Буль сделал резкое движение рукой, будто хотел напугать мелкого зверька. Все мозоли на его набрякшей ладони проступили – рельефнее некуда. – А еще что нужно было сделать, а? – недовольным голосом спросил он. – Что случилось с той девушкой? Так могло продолжаться еще какое-то время, но, возможно, охранники уже что-то знали о парне – на каждого студента где-то было заведено личное дело, – и Калеб встал покрепче на костылях, готовясь в случае чего защищаться. Он спросил себя, насколько далеко готов зайти, если Винклы попытаются вышвырнуть его силой: сумеет ли достаточно сильно махнуть костылем и нанести точный удар по одному из братьев или дальнейшая конфронтация все же обречена на провал? – Ее распотрошили, – сказал Рокки, продолжая хмуриться, больше ради Буля, чем в интересах кого-либо еще. – Ну так что, все еще хочешь записку? Может, тебе подробности на ней расписать? Подсунуть под дверь или просто на скотч налепить? Потные ладони Калеба то и дело соскальзывали с костылей. – Как долго она была мертва, прежде чем ее нашли? – Эй, следаки перед нами не отчитываются. Мы просто парни из частного охранного предприятия, у нас нет официального статуса блюстителей порядка. Но я скажу так: денек она там точно провалялась. – Господи, – вымолвил Калеб, гадая, как же вышло, что так долго в незапертую дверь никто не сунул свой нос. Добрых две сотни человек посещают зимние курсы – не могут же все как один быть настолько порядочными и нелюбопытными. – И где репортеры? Где съемочная группа с «Третьего канала»? – Ему живо вспомнилась Мэри Гриссом в окружении своих погодных кривых и Баффи с Китти-Котомкой под мышкой. – Как заткнули глотки всем остальным студентам? Почему еще никто об этом не раструбил? Рокки сверкнул глазами. – А что, у тебя уже и интервью намечено, Прентисс? Буль недовольно повел плечами. – У занятых людей и житуха напряженная, – бросил он. – У них свободного времени поменьше, чем у тебя, оболтуса. А нашли ее так поздно потому, что никого не колышет, что у соседа лазанья в микроволновке стухла. Циничная ремарка холодом отдалась в животе Калеба. Перед глазами поплыло. – Буль, гнилой ты сукин сын, – процедил он. – Пошел на хер, Прентисс. Ты что, знал ее лично? Где ты праздновал Рождество, а? Тебе ведь некуда возвращаться. Прятался где-то здесь, в кампусе? Вернулся чуть пораньше? А тут – оп, еще и девчонка в кровати. Миленькое дельце! – Вены на висках Буля пульсировали, будто какой-то жук тщился расправить крылья прямо под кожей. – Уж не думаешь ли ты, что тут какой-то заговор, как в кино, и все в курсе, кроме бедного тебя? Записку ему подавай. Да кто ты, на хрен, такой? Ты газет не читаешь? Там про случай писали. – Не читаю, Буль. – И телик не смотришь, да? – Я… – Тогда как, мать твою, ты узнал, что убили девушку? Ты два раза спросил: как ее звали? – Я просто предположил. – Ага, так я тебе и поверил. Где ты был на каникулах? Рокки встрял в диалог, видимо, желая разрядить обстановку. Вовремя – Калеб уже чувствовал, что чайник внутри готов засвистеть. – Чувак, мы мелькали на «Третьем канале» и во всех прочих местах. Даже мою рожу по местному телевидению успели показать. Просто шумиха уже спадает. Режим безопасности, правда, до сих пор повышенный. Скажи спасибо, что по кампусу больше не разъезжают тачки с мигалками. Или тебе внимание копов подавай? – Почему меня не допросили? Это же моя комната. Буль пристально уставился на Калеба исподлобья. – Твоя? Да тамошнюю кровать добрая сотня студентов жопами обтерла. Ты, малыш, тут просто учишься. Он был, в общем-то, прав. Учеба, ничего личного. – Да ты погоди, сейчас всего лишь первый день, – сказал Рокки. – Полиция упадет тебе на хвост, будь спокоен. Так отдопрашивают – еще пожалеть успеешь. А то, что пока никто особо не шумит, – ну, знаешь ли, люди праздновали. Пекли рождественские пироги, ездили во Флориду… кому охота в первый же день слушать про чье-то убийство? И в этих словах тоже был резон. Конечно, никому не уперлась эта мертвая девушка. – Так что все в курсе, – подвел черту Буль. – Кроме тебя. Так где ты был? Хороший вопрос. Со стороны могло показаться, будто Калеб сам и придал роковой оттенок этому злосчастному повороту событий. Будто парень оплошал больше остальных – ведь следовало остаться здесь, никуда не уезжать. Ведь это была его комната. – Сплетни все равно уже бы разлетелись по всему кампусу или, по крайней мере, по общежитию, – произнес он. – Все бы заглядывали ко мне просто потому, что там место реального преступления. А мои друзья даже не знали, что случилось. – Ты уверен? – уточнил Буль. – Думаешь, будто сам знаешь обо всем, что творится в городе? В этом кампусе? – Послушай, Буль, я просто хочу… – Сколько похорон посетил в прошлом году? Сколько открыток с соболезнованиями отправил? Знаешь, кого на днях сбил автомобиль недалеко от универа? А знаешь студента, который недавно умер от лейкемии? Тебе такое действительно интересно? – Я знаю, кто умер… – начал Калеб, чувствуя, как необъяснимо пересыхает во рту. – Нет, не знаешь. И никогда не интересовался. Ты даже девчонку эту, Сильвию Кэмпбелл, не знал. И сейчас тебе не наплевать лишь потому, что комната, где девчонку вдоль и поперек исполосовали, была твоей. Приятные мурашки по коже, скажи? Это ведь страшное дело, и оно случилось у тебя под носом… – Не у меня. Я-то в отъезде был. У тебя под носом, Буль. – Пошел ты, Прентисс. – Я знаю, как здешний декан привык решать вопросы. Он наверняка замнет дело. – А чего ты ожидаешь? Что он по всему кампусу объявления расклеит? Расскажет про убийство на дне открытых дверей? Так бы тебе понравилось? Можешь у себя повесить вывеску над дверью, Прентисс, бери по пять баксов с посетителей. Я тебе разрешаю. Калебу казалось, еще немного – и рукоятки костылей начнут трескаться в пальцах, так сильно он их сжал. Эх, было бы место для замаха… – Полиция считает, что у преступника были к Сильвии личные счеты, – сказал Рокки. – «Единичный инцидент» – так они это называют. Может, ссора. Может, она кого-то в городе подцепила, провела тайком к себе, а оно вон как некрасиво вышло. Говорю ж тебе, тут в праздники так пусто было – мало ли что кому в голову взбредет… У Калеба подкосились ноги, и он понял, что нужно быстро убираться из офиса, пока еще выходит сдерживать себя. – А что, если все не так, Рокки? – спросил Калеб вполголоса, поворачиваясь, чтобы уйти. – Спасибо, что хоть ты не темнил, так это, знаешь, приятно. Вот только… что, если этот убийца все еще неподалеку? – Про себя Калеб уже задавался вопросом, а не было ли других нападений во время зимних каникул. Других жертв, о которых он пока не знал. – Что, боишься сам подставиться под удар? – спросил Буль. – Думаешь, кто-то зуб на тебя возымел, решил, что она твоя девушка, и такой: «Ну, раз не убью этого Прентисса, хоть его бабу почикаю», – так, что ли? – Нет, – честно ответил Калеб. О таком варианте он еще не думал. Вообще. – Ну смотри там… Ходи – оглядывайся. – …Заткнись, – снова сказал Калеб себе, проводя тыльной стороной ладони по глазам и ерзая на диване Сильвии Кэмпбелл. Словно когти, ветки снаружи снова зацарапали окно в мизерную келью, возвращая внимание парня к окружающей действительности. Он достал визитную карточку из бумажника и уставился на прелестное лицо Сильвии Кэмпбелл, когда ледяной дождь начал хлестать по стеклу. «Это я». 5 «Зачем же столько лжи?» Калеб взглянул на свои записи, не читая их, в ожидании, когда появятся зацепки. Тишина, которая раздражала его всего несколько минут назад, теперь оказывала успокаивающее действие, убаюкивая под дребезжание окон. Ветер стонал вдалеке в кровожадном бреду. На ум пришел «Макбет»: «Слетайтесь, вы, смертельных мыслей духи, измените мой пол и от главы до пят меня жестокой злобой напоите[11]». Калебу не нравилась часть про «измените мой пол», но в остальном Шекспир звучал уместно. Неделю назад парень заснул здесь, в узкой комнате-могиле, и пробудился с нервным ощущением, что ему приснился длинный непрерывный цикл снов, сюжеты которых никак не упомнить. Забвение, впрочем, лучше ярких подробностей кошмаров. Калеб осторожно положил набросок Сильвии обратно в карман. Принюхался, ища ее запах, неважно какой – духов, кожи, волос. На матрасе остались следы лака для ногтей, три пряди каштановых волос и слабый аромат цветов. Хризантемы или фиалки. Выцветшие духи или модное мыло, благовония или освежитель воздуха? Калеб не мог быть уверен. «Дункан в могиле; горячка жизни кончена – он спит…» Страницы заметок полетели на пол. Они были скорее частью Сильвии, чем Калебовой собственностью. Перевернувшись на спину, он посмотрел на распечатки из личного дела девушки, засунутые между глав его диссертации. Последние пару семестров Роза работала в регистрационном офисе. Иногда Вилли и Калеб навещали ее там. Читали досье на самих себя, смеялись над самыми язвительными комментариями преподавателей. Вилли всегда воспринимал такие штуки с легким сердцем, но Калеб смотрел на бумаги и видел, как сильно искажается образ студента в призме простой неуспеваемости. – Говард Мурхед, препод английской литературы, считает, что у меня с «пониманием прочитанного» хуже, чем у девятиклассника, – заметил Вилли. – Он тебя еще пощадил. – А что такое «Над пропастью – поржи»? – Э-э-э… хороший вопрос. – Да ладно, объясни. Девятый класс – не пятый, правда ж? Вдруг пойму.