыл, что тебе нельзя? Приключений захотелось? Жди, пока я не примотаю тебя скотчем к кровати! Лежик ехидно покосился на Генриха и подмигнул: – Ты лучше его прикрути! А то у бедняги тестостерон уже из ушей валит! – Охотник разжал пальцы, я отпрянула от инститора, а инкуб не унимался: – Иначе, ребята, у вас ничего не получится… Вообще беда, а не традиции! Секс до свадьбы не разрешается, а свадьбы с таким подходом и не предвидится. Зато, как я понял, после ночи любви от кольца не отбрыкается даже моя упрямая сестричка! Генрих подошёл к инкубу и подхватил Лежку за локоть. – Я помогу, – проворчал он. – Будешь приматывать, не забудь ему рот заклеить… – Хорошая мысль, – кивнула я. – Тащи его в мою комнату, там места больше. Скотча не нашлось, и Генрих предложил порвать на верёвки тот самый жуткий балдахин, чтобы связать Лежика. К счастью, инкуба уже сморило, и он мирно похрапывал вместо того, чтобы уговаривать нас с инститором немедленно заняться любовью, так что кляп вставлять не пришлось. Я вытерла пот со лба и оценила крепость узлов. – Надеюсь, удержит, – проговорила с сомнением и зевнула. – Придётся всю ночь сторожить, чтобы не сбежал! Вот зачем ты позволил ему пить? Он ещё неделю ворчать будет, что съел годовой запас калорий! – Я же не знал, – копошась в своей сумке, буркнул Генрих. Я боязливо покосилась на торчащие железки и по спине поползли мурашки: так инститор действительно приехал в Тремдиш по душу Даньи? Ведьму надо срочно спасать, а то не видать нам гонорара, как Забаве своей задницы! – А вообще, – безразличным тоном проговорила я, – ты виноват, тебе и расхлёбывать! – В смысле? – нахмурился Генрих. Я усмехнулась и кивнула на храпящего инкуба: – Сторожить его будешь ты, а я ни в чём не виновата, поэтому буду мирно спать в комнате Лежки. – Подошла к своей сумке и, вытянув чистую футболку, добавила: – А если не уследишь, и инкуб сбежит, то сообщу Комитету, что брат превратил Тремдиш в Содом по твоей вине! Генрих выругался и наклонился к свёртку, расправляя спальный мешок, а я спокойно подошла к столу и цапнула свой телефон: на экране высветился пропущенный от Забавы, и кожу на голове сжало от ужаса. – Что? – насторожился Генрих.