— Да нет, оставьте. Мне не жаль, — Чудотворец с улыбкой глядел, как отец Илиаса все ниже и ниже опускает седую голову. «Стыд? Это хорошо. Стыд обязывает людей бояться тебя, а со временем делает их твоими же должниками». Чудотворец кивнул и направился к выходу. Нет, Он никогда и никого не жалел, даже Элизабет. Просто решил, что будет забавно, если Косту за все, что тот сделал Ему, прикопает голубой мальчик-могильщик. И Провидение посмеялось над Костасом. Вернее, оно над ним хохотало, потому что ночью этот мальчишка со своим глухонемым другом присутствовал на отпевании. Впрочем, вели себя эти двое прилично, но Ли был прав: несмотря на родимое пятно на щеке, неприятные черные глаза и слегка кривоватый нос друг Илиаса (кажется, Кристос?) был бы в компании Ли нарасхват. А вот Элизабет на отпевание не пришла, но должна была появиться на кладбище. Так что Он ждал ее, очень. Хотя в принципе кладбища Он ненавидел. Но тут (и Он усмехнулся) что не сделаешь ради любимой женщины? А ведь Он правда ее любил, пока она в своем сучьем мозгу хладнокровно раскручивала варианты побега. На секунду над головами Домбровского, оперативников из Интерпола, которые тоже крутились здесь, Его боевиков, которых Он ловко выдал за карабинеров — над головой этой богом забытой родственницы Костаса и всех тех, кто сегодня пришел сюда, для Него пронеслось воспоминание... То, как в последний день перед их расставанием (тогда Он еще не знал, что она сбежит от Него), Он трахал её, сплетаясь с ней в одно целое. Как остервенело вжимал ее в простыни, как ласкал ее грудь, как оттягивал назад ее волосы, чтобы поймать ее рот и добиться от нее хотя бы одного жалкого стона ее удовольствия. Не дала. Не захотела. Так ни разу и не подарила Ему даже элементарного вздоха, по которому Он мог бы понять, что нравится ей, как мужчина. За одно это ей следовало загнать иглы под ногти и пустить по ним ток, чтобы она хоть задергалась. Вместо этого Он с ней чуть ли не спятил. Цветы, драгоценности, «это наш дом» (да, именно «их», раз Он всегда возвращался к ней!), ломка себя, попытка нежности, снова цветы — ну хоть немного, ты же не так бесчувственна? И ничего. — Элизабет, ты любишь меня? — Да, я люблю. И ─ все. Бог знает, чем она Его приручила. Юностью, телом, изяществом? Мелочи. Она не была идеальной, да и не требовалась Ему такой. Ревностью? Но к Радеку Он не ревновал (тот просто бесил Его тем, что сначала помог Ему забраться ей в голову, а потом бегал за ней). Или она взяла Его тем, что вопреки всему Он чувствовал в ней свою половину? А она ею точно была: Его никто еще так не угадывал. В конце концов Он сделал ошибку многих людей, посчитав, что она просто фригидна. Да, таких женщин Он тоже знал: их чувственность и эмоции растворяются в созидании, движении, интересе к решению особо сложных задач. И так Он считал до той поры, пока не наткнулся на ее детский дневник. Тогда-то все стало на свои места. И достань Он ее сейчас, Он бы знал, что с ней сделать. А потом Он убил бы ее своими руками, и концы в воду. Впрочем, нет. Он убивал бы ее долго, мучительно. Она предала Его... предала. И все, и не стоит об этом. Тем временем похороны Лидии и Костаса приближались к концу. Священник дочитывал последние фразы молитвы: «Да упокоитесь с миром...» Опомнившись, Он вскинул голову («где ты, Элизабет?»), поймал взгляд одного из боевиков, расставленных Им по периметру. Тот отрицательно покачал головой: «Нет, не появилась». Он перевел глаза на второго, третьего, четвертого боевика. Их реакция была ровно та же. Чудотворец посмотрел на Домбровского. Но ее отец, наклонившись, уже взял горсть земли и теперь стоял, так же присматриваясь к окружающим. Напряжение возрастало. «Где она?» Она не могла не прийти. В этот момент Он ощутил, что на Него кто-то смотрит. Ошибки быть не могло: это она, это ее ненавидящий взгляд. «Она здесь? Но где она и за кем пряталась?» Чудотворец нащупал в кармане рукоятку «Браунинга» и быстро просеял взглядом периметр. Вокруг — фактически открытое поле. Кресты, могилы, люди, священник. Внезапно Ему стало страшно. Сейчас служба закончится, а Он ее не найдет. Неужели Его подвело чутье и ощущение, что это взгляд Элизабет, не более, чем фикция? «Где ты, Элизабет? — Он сжал свободный кулак. — Где же ты, сука? Подай мне хотя бы знак, я должен найти тебя!» О крышки гробов ударили комья земли. Могильщики подошли к пока еще незакрытым ямам. Двое мужчин взялись за лопаты. За спиной священника стояли Илиас и его друг-любовник. Оба одеты в форму «Эирини», скорбные лица, все как положено. Начался дождь, неприятный и острый. Похороны закончились. Открыв зонты, люди медленно потянулись с кладбища. А Он все ждал, когда мимо Него пройдет отец Элизабет. Тот мог видеть дочь и узнать ее, или она могла подать знак ему. Но поравнявшись с Ним, Домбровский бросил на Него рассеянный взгляд. Чудотворец сузил глаза. Генерал-полковник был бледен, ссутулился, казалось, был полностью погружен в свои мысли и, машинально оттирая с черной кожаной перчатки правой руки следы земли и суглинка, прошел к оставленной на аллее машине. Чувствуя себя обманутым и ничтожным, Чудотворец постоял еще какое-то время, наблюдая за работой могильщиков. Потом чертыхнулся, развернулся на пятке и быстрым шагом направился к выходу. Итак, Элизабет не появилась. «А ты осторожная, сука». — Может, оставить охрану на кладбище? — догнал его в наушнике голос Ли. — Как хочешь, — поморщился Он. — Хотя я думаю, что если она была бы здесь, то, по крайней мере, подошла бы к отцу. — То есть приманкой был Домбровский? — ни к месту заинтересовался Ли. — Нет, мой дорогой. — И тут Он вспылил. — Все эти похороны были приманкой, а люди на них — ловушкой. Она милосердна и очень любила мать. И она точно не захотела бы перестрелки на кладбище, трупов, и она ушла бы со мной... Ладно, хватит! Мы облажались. Есть другой способ ее найти. Приезжай ко мне в номер, обсудим. Услышав подобный приказ, Ли молча пожал плечами. Впрочем, Чудотворцу было видней, что делать, и более умных людей, чем Он, Ли не встречал. Тем не менее, он оставил у могилы боевиков. Минут через двадцать могильщики закончили работу, забрали лопаты, весь свой нехитрый скарб и ушли. А вот двое глухих остались. Только один остался стоять, а другой опустился на корточки, собрал цветы, выпавшие из венков, и аккуратно уложил их на могилу. — Что он там делает? — поинтересовался один из лже-карабинеров. — По всей видимости, убирается, — равнодушно ответил ему другой. — Что еще ждать от тщедушного глухонемого? Тем временем парень поднялся с колен, постоял у могил. Его друг обнял его за плечи, и они направились к выходу. Через минуту их спины затерялась среди невысоких белых надгробий... Они встретятся снова на следующий день, но это будет в Афинах. Один из них передаст другому пухлый конверт. «Оставь, — оттолкнет его руку Илиас и покачает головой. — Я не возьму». Потом улыбнется и набьет на дешевом мобильнике фразу, которую покажет ему: