«Знаешь, я же тебя вспоминал, хотя лгал, что в памяти ничего не осталось. В пятнадцать — смешно сказать! — на полном серьезе считал, что еще года три, четыре, и я женюсь на тебе. Обручение, причастие, флердоранж. Венчание и обет верности... Во всех деталях придуманная и продуманная картинка, нарисованная себе излишне романтичным мальчишкой. А потом что-то пошло не так, и картинка вылетела из розовой рамки, в которую я поставил ее. Комок, на года вставший в горле — не клинч... Этого я тебе не простил? Похоже, этого, раз с тех пор «твой» мальчишка выбросил из головы и «я верю в судьбу», и крышесносные увлечения, и прочие глупости. А потом я женился на театре, Лиз». Алекс отложил рисунок на стол. Не замечая взгляда Андрея, поднялся и медленно отошел к окну: «Знаешь, Лиз, я довольно хреново взрослел. Слишком рано получил слишком многое. «Тебе бывает одиноко?» Сказать, сколько раз я слышал это после того, как расстался с тобой? У меня даже ответ для таких случаев был припасен: «Почти всегда. А ты, видимо, та, кто теперь собирается спасать меня от одиночества?» С этого вопроса все начиналось, этим ответом все и заканчивалось. «Избалованный придурок, который не верит в любовь!» Ну какая любовь, Лиз? А потом стало просто не до романов. Я рвался в профессию, лез на Олимп, зациклился на карьере... Зачем? — Алекс проводил глазами исчезавшие за поворотом огни автомобиля. — Может, хотел тебе доказать, что ты была лишней — так, эпизодом в моей судьбе? Что ты только часть аудитории, которая ВСЕГДА рукоплещет мне? А я там, где свет, мизансцены, декорации, слава и аплодисменты, которые после напоминают брошенный реквизит? Да, я так считал... А оказалось, единственная на всю жизнь. Не вместе, но все равно рядом. Лиза, Алиса, Элисон... Если вдуматься, ты же тогда, еще три года назад, когда я нашел тебя, сам не зная об этом — ты давала мне все подсказки. Это я не хотел их разглядеть. Почему? Потому что «сделай мне одолжение, исчезни или просто умри. Последнее для меня предпочтительней». Хочешь всю правду, до конца? Потому, что после того, как я, юродствующий, сдуру пожелал тебе смерти, я боялся, что однажды наступит день, когда мы встретимся или пересечемся, и я не смогу посмотреть тебе прямо в глаза. Я всегда помнил тебя. На тебя была похожа моя первая женщина... Что потом стало с тобой, девочка Лиз? Через что ты прошла? Кто виноват в этом, я? Видимо, я... А теперь нет больше ни Лизы, ни Элисон. Зато есть другая, с искореженным прошлым, с чужой внешностью, но такой я не знал тебя никогда. Зато знали другие... Грек, этот явно одаренный художник... Кто еще и как сильно любил тебя, флер-де-лис, после того как я из-за детской дурацкой обиды проклял тебя? И кого любила ты? Ведь не меня? Не меня... Я поэтому правды не заслужил?» Алекс, помедлив, развернулся к Андрею: — Ты не знаешь, кто ее нарисовал? — Не знаю. Нико деталей мне не давал, а я у него их не спрашивал. Думал, найду информацию в базе данных Интерпола, но там ничего об этом нет. А что? — Да так, ничего. «Нормально», — удивился Андрей, все-таки уловив в голосе bro собственническую ноту. Поймав взгляд Исаева, чех невесело усмехнулся, сел на банкетку и устало потер лоб. Всё запуталось, он запутался. Откуда эта сосущая под сердцем тоска? Все просто: ему нужна ТА, что ушла. И плевать, кем она стала. Алекс взъерошил волосы, тряхнул головой: — Ладно, бог с этим. Её прошлое — ее право. Давай лучше попробуем ее отыскать. С чего начнем? — С перечня пассажирок, вылетевших из Москвы. Ты, если не сложно, в принтер бумагу заправляй, а я начну сортировать список. Сосредоточившись, Исаев развернул к себе монитор и задумался. Итак, сегодня из Москвы в ночь уходит шесть рейсов. Первый — в Токио, второй в Тбилиси, третий в Найроби. Параллельно с Найроби возникает рейс на Эдинбург, и далее, с перерывом в двадцать минут — рейсы в Варшаву и Осло. Исключив из списка, как он уже делал, семейные пары, женщин с детьми и подростков, Андрей, не вчитываясь в перечень, разделил его на шесть страниц по количеству рейсов и кликнул мышью на иконку «печать». Принтер с шуршанием принялся выбрасывать из лотка страницы. Исаев достал мобильный. Алекс, выуживая из принтера листы, на секунду повернулся к нему: — Ты Диане звонишь? — Ага. — И ты эти фамилии собираешься по телефону ей диктовать? Кивок. — А не проще было их ей на имейл отправить? — Не проще. — Почему? — Потому что, если этот список где-то всплывет, я подставлю Домбровского... Так, погоди-ка, — Андрей, оторвавшись от созерцания чеха, прижал к уху сотовый. — Ди, привет. Слушай, нужна твоя помощь. — Положив на стол готовую стопку листов, Алекс подхватил стул, перевернул его и, оседлав, положил локти на его спинку. — Диан, что? — Андрей бросил на чеха взгляд и поморщился. — Хорошо, заканчивай постирушки, выходи из ванной, и сама мне набери. Тебе как, пять минут хватит?.. Ах, ты только за пятнадцать управишься? Ладно, я подожду... Да! Да, маме я вчера позвонил. Тебе от Алекса привет... Хорошо, спасибо, я ему тоже привет передам. Все, ждем твоего звонка. Изогнувшись, Исаев отправил телефон обратно в брючный карман, после чего перевел ноутбук в спящий режим и посмотрел на Алекса: — Диана уборку дома затеяла. Наберет через четверть часа. Я на кухню пойду, покурю. Ты как, со мной? — Нет. Исаев поднялся. — Погоди, а можно, я списки пока посмотрю? Андрей помедлил: — Ладно, смотри. Только после прочтения не забудь их съесть и стереть из памяти.