– А я не хочу, – упрямо повторила Элиза. – Потому что… знаешь, Оберон, лучше я буду оборотнем в лесу, чем тем, кто убивает ради того, чтобы усесться на троне. Это неправильно. Это мерзко. Оберон мягко погладил ее по щеке, и прикосновение отдалось в душе едва уловимым тихим звуком – так бывает, когда кто-то близкий разделяет твою боль. Элизе захотелось плакать. – Почему отец не рассказал мне? – спросила она. – Я бы отговорила его идти к Эдварду. А ведь он наверняка пошел. – И хорошо, что не сказал, – уже без улыбки откликнулся Оберон. – Тебя решили пощадить потому, что тогда ты ничего не знала. А две смерти подряд – это уже очень подозрительно. Элиза вспомнила, как Примроуз изогнулась дугой, исторгая свое пророчество, как ее скрюченные пальцы скребли по камням, ломая ногти. Великая владычица пришла на север – от этой мысли было одновременно тоскливо и больно. И меньше всего Элизе сейчас хотелось возвращать корону, которую у нее отняли. Вести ту жизнь, к которой она уже успела привыкнуть: разбирать малую лабораторию Анри, любить Оберона, выйти за него замуж – разве ей хотелось так много? – Давай сходим к зеркалу, – негромко попросила Элиза. – Может, оно покажет нам что-то еще? Оберон кивнул. Академия была погружена в непроглядный мрак. Элиза вспомнила, как бежала по этим коридорам за властным лунным зовом, и удивилась: тогда в ней не было страха, ни капли. А сейчас, несмотря на то что Оберон уверенно шел рядом, Элизе было не по себе. Тьма сгущалась в углах и вдоль стен, и в этой тьме было что-то, следившее за Элизой с пристальной цепкостью: убить ее? Пощадить? Она сильнее сжала руку Оберона, и тьма с усмешкой отвела взгляд: мол, поживи пока, лисичка. Я всегда успею сделать то, что сочту нужным. – Что-то не так? – спросил Оберон. Он, судя по всему, не испытывал ни малейших неудобств. – Как-то не по себе, – призналась Элиза, спускаясь рядом с ним по лестнице. Здесь тоже были погашены все лампы, и Элиза подумала: «Если мы здесь не упадем и не переломаем ноги, то это будет просто чудо». – Я с тобой, – со спокойной твердостью ответил Оберон. – Тебе нечего бояться. Когда Оберон открыл нужные двери и в малой лаборатории вспыхнул свет, Элиза поняла, что ее знобит от страха. Они прошли к зеркалу, Оберон снял с него покрывало и сказал: – Что ж, давай посмотрим, может, подземные реки потекут к нам. Должна же ты их оживить, если верить пророчеству. Несколько минут в зеркале были лишь отражения их усталых посеревших лиц, и в какой-то момент Элиза с надеждой подумала, что зеркало ничего не покажет, что все то, что она видела в нем раньше, было лишь случайностью. Но потом их лица потемнели, и зеркало затянуло ледяной коркой – почти сразу же она растрескалась, и Элиза увидела незнакомый зал. Пламя камина едва разгоняло сумрак, играя на позолоте старых рам, и в одном из портретов Элиза рассмотрела короля Арнота, отца ее величества Раймунды. Окна были занавешены так плотно, что не пропускали дневной свет. – …так что здесь у меня документы, которые подтверждают права моей дочери на престол Сандарона, – голос отца звучал тяжело и властно, он так даже с прислугой не говорил. – Вы и ваша мать узурпаторы, ваше высочество, как ни больно мне это говорить. «Почему я их не вижу? – подумала Элиза и растерянно повторила: – Узурпаторы… ваше высочество…» – Значит, у вас есть документы, – прозвучал незнакомый молодой голос, и Элиза наконец-то увидела принца Эдварда – теперь уже короля. Облаченный в траур, с потемневшим от боли и гнева лицом, он был похож на призрак. – Да, ваше высочество, – ответил отец. – Что еще важнее, у меня есть пятьдесят тысяч гвардейских штыков. И если вас не остановит ваше благоразумие, то это сделают они. Моя жена и дочь сильно пострадали от вашей семьи, и я готов пойти до конца. Эдвард усмехнулся – болезненно, нервно. Он понимал, что генерал Леклер не блефует, и это понимание заставляло его сжимать и разжимать кулак. – Что ж, – ухмылка снова искривила его рот, оттянула вправо, и Элиза испугалась, как бы его не хватил удар. «Не хватил, – тотчас же напомнила она себе. – Он жив и здоров, он приказал убить моего отца, а теперь охотится за мной». В ней закипела ярость, застучала молоточками в висках. – Меньше всего я хочу крови, – продолжал Эдвард. – Завтра я объявлю о том, что сандаронский трон занимает моя кузина, законная наследница короля Арнота. Взамен вы… Зеркало снова покрылось изморозью. Когда она растеклась по стеклу серебряными каплями, то Элиза увидела Оберона и какую-то незнакомую девушку рядом с ним. «Это же я, – подумала она, вглядываясь в помертвевшее лицо. – Я, Элиза, внучка Арнота…» Пол дрогнул под ногами. Оберон успел подхватить Элизу, не давая ей упасть, – она уткнулась лицом в его грудь и попросила: заплакать, снова заплакать, выплеснуть все это… И в тот же миг Элиза поняла, что больше не будет плакать. Нет. Ей стало ясно, что делать дальше, – и Элиза поклялась памятью родителей, что пойдет по этому пути до конца. «Оберон, прости меня», – подумала она и едва слышно сказала: – Вот, значит, как все это было. Моя мать – дочь короля Арнота, незаконная дочь. Оберон кивнул. Погладил ее по волосам, и Элиза с пугающей ясностью поняла, что теряет его – сейчас, в эту минуту. Потому что после того, что она сделает, они уже не будут вместе. Никогда. – Помнишь, что ты сказала, когда узнала, что я убил Женевьев? – голос Оберона дрогнул. – Что тогда она уже не была собой. Кто бы ни был твоим дедом, ты всегда будешь Элизой. Доброй, хорошей, честной девушкой. Помни о том, кто ты. Помни. Элиза смогла лишь кивнуть. Невидимая рука легла на ее шею, стиснула пальцы. А в ушах так и звучало: добрая, хорошая, честная. * * * Оберон и сам не знал, что понесло его в лабораторию – вроде бы понадобилась какая-то мелочь, чтобы показать студентам, но потом он, хоть убей, не мог вспомнить, какая именно. Дверь была не заперта, значит, Элиза работала; Оберон сделал несколько шагов, маневрируя между коробками с перьями и связками сухих трав, и услышал голоса, доносившиеся из пыльных глубин лаборатории. – Скажу сразу, мое предложение имеет исключительно деловой характер, – принц Жоан говорил очень серьезно, должно быть, тем тоном, которым он общался со своими сподвижниками на родине. Какого дьявола ему тут понадобилось? Оберон невольно стал двигаться тише, словно шел не по лаборатории, а по болоту, и на него в любой момент мог броситься глубинный выползень. – Даже не знаю, ваше высочество, как я могу вам помочь, – голос Элизы прозвучал устало. Конечно, она вымоталась за эти дни, ей бы полежать, прийти в себя. А она пошла работать. Впрочем, иногда именно труд помогает отвлечься от тягостных мыслей. А узнать, что твоя тетка и двоюродный брат загубили твою семью – да, в этом приятного мало. Оберон и сам бы посоветовал Элизе заняться чем-то полезным. Просто переключить разум. – Я предлагаю вам выйти за меня замуж, – прежним строгим тоном произнес Жоан, и Оберон вовремя удержался, чтоб не споткнуться об одну из коробок, предательски торчавшую из-за стола. Замуж? Он совсем разума лишился, этот ссыльный щеголь? И ведь говорит серьезно, ни капли веселья в нем сейчас не было. Элиза даже рассмеялась. – Замуж? – переспросила она так, словно говорила с безумцем. – Жоан, вы шутите! – Почему же? Смех Элизы сделался натянутым и нервным. Должно быть, принц и подумать не мог, что на его предложение могут ответить вот так. Всем девушкам, которым принц говорит волшебное слово «замуж», полагается падать в обморок от такого невероятного счастья. Дрянь какая, а. Хотя почему, собственно, дрянь? Просто молодой человек, который не упускает возможности. Ему хочется воплотить свои идеи и надежды в жизнь – вот он и стремится к этому. – Потому что мы с вами почти не знакомы, – холодно ответила Элиза. В этой части лаборатории было невероятно пыльно, и Оберон с трудом подавил нарастающее желание чихнуть. Это было бы совсем водевильно. Незадачливый жених подслушивает, как принц делает предложение его невесте. – Ну и что? Познакомимся, у нас для этого будет вся жизнь. – Оберон услышал шаги: принц снова принялся ходить туда-сюда по лаборатории. – Знаете, это обычное дело в правящих семьях. Люди женятся и выходят замуж за тех, кого им выберут родители. При этом они исходят из нужд и выгод государства, а не из чувств детей. Хорошо, если перед свадьбой хотя бы покажут портрет. А мой отец увидел мать как раз на свадьбе. Он боялся, что невеста будет дурнушкой, и потом очень обрадовался… Голос принца дрогнул. Волновался, надо же. Оберону захотелось взять нахального юнца за шиворот, разложить на лавке и задать ему розог, да так, чтобы он потом сидеть не мог. Иногда розги отлично добавляют ума в пустую голову. – Я предлагаю вам династический брак, Элиза, – продолжал Жоан. – Мы объединим две наши страны в одну. Когда-то Абарин и Сандарон уже были едины, и мы с вами в каком-то смысле вернемся к золотому веку. И сделаем его действительно золотым. Не под ружьями наших войск и страхом, а под властью просвещенного разума и свободы. Шаги принца сделались звонче, чеканнее. Оберон почти услышал звонкий грохот армейских сапог по брусчатке. Куда принц Жоан хотел отправить соединенную армию? Похоже, Элиза слушала его, оторопев и боясь прерывать – сумасшедшие бывают агрессивны, а такие вещи мог говорить только безумец. Абарин и Сандарон единое государство? Впрочем, почему бы и нет? Новая страна займет половину материка, от северных льдов до южных морей, а государи-реформаторы поднимут ее до немыслимых высот. Нет, это бред. Такое могло прийти только в голову Жоану, обиженному на весь белый свет. – Вы не пустоголовая светская бабочка, Элиза, – продолжал Жоан с такой проникновенной искренностью, что у Оберона засвербило в носу. Нет, этот безумный мечтатель действительно умел впечатлять! – Вы, внучка мельника, понимаете, какова на самом деле жизнь тех, кого обычно никто не замечает. Неужели вам никогда не хотелось изменить эту жизнь к лучшему? Протянуть руку тем, кто мог получить от высшего сословия только плети? Элиза не ответила. Оберон подумал, что Жоан движется в правильном направлении. Такие добрые девочки, как Элиза, всегда готовы помочь несчастным и облагодетельствовать бедных. К тому же если у них есть алмазы и горячее сердце. – Я – законный наследник своего отца. Вы внучка вашего деда… – Стойте! – оборвала его Элиза; Оберон почти увидел, как она вскидывает руку, приказывая принцу замолчать. – У меня нет никаких доказательств! Та склянка с зеленой жидкостью ничего не значит, как и то, что было в зеркале! Нужны бумаги, нужны документы, а у меня их нет. Для всего мира я лишь дочь опозоренного генерала, не больше! – Она сделала паузу и тихо добавила: – Советую вам думать так же. «Все правильно, – подумал Оберон. – С такими притязаниями ее просто поднимут на смех». – Я обручена с Обероном, – припечатала Элиза. – Я люблю его и не представляю, что стану женой другого человека. Для меня это… – она замялась, подбирая нужное слово. – Дико. Жоан усмехнулся. – Вы, должно быть, неправильно меня поняли, – мягко сказал он. – Я не требую от вас нежных чувств. Мне вы нужны не как красавица в постели, а как единомышленник, человек, с которым мы пойдем вместе, одной дорогой. Поверьте, Элиза, я не покушаюсь ни на ваше сердце, ни на ваше тело. Я не настаиваю на том, чтобы разделять с вами ложе. Тут Оберону захотелось засмеяться в голос. А кому же он тогда передаст корону своего королевства? Или признает детей, которые родятся у его жены от декана факультета темной магии? Ну штукарь, ну фокусник! Папаше Висену не надо было придумывать каких-то особенных оснований, чтобы выбросить сына из числа претендентов на престол. Сын у него уродился дурачком, ничего не поделаешь. Такие вещи может говорить только дурачок. – Вы любите господина Ренара? Вот и замечательно! Потому что… – Вы безумец, – выдохнула Элиза. – Циничный дерзкий безумец.