— А если я не отпускаю этого русского? — мужчина подтянулся вперед и заглянул в ее глаза. — Тогда ты и твои люди остаются без денег, — Лиза равнодушно пожала плечами. — Я тебе уже говорила: на меня нет никакого смысла давить. В этом деле я всего лишь связная. И я не знаю конечного клиента. Но я знаю, что этот человек платит честно и платит хорошо. Так что, по-моему, не стоит нарушать уговор и терять из-за жадности или по глупости оставшиеся два миллиона евро. — Да, не стоит. Тут ты права, милая. Но... просто задумайся: кто-то ведь может дать больше? Ты или твой заказчик об этом не думали, нет? — Мужчина наклонился к ней, оглушая ее терпким и резким запахом своего парфюма. «Пачули?» Этот сладковатый аромат Лиза ненавидела до глубины души. Парфюмом на основе этого эфирного масла почему-то любил пользоваться Зверь, когда приходил к ней в постель. И теперь этот запах прочно ассоциировался у нее с картинами их больной близости. — Давид, не пугай меня, — положив ногу на ногу и аккуратно расправив подол юбки, Лиза слегка улыбнулась, заметив, как мужчина вздрогнул при первых звуках своего настоящего имени. — Я-то не думала. Но мой клиент знает о тебе кое-что, что не понравится Интерполу. Убьешь меня или этого русского, за которого меня попросили похлопотать, и информация о тебе уйдет в НЦБ Израиля. Скажи, оно тебе надо? И мужчина пусть на секунду, но изменился в лице. За все время общения с этой девкой (сначала через агента, принимавшего заказ на его услуги, потом уже лично) ему даже в голову не пришло, что эта хладнокровная франкоговорящая сука однажды вытащит из рукава самого беспроигрышного козырного туза. Пять лет назад тридцатитрехлетний урожденный гражданин Израиля Давид Вольф был объявлен в международный розыск по подозрению в организации побегов из мест заключения Косово, Азербайджана, Шри-Ланки и Таиланда и причинении заведомо тяжких увечий охранникам. В этом для Давида было много личного. В тюрьме слетел с катушек его брат. И в его шизофрении, как в свое время сумел выяснить Давид, были виноваты не заключенные, а надзиратели. — Знаешь, милая, — помолчав и слегка растягивая слова, начал он, — каждый раз, когда я вижу тебя, я спрашиваю у себя: кто ты такая и как ты, черт возьми, на меня вышла? Не раскроешь мне этот секрет, нет? «Канал Зверя в Интерполе. Зверь вел тебя и рассматривал возможность привлечения тебя к операциям. Но тебе не стоит об этом знать», — могла бы ответить Лиза. Вместо ответа она указала Давиду подбородком на официанта, который, лавируя между столиками кафе, уже нес к ним её заказ. Поблагодарив взглядом мальчика, Лиза также откинулась на спинку стула, фактически отзеркаливая позу Давида. «Упорство, дьявольская уверенность в себе и простейшая демонстрация того факта, что ей глубоко наплевать на то, что я о ней думаю». О да! Давид Вольф прекрасно умел разбираться в языке взглядов и жестов. Но выражение глаз этой женщины, которая каждый раз, когда они встречались, намеренно уродовала себя и которую он никак не мог ни прибрать к рукам, ни раскусить, Давид не мог прочитать. Как ни старался. Дождавшись, когда официант поставит на их столик ее чашку с кофе и отойдет, Давид придвинулся к ней ближе и уже настойчивей повторил: — И? — Что значит «и»? — Лиза бесстрастно изогнула бровь. — «И» означает, что я жду ответ на свой вопрос, — отрезал мужчина. — Ну же, Элен, Вирджини, Софи, Адель... или как там тебя? — А это всё, — усмехнулась она. — Да, а что ты вообще хотел от меня? — Что я хотел? — Давид прищурился. И не то чтобы у него чесались кулаки засадить сейчас этой девке в лицо, но он дал бы многое, чтобы смахнуть с ее губ эту ухмылку. Она бесила его. Она раздражала его тем, что «делала» его чуть ли не каждый раз, когда он являлся к ней на «свидания». И она почему-то вызывала желание. Его физически тянуло к ней. И при этом Давид никак не мог отделаться от мысли, что эта девка умеет и знает намного больше, чем ему говорит. И что она — гораздо больше того, чем хочет казаться. — Ну, когда мы начали разговор, то ты мне сказал, что нам осталось обсудить всего два вопроса, — между тем преспокойно пояснила ему «эта девка». — Первый вопрос касался денег, которые ты получишь. А тот вопрос, который ты только что задал мне... он был вторым? Или ты имел в виду что-то другое? Давид помолчал, изучая ее. Потом хмыкнул: — Стерва. — Она промолчала, и он отвернулся. — Да, был и другой вопрос. Скажи, твой заказчик не передумал насчет резиновых пуль? — Не передумал. Все люди, которые встретят вас в «Орбе», должны остаться живыми. В этот момент он заметил, что женщина наконец сняла очки и положила их на стол. Молниеносно развернувшись к ней, Давид впился в ее лицо... и ничего не увидел. У этой бабы были абсолютно нечитаемые глаза — зеленоватые, как воды Мертвого моря. Больше того, у этой явно не всегда фригидной суки был заготовлен для него бесстрастный взгляд переговорщицы, которая пытается до него донести, что всего лишь что выполняет возложенное на нее поручение и заботится только о том, чтобы он, исполнитель, получил информацию от заказчика. И все. Всё от слова «совсем». Никаких сложных чувств, отношений, эмоций. «Я для тебя никто... Интересно, ты смотришь на мужчин так же равнодушно, когда они занимаются с тобой любовью? С тобой вообще кто-то когда-то занимался любовью или ты даже не знаешь, как это бывает?» — очень хотелось съязвить Давиду. Самое интересно заключалось в том, что спроси он об этом ее, и его укол попал бы в цель. Но что-то подсказывало Давиду, что даже подобную выходку с его стороны эта стерва снесет с тем же равнодушным спокойствием, как будто с ней разговаривал не отъявленный рецидивист, а официант — мальчик-пустышка. — Хорошо, я тебя понял, милая, — мужчина кивнул. И хотя он не любил проигрывать, но в этот раз пошел на уступку. Своеобразное понимание, что дело, из-за которого они встретились, важней всего. И что собственная безопасность — всего дороже. — Итак, сегодня в пять вечера, — тем не менее, жестко сказал Давид. — Убедись в том, что ваши люди сумеют разобраться с решеткой. И если твой снайпер промажет, то я умываю руки. Но деньги ты мне все равно перечислишь, или я найду тебя и лично вырежу твой язык. — Давид резко поднялся со стула, показывая, что разговор закончен. — Отлично, — без особых эмоций кивнула Лиза. Бросив на нее последний взгляд, мужчина швырнул на стол двадцать евро, вышел из-под зонтика уличного кафе и смешался с толпой. Спустя три минуты официант, который явился, чтобы вручить счет понравившейся гостье, увидел перед собой пустой стол и двадцать евро, прижатые чашкой с нетронутым кофе. В два сорок дня Радек стоял в своей «одиночке», расположенной на втором этаже правого корпуса «Орбе» (данный блок отводился для самых спокойных заключенных) и рассматривал картины, развешанные на стенах его камеры.