– Безумцы правят миром, дорогая Элиза. Безумцы изменяют его дорогу и направляют вперед. Давайте побезумствуем вместе, все вместе, – горячо и нетерпеливо предложил принц. – Этих алмазов нам хватит для того, чтобы построить новый мир, наш новый мир. Без свободы нет счастья, так мы дадим людям свободу – свободу и справедливость, без предательства и вероломства. Мы сможем, Элиза! Оберон вздохнул и решил, что слишком долго слушал эти восторженные бредни. Пришла пора выйти из-за кулис на сцену. – Насколько я помню, ваше высочество, у вас сейчас должна быть практика по боевой магии, – звонко произнес он, выходя из-за коробок. От неожиданности принц вздрогнул и шарахнулся от Элизы так, словно ему дали хорошего пинка. – А в боевой магии вы полный профан, и вам из жалости ставят самые низкие баллы, а не отправляют на пересдачи. Я прав? Невозможно было удержаться от шпильки в адрес самозваного соперника. Оберон ожидал, что Жоан хмуро выслушает его, смиренно опустив глаза, однако принц, наоборот, дерзко вскинул голову и заявил: – А подслушивать – это низко! – Я табуретку взял, чтобы повыше было, – прорычал Оберон. – Низко – это соблазнять дурными посулами чужую невесту. Элиза невольно сделала шаг назад. Оберон заметил, как она побледнела, как испуг наполнил ее взгляд. – Оберон, я… – начала было она, словно боялась, что он не слышал их разговор и все не так понял. – Пока девушка не замужем, посвататься к ней может любой, – парировал Жоан с гордым видом оскорбленной добродетели. – К тому же я объяснил, каким именно будет наш брак. Союз двух разумных людей, которые желают блага миру, – он устало усмехнулся. – И ваша любовь здесь никому не помешает. Когда-то отец говорил, видя особенную глупость: «А ты возьми да и пропиши ему промеж ушей как следует, всю дурь-то как рукой снимет». Отец был очень простым человеком и методы выбирал такие же, простые и действенные. Оберон никогда не дрался из-за девушки, но тут вдруг рука двинулась вперед сама, и принц сдавленно вскрикнул и покатился по полу, сбивая собой коробки и ящички и с воем зажимая разбитый нос. Вот чем кончаются мечты о счастье для всех и даром – расквашенной физиономией. Элиза вскрикнула, отшатнулась, и Оберон запоздало подумал, что сейчас она бросится к раненому принцу, будет жалеть его и постепенно проникнется к нему теплыми чувствами. Вот и то, чего так боялся Оберон, подобное притянется к подобному. И он создал это притяжение своими руками. Однако Элиза лишь ахнула, но не сделала и шага в сторону Жоана, и Оберону сделалось легче. Пусть немного, но легче. – Подберите сопли, ваше высочество, – сухо посоветовал Оберон. Он понимал, что выглядит полным идиотом, но не мог остановиться. Его понесло. Жоан поднялся с пола, ощупывая нос, и во взгляде его была такая ярость, что Оберон невольно подумал: вот теперь точно надо готовиться к дуэли. Принц этого не забудет и не простит. – Еще раз заговоришь о таком с моей невестой и уже не отделаешься разбитым носом, – пообещал Оберон. – А теперь шагай на занятия и занимайся хорошо. Принц исчез так, словно все-таки владел магией. Только что был здесь – и пропал, только топот оседает эхом. Оберону стало холодно. Он ведь не сможет удержать Элизу. Однажды она уйдет за тем, что принадлежит ей по праву, – это сейчас можно отказываться от короны, потом она привыкнет к мысли о том, кем является на самом деле, и покинет академию. Ее не удержать, как ни пытайся. Великая владычица вернет себе то, что у нее отобрали. Пророчество Примроуз сбудется. «Если она сейчас скажет, что я…» – подумал Оберон и угрюмо посмотрел на Элизу. Что ж, говори, что я злобный и ревнивый идиот и что так нельзя. Но она ничего не сказала – просто подошла к Оберону, взяла его за руку и уткнулась лбом в плечо. И если бы Оберон знал, что это последние минуты, которые они проведут в академии вместе, то никогда бы не выпустил ее теплые пальцы. Поперек порога бы лег, а не дал ей уйти. Только он не знал. Глава 10 Внучка мельника Когда Элиза добралась до вокзала, часы на кирпичной башенке пробили одиннадцать. Расплатившись с возницей и подойдя к доске с расписанием, она подумала, что у Оберона сейчас должен начинаться семинар второго курса и парни в сером рассаживались за столами в лектории и открывали тетради, готовясь записывать новую тему. Оберон наверняка думает, что Элиза в малой лаборатории, там, где они расстались. Надо же, заклинание, которое соединяло их, рассыпалось, а они все равно старались держаться как можно ближе друг к другу. И Оберон не знал, что Элиза схватила заранее приготовленную сумку с вещами и выскользнула из замка сразу же, как только он ушел в свой кабинет. «Надо было ему рассказать, – с запоздалым сожалением подумала Элиза и тотчас же решила: – Нет. Есть вещи, которые нужно сделать самой. Не втягивая в них других людей». Оберону и без того хватило неприятностей по ее милости. Он много раз спасал ее жизнь – пришла пора ответить добром за добро. Элиза вспомнила о маленьком Пайпере, который наверняка будет тосковать по хозяйке, искать ее и не находить – она ведь его бросила, это так! – и сердце снова стиснула боль. «Я вернусь», – пообещала она, понимая, что, скорее всего, уже не вернется. «Когда отправляешься на последнее сражение, верь, что победишь, – говорил отец. – И не забывай, что можешь погибнуть. Главное, чтобы дело было сделано». Она пообещала ему, что справится. И понимала, что этого может не случиться. Неподалеку от кассы Элиза увидела открытую дверь, над которой красовалась надпись: «Меняльный угол». Дождавшись, когда из каморки выйдет господин прежде благородной, а теперь весьма потертой наружности, Элиза скользнула внутрь и закрыла за собой дверь. Меняла, сидевший за стойкой, был чем-то похож на большого таракана с рыжими усами и сверкающей лысиной, который устроился в темном углу и превратил его в свое царство. Чего тут только не было! Среди того бумажного, тряпочного, металлического хлама, который никогда не нашел бы своего покупателя, Элиза заметила аккуратную бархатную стойку с золотыми цепочками и обручальными кольцами и поняла, что попала по адресу. – Чего угодно миледи? – сипло поинтересовался меняла. Элиза подошла к стойке, вынула из кармашка грязно-желтый алмаз размером с ноготь на большом пальце и, положив его на стойку, осведомилась: – Сколько вы дадите за это? Меняла опустил увеличительное стекло со лба на правый глаз и принялся крутить алмаз в коротких пальцах, хмурясь и что-то невнятно бормоча себе под нос. Элиза подумала, что сейчас она будто бы попала в роман о пиратах и контрабандистах и стала отважной искательницей приключений, которая торгует сокровищами из клада великого султана. Для полноты картины меняле следовало бы иметь грязные и обкусанные ногти, но его руки были чистыми и аккуратными. – За это я дам вам… – Он нырнул под стойку и, вынув небольшой саквояж, спрыгнул со стула и поковылял с ним куда-то за завалы барахла. Элиза услышала, как защелкал замок сейфа и что-то зашелестело. Вскоре меняла вернулся, и Элиза увидела, что саквояж наполнен пачками купюр. Королева Раймунда смотрела с них презрительно и величаво. – За это я дам вам пятьдесят тысяч крон, – сказал меняла и придвинул саквояж к Элизе. Потом смерил ее уже не оценивающим, а сочувствующим взглядом, и посоветовал: – Послушайте старого Гиршема, миледи, защелкните замочки и не открывайте, пока не приедете. А еще такие камушки есть? – Нет, – коротко ответила Элиза, подхватила чемодан и быстрым шагом покинула меняльный угол. Рядом с вокзалом был и банк – здесь Элиза провела полчаса, открывая счет. Путешествовать с чековой книжкой, а не с саквояжем, набитым деньгами, ей казалось разумнее. Когда унылый клерк в клетчатом сюртуке и со здоровенным прыщом на носу принялся пересчитывать деньги, Элизу вдруг пронзило стрелой ужаса: а вдруг они фальшивые? Что она тогда будет делать, пойдет обратно в академию пешком? Это если клерк не вызовет полицию, чтобы сцапать фальшивомонетчицу… Но клерк собрал пачки купюр, глядя на Элизу с нескрываемым любопытством, и вскоре у нее в руках уже была чековая книжка и кошелек с деньгами на мелкие расходы. – Редко у нас такие знатные барыни бывают, – сообщил клерк, когда Элиза поставила последнюю подпись в банковских бумагах. – Вы это, вы не из академии ли, часом? – Из академии, – ответила Элиза. Откуда бы еще ей быть? Оберон сейчас читает лекцию об охоте на болотных трупников – готовился к ней с утра. Элиза подумала о нем с болью. Со временем Оберон простит ее, обязательно простит. Элизе хотелось на это надеяться. Со временем у него будет совсем другая, счастливая жизнь, пусть и без нее. Но она больше не может подставлять под удар его и академию. Они уже не увидятся. Когда Элиза окончательно это поняла, то ей сделалось настолько тоскливо, что она едва сдержала стон. Элиза знала, что не вернется. Билет в Заболотские пустоши обошелся Элизе в четверть кроны – вагон первого класса, день в пути, прибытие завтра после обеда. Когда показался поезд, Элиза обернулась на рыжие склоны гор и высоко впереди увидела замок академии. Тоска обняла ее за плечи. День был солнечным, красным, золотым, день был наполнен сладостью яблок и горечью опавшей листвы, день звенел и пел, и Оберон в замке еще не знал, что сегодня они расстались навсегда. Он рассказывал студентам о том, как охотиться на порождения тьмы, и думал, должно быть, что они с Элизой пойдут обедать в яблоневый сад. Погода хорошая, незачем сидеть в комнатах… Он поймет. Он обязательно поймет, что у Элизы не было другого выхода. Прятаться, как мышь под веником, жить в постоянном страхе, что люди короля придут за ними, рисковать жизнью любимого человека – нет, Элиза не хотела такого для Оберона. Это была ее судьба и ее история. Сейчас Элиза твердо знала, как сможет ее закончить. Оставалось надеяться, что она успеет это сделать так, как задумала. Что у нее хватит сил, и та книга, которую Элиза нашла в залежах малой лаборатории, ей в этом поможет. – Миледи? Элиза вздрогнула, обернулась. Проводник в темно-синей форме уже приставил лесенку к вагону и смотрел на Элизу с угодливой улыбкой. – Ваш билет, миледи? Элиза протянула ему полоску плотной бумаги и снова оглянулась в сторону замка – отсюда он был маленьким и уже не той нелепой громадиной, которая предстала перед Элизой в первый ее день на севере, а воздушным и легким призраком, что не верит в наступление зимы и готов вечно гореть в рыжем костре осени. Элиза вздохнула и поднялась по ступенькам в вагон. Долгие проводы – лишние слезы. * * * – Болотные трупники цепенеют от чистого железа. Поэтому… Понимание ударило Оберона, схватило за плечи, встряхнуло: он неожиданно обнаружил, что Элизы нет в замке. Магу не надо видеть человека или слышать его, чтобы понять, где он: маги ловят едва заметные колебания общего поля – и сейчас они говорили, что Элиза покинула академию. Оберон почувствовал, как немеют губы. Ушла? Да, ушла. Он механически опустил указку на подставку у доски и скользнул разумом по академии – все были на месте, и студенты в лекториях, и Акима в кабинете, и домовые в тайных ходах, проложенных в стенах. Элизы не было. Она ушла. Где-то далеко-далеко плакал покинутый Пайпер. Тихие звуки аудитории – перелистывание страниц в тетрадях, скрип стульев, дыхание – застыли, как вода в декабрьском ручье. Студенты неотрывно смотрели на Оберона, не понимая, что с ним произошло. А он перевел взгляд в окно и там, в далеком осеннем золоте, увидел, как вспыхнула и погасла рыжая лисья звезда.