«Беги! – рассмеялась лунная лиса. – Беги, моя хорошая! Сегодня все позволено! Сегодня нет запретов! Лунное серебро в твоей крови, беги!» И лисица бежала среди сосен, поднимаясь все выше и выше в горы. Иногда внизу мелькала громада спящего замка, но лисицу это не пугало – она знала, что все охотники погрузились в сон, луна убаюкала их и покрыла ржавчиной их оружие. Небо полностью очистилось от туч, и лисица подумала, что оно похоже на чашку из черного фарфора с причудливым узором. Прохладный ветер нес сладковато-грустный запах осенних цветов и дыхание сырой после дождя земли. Лунная лиса бежала рядом. Лес остался позади – обернувшись, лисица увидела только непроглядный сгусток мрака. Над головой плыли пригоршни колючих звезд, и небо говорило с ней на языке, который умер задолго до того, как первые люди спустились с деревьев. И лисица слушала, боясь спугнуть удивительный голос, наполнявший ее до краешка: Батюшка, батюшка Носит корону. Мельника доченька Носит его дитя. Лунные темные яды Знает сестрица моя. Вот бегу я, бегу Лисой среди сосен. Вот бегу я, бегу, Облик людской потеряв. Бегу я, бегу Лисой за луною. Бегу я… Где-то в стороне почти по-человечески вздохнула вода, и лисица опомнилась, встрепенулась, поняла, что глотка пересохла и хочется пить. Голос рассмеялся, рассыпался по камням золотой пылью, и лунная лиса махнула хвостом и побежала по камням. Лисица бросилась за ней. Ручей струился по камням хрустальной лентой. Ледяная вода обожгла; лисица пила с такой жадностью, словно боялась, что ручей может иссякнуть. Лунная лиса прыгнула на мокрый камень, и в ее взгляде была грусть и любовь. Как же хорошо было здесь! «Детка моя, ты вернешься в мир людей, – услышала лисица, и слова окатили ее зимней стужей. Люди? Лисица не хотела к людям! Сама мысль об этом наполняла ее ужасом. – Запомни: я не была оборотнем. Меня им сделали». «Кто сделал?» – спросила лисица, и лунная лиса подпрыгнула и начала таять. Тоска, охватившая лисицу, была такой густой и горькой, что она смогла лишь запрокинуть морду к небу и заскулить. «Ты узнаешь, – донесся до нее тающий голос матери. – Ты скоро обо всем узнаешь. У тебя есть все, что для этого нужно». * * * Оберона разбудили сразу две вещи: невесомый Пайпер, который прыгнул ему на грудь и заскулил с тоскливым всхлипыванием, и чутье охотника, которое заявило: рядом оборотень, поднимайся. Он открыл глаза, сел в постели, подхватив квиссоле на руки. Элизы не было, и Оберон как-то сразу понял, что произошло. Пайпер заплакал почти по-человечески. «Поднимайся же! – почти услышал Оберон его горестные стенания. – Она убежала! С ней случилась беда!» Оберон оделся и схватил все нужное для охоты за сорок секунд – в его студенческие времена ребят с факультета учили собираться, пока горит спичка. Оборотни, навьи, водяные не будут ждать, пока ты примешь утреннюю ванну и выпьешь кофе. Должно быть, лопнувшая цепь повредила нить, которая запечатывала оборотничество Элизы, а сейчас, как назло, было полнолуние. И она сорвалась. Дьявольщина, ну почему он вчера не додумался проверить нить! Оберон поймал себя на том, что думает обо всем почти спокойно, – и увидел, как у него дрожат руки, впервые после смерти Женевьев. Элиза, господи, Элиза… После той ночи, которую они провели вместе, после того, как он поверил, что счастье возможно и для него тоже, – почему все это случилось именно сейчас? Жива ли она? «Жива, – подумал Оберон. – Иначе я бы не почувствовал, что рядом оборотень. Надо взять себя в руки и не наворотить дел». Он выбежал в коридор и почти сразу же наткнулся на Марка – тот, бодрый и энергичный, несся ему навстречу в полной охотничьей выкладке и, увидев, сразу же воскликнул: – Господин декан! Оборотень! – Я знаю, – бросил Оберон через плечо, сбегая по лестнице. Марк бесшумно двигался за ним, и Оберон некстати подумал, что на тренировках Марк был лучшим. Он метал ножи и заклинания и работал с сетями гораздо успешнее остальных студентов. Иногда Оберон думал, что если Марк продолжит учебу уже в Министерстве магии, то однажды сможет сменить Оберона на посту декана. – Это миледи Элиза? – спросил Марк, и Оберону стало холодно. Как далеко она смогла зайти? Что в ней осталось от той девушки, которая несколько часов назад трепетала от страсти и желания в его объятиях, той, которая закусывала губу, чтобы не закричать, – и все-таки не удержала стона. В груди Оберона что-то натягивалось и звонко лопалось – душа не находила себе места, металась и рвалась. Что, если обращение успело разрушить разум Элизы? Оберон читал, что такое случалось, и мысль об этом приводила его в стылый ужас. Он ведь может найти лишь обезумевшее, разрушенное существо вместо Элизы. То, которое будет вынужден убить из милосердия. – Да, это она, – ответил Оберон и побежал по коридору к выходу. Что она делала этой ночью? Что, если ей повстречался какой-нибудь незадачливый прохожий? Лисы-оборотни очень редко нападают на людей, но все же… Сможет ли он вернуть ей разум, когда найдет? Мысли путались и сбивались в клубок. – Вернись в замок, – приказал Оберон, не глядя в сторону Марка. Вот здесь Элиза окончательно утратила человеческий облик, вот здесь перемахнула через низкую ограду. Оберон протянул руку и снял с валуна длинные рыжие волоски. Лиса. Не так страшно, как волк или медведь, – охотники на оборотней почти не имеют дела с лисами. Только бы ей не встретился какой-нибудь безрассудный путник, который решил бы, что лиса – легкая добыча! – Вот уж нет, – твердо откликнулся Марк. – Я пойду с вами. Оберон усмехнулся. Принюхался, ловя далекие следы в ленте ветерка. Лисица ушла через лес почти к вершине горы. – Хочешь проверить, как я убью оборотня? – спросил он, прекрасно понимая, что эта охота может закончиться трибуналом. Тут Марк сделал то, за что студентов обычно отчисляли в течение часа, – довольно ощутимо толкнул Оберона в плечо и с искренней обидой ответил: – Хочу убедиться, что вы этого не сделаете. Верю, что мы служим закону, а не желанию убивать. Оберон вздохнул, перебрался через ограду и двинулся в лес. «Не думать о ней, – сказал он себе. – Не вспоминать. Так будет проще, охота не должна быть окрашена чувствами». Марк шел за ним след в след, и Оберону не надо было оглядываться: он знал, что парень выглядит сосредоточенным и сердитым. – Решил, что я ее убью? – бросил он. Марк фыркнул. Их обогнал Пайпер: покрутился на тропинке, выбирая направление, а затем рванул к соснам, не разбирая дороги. – Это ваша работа, убивать оборотней, – ответил Марк. – И моя тоже. К тому же вы уже… Он не договорил. – К тому же я один раз уже убил свою жену, – произнес Оберон. Рыжий маячок щенка несся впереди, квиссоле правильно выбирал направление. – И ты решил, что это вошло у меня в привычку. – Ну да. – В придачу ко всем своим достоинствам, Марк был еще и честным. – Решил. – Лучше помолчи, – посоветовал Оберон. – Лисицу спугнешь. Марк сразу же умолк, даже дыхания его не было слышно – Оберону в какой-то момент даже показалось, что он идет по лесу один. Недавно прошел дождь, воздух был чистым и холодным. Сырые запахи леса щекотали ноздри, и Оберон вслушивался в них, ловя тот единственный, который был ему нужен. Но пока оборотень был слишком далеко – его следы звучали тихо, почти неуловимо. Лес просыпался, жил своей обычной, знакомой Оберону жизнью. Вот тяжко взмахивая крыльями, взлетела серая сова, с суровой важностью проплыла над охотниками и полетела к югу, вот ветер прошел по вершинам сосен, о чем-то невнятно проговорил и умолк, вот прянула в сторону огненная стрела белки. Элиза лишилась оков и шагнула в свой мир – откликнулась на тот уверенный зов, который шел к ней из леса. Трава, деревья, камни, водоворот созвездий, медный диск солнца – все это было ее частью, и она сама стала частью мира, ее голос влился в тот хор, который славит саму жизнь. Вот чем было оборотничество для оборотня. А потом приходило безумие. Человек становился зверем, и это было необратимо. Узнает ли она Оберона, когда увидит? Поймет ли, что это он – любящий, а не желающий нести смерть?