– Вы умница, – негромко сказал Оберон. Накрыл ее руку своей, и озноб отступил. Пайпер радостно заулыбался, чихнул, завилял хвостиком. Ему нравилось, что Оберон пришел, а странное отражение растаяло. – Вы прекрасно понимаете свою суть и сдерживаете ее разумом. Элиза пожала плечами: – Моя мать была оборотнем. Она рассказывала мне страшную сказку про Жиля Реццо, барона Виклеанского, – промолвила она. – Он тоже был оборотнем, только превращался в волка… А потом он окончательно лишился рассудка и перерезал всех жителей поселка. Я очень плохо помню свою мать, но эту сказку… Оберон понимающе кивнул: – И на церковном суде Реццо сказал, что это были не люди, а овцы. – И мы не смогли бы с вами так хорошо общаться, – вдруг сказала Элиза. – Я не жалею, что посмотрела в зеркало. И рада, что во мне есть эта нить. Она сделала паузу и спросила так, как требовал этикет: – Как прошел ваш день? Оберон улыбнулся. Элиза подумала, что эта улыбка похожа на огонек, который озаряет лицо и делает его интересным и привлекательным. – В трудах и заботах, – признался Оберон. – Знаете, я даже соскучился по всем этим проблемам. А потом, уже к весне, буду скучать по охоте на болотниц. Точно буду, это временем проверено. – Болотницы? – удивилась Элиза. – Кто это? Улыбка Оберона стала еще шире: разговор перешел в важную и интересную для него область. – Это такая жаба ростом с комнату, – объяснил он. – Сидит обычно где-нибудь на глубине. Выставляет наружу приманку: очаровательную барышню, которая расположилась на мелководье или берегу, причем совершенно обнаженная. Вся ее одежда – это длинные светлые волосы до талии. Путник разевает рот от удивления, девушка зовет бедолагу к себе, похоть застит ему глаза, а потом болотница обедает. Элиза поежилась. Оберон запустил пальцы в карман и вынул желтоватый изогнутый клык, протянул Элизе. Она дотронулась до него кончиком пальца и почувствовала легкий укол тока, какой бывает, когда прикасаешься к старым артефактам. Зуб занимал почти всю ладонь Оберона. Элиза подумала, что, сложись иначе, он бы охотился на нее – а потом с гордостью показывал кому-нибудь трофей. Лисью лапку или хвост. Однажды один из приятелей отца, обожавший охоту, показывал шкуры волков и лис. Элиза не знала, каким чудом смогла удержаться на ногах, не упасть в обморок и не измениться в лице. Она вела ту беседу, которую положено вести светской барышне при отважном охотнике, а дома с ней случилась истерика. Отец сидел рядом, гладил ее по голове и что-то говорил, пытаясь утешить, но Элиза не могла разобрать ни единого слова. – Страшно, – призналась она, и Оберон убрал клык. – Страшно, – согласился он. – Вот я и отдыхаю на преподавании. А потом отдыхаю от студентов на болотах. Иногда даже не знаю, кто хуже: какой-нибудь бездельник, который мне всю душу вытреплет, или болотница. – У вас сегодня были какие-то проблемы со студентами? – поинтересовалась Элиза. – Я слышала шум. Оберон усмехнулся. Вздохнул. – На мой факультет впихнули юношу королевских кровей, – сообщил он и угрюмо почесал веко. – Седьмой сын короля Висена, владыки Абаринского, – ответил он и признался: – Наглая дрянь, которая уже диктует нам, как мы должны себя вести! Якобы прежний ректор подписал договор, по которому абаринские принцы могут у нас учиться, а то, что у него нет никаких способностей к магии, никого не волнует. Я, честно говоря, не удивлен его поведению. Абаринцы вообще какие-то припадочные. – И что же делать? – удивилась Элиза. Оберон пожал плечами. – Дотянем его до зимней сессии, – сказал он. – Там пойдем на озеро ловить русалок, и он сбежит сам. И никогда больше не захочет обучаться магии, это уже с гарантией. – Русалки такие страшные? – удивилась Элиза. В сказках, которые она читала в детстве, это были вечно юные и прекрасные девы, нежные песни которых заманивали моряков на скалы. – Когда открывают свои истинные лица – да, – ответил Оберон. – Половина первокурсников обычно мочит штаны с перепугу, и это, я вам скажу, не грех. Элиза поежилась. Хотелось надеяться, что по коридорам замка не бродят чудовища пострашнее. – А что, их там разводят, в этом озере? – предположила Элиза. Оберон кивнул. – Студентам надо учиться, – ответил он. – А тренировочный зал – это все-таки немного не то. Русалки там мечут икру. – А оборотни? – глухо спросила Элиза. – Как вы учите их охотиться на оборотней? Оберон не ответил. Задумчиво посмотрел куда-то сквозь нее, протянул руку к Элизе и поправил кудрявую прядь, мягко пробежавшись кончиками пальцев по уху. Прикосновение заставило Элизу замереть, как в тот день, когда Оберон заставил ее раздеться. Она только сейчас поняла, что давно наступил вечер, что за окном царит непроглядный мрак и изящная лампа под потолком озаряет комнату теплым золотым светом. Откуда-то издалека доносился гитарный перезвон, веселые голоса – студенты отмечали свой приезд в академию. Элизе казалось, что она больше не сможет ни заговорить, ни вздохнуть. – Убить оборотня – это примерно то же, что убить человека, – негромко произнес Оберон. – Пойдемте спать, Элиза. У нас был долгий день. * * * Под вечер коридоры академии опустели. Быстрым шагом двигаясь в сторону своих апартаментов, Оберон слышал, как отовсюду доносятся веселые голоса студентов. Ребята сидели в комнатах, играли на гитарах, заливисто хохотали – провожали лето. Завтра первый день нового учебного года. – Здесь красиво, – завороженно промолвила Элиза, глядя, как колонны убегают вверх и раскрываются там кронами и листвой каменной резьбы. По мраморным ветвям пробегали огоньки, и одна из каменных птиц вдруг развернула крылья и уронила перо, рассыпавшееся пригоршней искр. Мраморные цветы дрогнули и раскрыли бутоны, озарив коридор золотистым светом – Элизе казалось, будто она идет в таинственном саду. – Да, красиво, – согласился Оберон. – Это придумал Велинд, основатель академии. Он построил замок. Они подошли к дверям, и Оберон провел ладонью над ручкой, снимая личное заклинание. Комнаты скрывались в мягком сиреневом сумраке; войдя, Оберон похлопал в ладоши, и сразу же стало светлее. Он скучал. За лето в комнатах ничего не изменилось, и Оберон подумал, что наконец-то вернулся домой. Вот просторная гостиная, обставленная в старинном, несколько угрюмом духе, но здесь уютно, словно в родительском доме. Вот двери в кабинет и в спальню. А вот и их чемоданы – уже пустые, разобранные. Домовые разложили вещи по шкафам. Пайпер с веселым писком пробежал по гостиной и свернулся клубочком возле камина: выбрал себе место. Теперь комнаты декана в самом деле напоминали дом его родителей. И та собака, которая лежала у камина много лет назад, была похожа на квиссоле Элизы. – У вас тут очень уютно, – с улыбкой заметила Элиза, и Оберон улыбнулся в ответ. – Там наша спальня, – сказал он, и улыбка Элизы не погасла, но сделалась будто бы тише, словно Оберон напомнил о чем-то болезненном, а Элиза скрыла свои подлинные чувства, как и положено барышне из приличной семьи. – Я приказал домовым поставить диван для вас. Вам будет вполне удобно. Он подумал, что ведет себя как идиот. Если девушка нравится, то надо этим пользоваться, с учетом того, что она не сможет убежать. Она, в конце концов, обязана ему честью и жизнью. Какой-нибудь светский мерзавец давно бы воспользовался случаем. Иногда Оберон жалел, что не был таким. Какие отдельные диваны? Ну-ка быстро под бок своему спасителю и защитнику, и не заставляй его ждать! – Да, – кивнула Элиза и вдруг сказала: – Я вам очень благодарна, Оберон. Он улыбнулся вновь. Когда улыбаешься, то и жить становится немного легче. Иногда Оберону казалось, что улыбка приросла к его лицу, меняются лишь ее оттенки. Все зависит от обстоятельств, говоришь ли ты с девушкой или вырываешь клыки у болотницы. – Это за что же? – поинтересовался он. Элиза замялась, комкая в руке кружевной платок. – За то, что велели поставить диван, – ответила она. – И за то, что не торопите события. Издалека долетел гитарный перезвон и обрывок народной песни, которую никогда не исполняют трезвыми и при дамах. Студенческое веселье было в полном разгаре, и Оберон надеялся, что дело не дойдет до драк и битья окон. Он слишком устал сегодня, чтобы с этим разбираться. – Я сейчас просто повторю, что не использую чужую беду в своих целях, – ответил Оберон. – И не беру женщин против их воли. Хотя в свете это редкость, увы. Элиза понимающе кивнула. В романах, которые читают восторженные девицы по всей стране, дела обстоят иначе. Там герой хватает героиню за волосы и присваивает по праву сильного. Что она при этом чувствует? Ничего, кроме счастливого трепета, – а если чувства другие, то эта девушка неправильная, и несите новую. А если главный герой рохля и мямля, то обязательно найдется тот, кто его обойдет. Анри, допустим. Светский эльф, который так пронизывающе смотрел сегодня на Элизу, словно вдруг взял и забыл о своих пробирках и зельях. Щеголь, который подошел к ней ближе, чем позволяли приличия. Оберон поймал себя на том, что начинает злиться. – Вы мне нравитесь, Элиза, – признался Оберон. – И я слишком дорожу вами, чтобы применять силу в этих странных отношениях. – Дорожите? – удивленно переспросила Элиза. – Впрочем, да. Триста тысяч золотых крон. Вы очень щедро за меня заплатили. Оберон выразительно завел глаза. – Иногда мне кажется, что у женщин есть какой-то врожденный дар злить мужчин, – заметил он. – А у мужчин – привязываться к тем, кого они спасают. На щеках Элизы появился румянец. Острый взгляд из-под пушистых ресниц уколол Оберона. – Я знаю, – ответила она. – И благодарна вам за то, что вы меня не торопите. Это… – Элиза замялась, подбирая слова. – Это непривычно. И это очень правильно. А вообще я иногда говорю не думая, так что простите меня за это. Меньше всего я хочу обидеть своего единственного друга. В эту минуту она была настолько милой и трогательной, что улыбка Оберона сделалась еще шире. – Прощаю, – ответил он. – Давайте отдыхать. Те тридцать шагов, что сейчас лежали между ними, позволили им спокойно переодеться ко сну. Забрав пижаму, Оберон пропустил Элизу в спальню и услышал, как негромко шелестит одежда. Домовые поставили аккуратный диван так, что он отлично вписывался в обстановку, – Оберон старательно думал о пустяках, чтобы не думать об Элизе. Он знал, что может все разрушить, – знал и не хотел этого. Едва слышно щелкнул замок – Элиза открыла дверь и спросила: – У вас есть какие-нибудь книги? Я обычно читаю перед сном… если вы не против, конечно. Оберон устало покосился на стопку тонких желтых папок, которую принесли и положили на столик в гостиной, и сказал: – А я перед сном обычно работаю. Смотрю финансовую отчетность по факультету и учебные планы. Книги в моем кабинете, взгляните на них, если хотите. Элизу не надо было приглашать дважды. Войдя вместе с Обероном в его кабинет, она восторженно ахнула, и в ее глазах поселился радостный блеск. Глядя, как она идет вдоль книжных полок, то завороженно останавливаясь, то дотрагиваясь до позолоты корешков, Оберон подумал, что надо бы сделать ей подарок. Что-нибудь не слишком дорогое, но интересное, то, что обрадует ее. Допустим, шкатулку из белого дерева с красивой инкрустацией – Элиза сможет туда положить свою жемчужную подвеску.