— Эй, тихо там, — раздался из-за решетки сонный голос вертухая. — А то… — он не закончил. — Нет, ну это как называется? — никак не могла успокоиться рыжая фурия. — Это что, «пятерик» как с куста? — она шумно вздохнула и полезла на лежак. И тут по решетке вновь стукнули. — Степанова, на выход, — распорядился сержант. А в кабинете для допросов Олю ждал сюрприз. За кривоватым столом сидел сам губернатор, а следователь, вмиг растерявший всю сонливость, стоял возле стены, преданно поедая глазами сановного посетителя. Когда конвоир вышел, Антон Кузьмич суетливо выпрямился и бочком протиснулся к выходу. — Я тут побуду… — он кивнул на дверь и выскочил наружу. — Садись, Оля. — Виктор Петрович кивнул на привинченный к полу табурет. — Здесь принято говорить присаживайся, и здравствуйте. — Озвучила Оля вычитанную в каком-то детективе подробность. — Да, да, здравствуй, извини, совсем замотался. Такое горе. Михаил Степанович ведь был моим хорошим товарищем. И теперь еще и с тобой такое приключилось. — Глава региона кивнул на забранное решеткой окно, добавил, косясь в угол. — Я разговаривал со следователем. Он уверяет, что не все так уж плохо. Но пока тебе придется какое-то время побыть здесь. Закон, ты ведь понимаешь? — Я понимаю, закон есть закон. — Невесело улыбнулась Оля. — У тебя все нормально? — поинтересовался губернатор, которому ее улыбке не понравилась. — Если не считать того, что сижу в камере, то все нормально, — Оля едва не поймала себя на желании попросить высокого начальника разобраться, но сдержалась, понимая, что никакой помощи она от этого борова не получит. Наоборот. Для того ее и закрыли, что бы сломать. Убедить в безысходности ситуации, заставить выложить все, что она знает про деда. — Нормально, — она выпрямилась и повторила: — Могло быть и хуже. — Крепись. Положение и впрямь, не безнадежное. — Пробормотал губернатор. — Завтра же созвонюсь с прокурором… Но Следственный комитет мне не подчиняется. Попробуй им помочь. Мне тяжело говорить, но у нас еще одна проблема. Ты, конечно знаешь, что Михаил Степанович купил акции завода. А сегодня, когда руководство завода попыталось оформить документы… Извини, я не о том говорю… Человек умер… Но им ведь нужно работать. Люди должны получать заработную плату, производить продукцию. А вот когда был созван совет управляющих, выяснилось, что собственниками акций является не покойный, а ты. Михаил Степанович оформил их на твое имя. Ты об это знала? Оля лишь дернула плечами, выражая свое отношение к глупому, по ее мнению, вопросу. Так или иначе, теперь, после трагических событий, так уж вышло, что без собственника завод, заводское руководство не в силах решать некоторые, жизненно важные вопросы. Возникла целая куча проблем. Может, напишешь доверенность? А еще лучше, передашь права на управление. На время следствия. Например, директору. Я лично прослежу, чтобы все было по закону. И как только тебя освободят, а это дело нескольких дней, ты сможешь распоряжаться всем сама. «Дядя Петя, ты дурак? — мысленно рассмеялась Оля. — Да стоит мне только подписать бумажку, как все тут-же и закончится. Этой же ночью. Нет, это они, как видно, меня держат за маленькую, наивную дурочку». — Дядя Витя, там страшно, я не хочу в тюрьму. Сделайте, что-нибудь. — Оля захлопала ресницами. Сыграть нервный срыв для актрисы оказалось парой пустяков. Подбородок задрожал, и она разрыдалась. — Успокойся, пожалуйста, милая. Пойми, я ведь не командую прокуратурой. Тем более, в доме взорвалось большое количество взрывчатки, Им нужно разобраться. Но… — он успокаивающе погладил ее по плечу, — я сделаю все, что от меня зависит. — Вот, подпиши. — Он протянул ей стопку листов. — Не могу… — Оля, продолжая рыдать, показала дрожащие пальцы. — Мне нужно успокоиться… А почему — директору? Я ведь его почти не знаю. Давайте я подпишу доверенность на вас? — Не удержалась Оля от мелкой мести. — Не могу, Оленька. — Губернатор отрицательно замотал голову, даже поднял перед собой ладони, отгораживаясь от сомнительной чести. — Не имею права. Я ведь государственный чиновник. — Лучше уж без самодеятельности. Как и собирались. Директору. — Да успокойся ты. — Виктор Петрович теперь даже не особо старался скрыть досаду. — Завтра, с утра я приеду с бумагами. И постараюсь решить вопрос с твоим освобождением. Хотя это трудно… очень. — Мы закончили, — уведомил с хозяйской интонацией, не вяжущейся с его словами о подзаконности власти, губернатор, подойдя к двери. Сержант вывел арестованную, а прокурорский заискивающе поинтересовался у задумчиво сидящего за столом гостя: — Может, и впрямь, отпустить девчонку? Доказательств-то никаких. А ну как жаловаться начнет… — Тебя не спросил. Сказали — пусть сидит. Твое дело бумажки писать. — отрезал «хозяин». Поднялся и вышел из кабинета. В камере, куда Олю вернул конвойный, никого не было. Очевидно Марго перевели в соседний бокс. До вечера ее никто больше не трогал. Только разносчик баланды просунул в камеру сальную миску с жиденькой бурдой, есть которую было невозможно. Голоса, доносящиеся из соседних камер, начали стихать. Биологические часы задержанных, еще не сбитые долгой отсидкой, сообщили постояльцам о времени сна. Понемногу подвал заснул. Оля, хотя наступающая ночь могла принести ей куда больше неприятностей, чем остальным, тоже задремала, но чутко и настороженно. Потому негромкий стук резиновой дубинкой по решетке не стал для нее неожиданностью. Открыла глаза. Напротив ее камеры стоял мордатый сторож. — Руки вперед, — приказал сержант. — Вытяни между решеток. Быстро. — Зачем? — Я кому сказал? — с угрозой проскрипел коридорный. — Положено. Выполнять. — Да пошел ты, — Оля спрятала ладони за спину. — Хорошо. Не хочешь, как хочешь, — привыкший к безнаказанности надзиратель рассвирепел. — Я тебе сейчас объясню, зачем. Он сноровисто отворил замок и, шагнув в полутьму камеры, занес над ее головой резиновую палку. Не рухнуло в пятки сердце, не затряс мелкой дрожью предательский, лишающий способности рассуждать, страх тело. Она вдруг сообразила, что испытывает восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство. Вокруг приобрело яркие и четкие очертания. В голове что-то щелкнуло, и ей стало абсолютно точно известно, что, какое действе она должна сделать в следующую секунду. Шаг навстречу занесшему оружие вертухаю, и одновременно неуловимо стремительное движение зажатого в руках сапога. Невероятно длинный, с прочной стальной набойкой, каблук-шпилька вонзился в глаз надзирателя, а сила инерции громадного тела усилила разящий эффект. Раздался громкий хруст. Брызнуло в стороны, потекло по руке теплая жидкость. Насильник взвыл, дернулся вбок, замотал головой, присел на корточки, зажав глаз руками, на мгновение затих. И вдруг тело дрогнуло, вытянулось, засучило ногами, и затихло. Оля с опаской, давя подступающую тошноту и спазмы, склонилась над телом, быстро обыскала. Добычей стал табельный пистолет, наручники, хитрый резиновый кляп, которым похотливый сержант, очевидно, собирался заглушить крики жертвы. Секунду помедлила, и вытянула торчащий из заднего кармана форменных брюк толстый бумажник. Прислушалась к себе. С удовлетворением убедилась: — Ни тени мандража, ни глупой жалости, ни капли сомнений. А главное — она знала, что делать дальше. Выскользнула в приоткрытую дверь, и неслышно проследовала по темному коридору. Возле кладовки остановилась. Обшитая жестью дверь, оказалась не заперта. Шагнула в полутемное помещение, нащупывая кнопку выключателя. Даже сейчас в цейтноте спонтанных действий, успела удивиться, тому, что смогла запомнить такую мелочь. Спящая на диване старуха приподняла голову, озадачено уставилась на стоящую посреди комнаты гостью. Оля дернула ствол, взводя курок, медленно, давая кладовщице прийти в себя, навела оружие. — Вертухай уже остывает. Если вякнешь, положу и тебя. — Строго предупредила Оля. — Тебе еще внуков растить, не дури. Меня поймают-нет, вопрос третий. А тебя точно зароют. Стоит оно того? Подействовал на видавшую виды сотрудницу ствол, или спокойный, уверенный голос, но она не проронила ни звука. Молча протянула вперед руку, без сопротивления дала пристегнуть себя наручниками к батарее. — Вещи мои где? — мимоходом поинтересовалась Оля, снимая с вешалки потрепанную телогрейку… Но тут она увидела, что на столике, укрытом серой шторкой светится огонек включенного на запись видеомагнитофона, стоящего возле маленького телевизора. Щелкнула кнопкой, и с удивлением увидела на экране лежащего ничком вертухая. — Ого? Да вы затейники. — Недобро усмехнулась Оля. — Старая ведь уже, не стыдно? Старуха пошамкала тонкими губами, но промолчала. — Ладно, Бог вам судья. — Оля вытащила из аппарата кассету, бросила ее в раскрытую сумку. — А запись эту я заберу. Нечего ей… Дежурный дремал в глубине застекленного «аквариума». Ночь едва началась, до конца смены еще как о луны, можно было и расслабиться. Услышав неспешные, шаркающие шаги, капитан повернул на звук голову. «Кого еще нелегкая носит?…» — удивился офицер. Дверь отворилась, и в тамбур выплыла дородная фигура бабы Любы. Служившая в управлении с незапамятных времен старуха была живой легендой. — Здравствуй, сынок, — пробормотала старуха, поправляя дрожащей рукой сползающий на глаза платок. — Привет, теть Люба. А я думал, ты спишь давно. — Да спала уже. Дочка ключи в сумке забыла. Шляется по ночи, а мне одна морока. По ночи домой телепать. Вот ведь беда, — прошамкала бабка, подняла вверх тощую хозяйственную сумку и затрясла перед самым окошком. — Ты отвори, милок, я быстро. Добегу, Любке ключи отдам, и назад… Капитан потянулся на хлипком кресле, нажал кнопку, открывающую замок. — Счастливого дежурства, — донесся с улицы дребезжащий старческий тенорок. «Что-то бабка, вроде, ростом ниже стала?» — лениво подумал страж порядка, устраиваясь в кресле. — «Правду говорят. Годы к земле гнут. Стареет… А дочка у нее, и правда, шалава та еще…» Старуха, шаркая по обледенелому асфальту стоптанными ботами, двинулась вдоль по слабо освещенной улице. Миновав пару кварталов, остановилась у обочины. Недолгое ожидание принесло плоды. Возле непрезентабельной фигурки тормознул частный бомбила. — Куда тебе, мать, — склонился к окошку водитель жигулей. — В Мотище, сынок, — проскрипела запоздалая пассажирка название коттеджного поселка. — У дочки в гостях засиделась. — А чего заплатишь? — поинтересовался водитель. — Мне дочка тысячу на дорогу дала. Она нынче в банке работает. При деньгах. — Садись, мать. Но только из уважения к возрасту. — Приоткрыл дверцу обрадованный неплохим наваром водитель.