— Михаил Степанович, а что дальше? — Ольга оторвала взгляд от багровых сполохов: — Ась? Дальше-то? Так жить надо… Да не хмурься ты, понял я вопрос твой. Давно жду, когда спросишь. — Прежде всего, решить должна, для себя. Хочешь все назад вернуть или?… Она дернула головой, отвергая саму возможность обсуждения. — Отомстить хочу. Сильной стать, мразь эту не бояться. Жить без страха, — добавила чуть тише: — Всю жизнь чего-то боюсь. В детстве — одной оставаться. Потом — боли, насмешек. А теперь — это. Надоело. А назад в театр не вернусь. И к Петьке тоже. Сгорело все. — Буду сильной, смогу себя защитить, отпор дать. — Ясное дело, против лома нет приема, — захихикал старик. И добавил ехидно: — Окромя другого лома. — Дедушка. Ну и для чего так жить, бояться всего? А еще с этим, уродством, — она кивнула на отражение в стекле. — Это как раз самое простое. Я о душе спросил… Ну, да понял уже, — он замолчал, подумал и, привстав с кресла, ткнул ее в локоть: — Вот смотри. Легонько, кажется, да? А попробуй руку поднять. Не выходит? То-то. Сила, она разная бывает. Михаил Степанович провел ладонью, нажал на запястье: — Видишь, отпустило. Потому и говорю: — Чего больше, желания отомстить, или себя изменить, чтоб не бояться?… — Я, вот, жизнь, считай, прожил. Хлебнул всякого, — он вынул из шкафа небольшую шкатулку. — Тут все, что нажил, и потерял — тоже. Отложил стопку орденских книжек и достал несколько фотографий: — Это жена моя, сын. Внучка на тебя, кстати, похожа. Да не хватайся ты за лицо. Я знаю, похожа. Оля разглядывала чужие счастливые лица, думая о своем. «А я, кто есть у меня? Петька? Да, наверное, даже искать не стал. Работа? Ерунда. Ничего нет. Ни дома, ни документов. Даже лица нет». Старик выудил простенький телефончик, обмотанный для прочности синенькой изолентой. Сощурился, тыкая в кнопки. — Ванюша? Узнал? Живу, чего мне. Новость у меня, Иван. Внучка нашлась. Пять лет искал, а вот отыскалась. Это история длинная. Такое дело, паспорта у нее так и нету. Метрики там разные. Не до того ей. Сам понимаешь. Выбери время, заскочи к старику. Я бумажки отдам, выправи, чего надо. А я уж… Все, молчу, молчу, знаю, и так выручишь. Когда? Ну, этак через пару неделек нормально будет. — Не обидел? — глянул старик на Олю. — Тебе сейчас документ нужен, а пока сама сделаешь. О-го-го, намучаешься, ты же не местная? Пока внучкой моей будешь числиться, а переделать не трудно. — Михал Степаныч, да зачем вам проблемы эти? — попыталась отговориться смущенная девчонка. Старик предостерегающе поднял палец. Он успел набрать другой номер и ждал ответа. — Семен Игнатьевич, — другим, совсем не старческим, голосом обратился дед к абоненту. — Михаил Степанович это. Как дела? Нормально?…Да тоже ничего. Ладно, знаю, ты человек занятой, сразу к делу. У тебя «лицевик» в госпитале кто лучший? Ага. Нужно мне тут личико подправить. Ну, ты скажешь… Стар я для этого. Девочке одной. В беду попала, а хирург напортил. — Кто делал? — переспросил старик. — Да ладно. С ним я сам, потом. Сейчас главное — исправить. Выслушал рокочущий в трубке, голос: — В госпиталь? Хорошо. Значит, завтра с утречка и подъедем. — Все, до связи, — коротко простился он. Вот и вторая проблема, считай, решилась. — Вы о чем? — она уже догадалась, что старик вел речь об операции, но не могла связать дорогостоящую процедуру с мимоходной легкостью разговора. Возникло вдруг странное, двойственное чувство. С одной стороны, испытала благодарность к нежданному помощнику, а с другой, укололо понимание — бесплатных пирожных не бывает. А чем она может отплатить? — Завтра, с утра, едем в гарнизонный госпиталь. Есть там один майор. Фамилия — Степанов. Из Москвы к нему приезжают. Мастер от бога, — дед прервался. — Ты и не рада, вроде? — Спасибо, вам конечно, за все, Михаил Степанович. я ведь ничем. Может не стоит? — произнесла Оля, старательно, чтобы не обидеть старика, подбирая слова. — Цыц, — дед свел брови к переносице и даже топнул ногой, обутой в шерстяной носок. — Ишь ты. — Хотя, может ты и права. Со стороны это все странно выглядит. Наверное, стоит объяснить кое-что. — Он помедлил, перевел дух. — Они у меня самое дорогое были, — коснулся старик фотографий. — Так вышло, сына на Кавказ служить отправили, он тогда капитаном был. Жена с дочкой с ним поехала… а мать в гости напросилась. — А тут как раз это и началось. Их и… Просто, зашли в городок среди ночи. Одной гранатой. — Дед замолчал. — В голосе не было ни злости, ни боли, ничего. Просто рассказывал. — Тела на опознание в Ростов привезли. Всех, кроме внучкиного. Я, как узнал, рванулся ее искать. Не вышло. Старик вдруг оборвал себя, а закончил совсем другим, задушенным голосом. — Да ладно, чего уж самому себе врать. Мог. Даже если бы не пустили, мог. Только не бросил. На самом верху обещали. Послушал. А они не пробовали даже. Вот тогда и ушел. Квартиру в Москве, машину, дачу продал, сюда приехал. Живу теперь. С этим. Ведро орденов, душевное спасибо Родины и… они, — дед поправил стопку фотографий. — Так, может, и не тебе, в первую очередь, я помогаю, себе. Себе я помочь пытаюсь. Михаил Степанович глянул в окно, шевельнул беззвучно губами, закончил едва слышно: — Лет пять прошло. Жил себе, жил, и тут вдруг на мосту вижу — Оля моя. Внучка. Умом понимаю, не может того быть, за столько лет, а вот… Не выдержал, остановился. Ну, дальше ты знаешь. — Так что не забивай голову. Ничего ты мне не должна. Лучше пойдем, усадьбу покажу. Они прошли по толстому ковру к расположенной в конце коридора двери. — А здесь у меня уголок для отдыха, — Михаил Степанович отворил неприметную дверь. Оля с любопытством заглянула в довольно большую комнату. Бросилось в глаза обилие разномастных тренажеров, стопка гимнастических матов в углу. Громадная боксерская груша висящая посредине. — Сам-то давно эти глупости забросил. Так, иной раз, со скуки, приезжают ребятишки. Кому что. Помогаю. И мне не скучно. — Пояснил хозяин и повернулся, собираясь продолжить экскурсию. Оля заинтересованно глянула на инвентарь: — А меня научить можете?… — Ты опять? Ну, как еще объяснять? Кому что дано, тому то и дано. Ты — женщина. Хоть пять лет тебе удар ставь, все одно, мужик, ежели хоть немного тренирован, перешибет. «Никита» и прочие — это киношное. А если и бывают такие, что с мужиками на равных работают, так, прости, не женщины они, а мужебабы. Природа сотни тысяч лет гены подбирала. А мы хотим ее враз переломать. Я ведь тебе говорил. — Укоризненно, как маленькой, повторил дед. — Выходит мне теперь жить, зная… захочет кто-то об меня ноги вытереть, и все опять повторится? И подонки те, и пьяный мясник?… А я отомстить хочу. Страшно. Чтоб запомнили! Навсегда! — С ненавистью прокричала Оля, и заплакала. — Жизнь — штука несправедливая, — пробормотал старик, нерешительно погладив ее по коротким волосам. — Но тебе эта сентенция сейчас не поможет, — решительно закончил он и повысил голос. Все, все, не плач. Давай так, — он вновь достал телефончик. Потыкал в кнопки, дождался ответа. — Геннадьевич? Привет, Миша тебя… — Ну, ясно, ты мой номер видишь, это я по стариковской привычке. Не могу привыкнуть, что высвечивается. Никакой, понимаешь, конспирации. — Нужны твои ребятки. Человека три, четыре. — Произнес он в трубку, когда абонент отозвался. — Кто? Да, без разницы. От них ничего и не потребуется. Так… постоять, посветить мордой. — Есть? Тогда через часок пусть к тысячной больнице подъедут и ждут у входа. — …На чем? Да все на той же. Сам знаешь, не люблю я эти «Мерседесы» разные. На своем Росинанте и буду. — Дед выключил телефон, закончив беседу, повернулся к насторожившейся Оле. — Одевайся. Съездим, пообщаемся с этим коновалом. — Нет, сейчас. Никак в другое время нельзя, — отмел он слабые попытки перенести встречу. — Я и людей позвал. Неудобно. Ольга огорченно вздохнула, но отправилась одеваться. Модная стрижка, белоснежные волосы, стильная куртка, джинсы не самой простой фирмы. Чуть портил общее впечатление громадный шарф, укутывающий лицо, однако рассматривать внимательно пассажирку было некому. «Жигуленок» неторопливо протарахтел по заснеженным улицам города и остановился возле центрального входа в городскую больницу. Михаил Степанович выключил двигатель, и коротко надавил на сигнал. Тут же синхронно распахнулись дверцы огромного черного джипа, стоящего в сторонке. Четверо мужчин, в одинаковых костюмах и белоснежных рубашках, выбрались из салона заморского автомонстра. Оля с интересом уставилась на «бодигардов», решив, было, что сейчас должен появится сам объект столь шикарной охраны. Но «люди в черном» захлопнули дверцы, неторопливо двинулись прямо к автомобилю Михаила Степановича. — Привет, дядя Миша, — поздоровался один из них, когда здоровяки приблизились. — Здравствуй, Славик, — Старик выбрался из салона, и нисколько не смущаясь наряда, продолжил. — Задача вам, сынки, следующая. Есть тут, в больничке, один врач, хе-хе, как говаривали в старые годы, космополит-вредитель. Мне с ним по душам поговорить надо. А ваша задача настроить на серьезный лад. Чтобы проникся… Фамилия эскулапия… — дед почесал бровь, припоминая. — Ага, Потапкин. Вот этот, Тапкин, мне и нужен. — Сотым? — Бог с тобой, Славик, что ж я, тать, что ль? Ни какого членовредительства, я просто поговорить хочу. — Простецки подмигнул дед. Ты не смотри, что я на бармалея похож. В душе-то я может белый и пушистый. — Да я чего… — совсем по-детски смутился Вячеслав. — Я так просто. — Так и я просто, — охотно согласился дед: — Ты пошутил, я посмеялся… — Ну, вперед, — он открыл дверцу, помог Оле выбраться из машины. — Пойдем, Оленька, — Внучка моя, Олей звать, — не оборачиваясь, представил он девчонку заинтересованно рассматривающим хрупкую фигурку телохранителям. — Прошу, как говорится, любить и жаловать. — Ничего, вроде, такого не сказал старик, но взгляды бойцов дернулись, уперлись в спину возглавляющего движение пенсионера. Едва вошли в здание, как охрана неуловимо перестроилась, взяв опекаемых в «коробочку». Они едва успели миновать фойе, а старший группы, неведомо каким образом успев выяснить, где в настоящий момент находится врач, двинулся к нужному кабинету. Возле дверей с кривовато висящей на ней табличкой ожидали приема несколько пациентов в больничных халатах. Мужчина в порядком измятом белом халате, раздраженно поднял голову, суетливо прикрыв тумбу стола: — Нет приема. Рано еще. — В голосе звучало раздражение. Легкий запашок спирта в воздухе подсказывал, что опохмелка была в самом разгаре. По мере того, как кабинет наполнялся людьми, круглая физиономия с косо сидящими на носу позолоченными очками изменилась. Раздражение сменилось легкой тревогой. В два быстрых, неуловимых для глаза шага, преодолев пространство до стоящего у окна стола, охранники сдернули врача со стула, уложили на пол, ткнув лицом в пыльный линолеум. Сверху на лежащего ничком эскулапа посыпались какие-то мелочи. Сувениры, календарики, баночки с карандашами. Михаил Степанович пропустил Ольгу вперед и, прикрыл за собой дверь. Пораженная сценой Оля застыла у порога. — Присаживайся, — Указал дед на застеленное клеенкой кресло. Кивнул охране, предлагая вернуть объект в вертикальное положение. — Тапкин? — коротко поинтересовался он у толстяка. — Па-па-та-пкин, — закивал головой врач. Попытался дернуться: — А, в- в чем, собственно? — Дело, молодой человек, в том, что примерно месяц назад к вам поступила пациентка. Беда случилась. Порезали ей лицо какие-то сволочи. Ну, об этом после. А дежурил в больнице, в ту ночь, хирург, который, свято исполняя клятву, оказывал ей первую помощь. Оля, будь добра, покажи гражданину результат работы. Оля сжала губы стараясь сохранить спокойствие, помедлила, а потом откинула шарф. Даже опытные, видавшие виды профи, на мгновение отвели взгляды от ее лица. Врач часто-часто заморгал рыжеватыми ресницами. На лбу у него высыпали крупные капли пота. — Согласитесь, назвать выполненную этим, с позволения сказать, специалистом работу успешной нельзя. — Продолжил старик. — А врач этот — вы. Голос Михаила Степановича неуловимо изменился, стал жестким. — Если обкурившийся наркоты нелюдь, посмевший поднять на нее руку, пока еще ходит на свободе, то вот с мерзавца, который поленился исполнить ту малость, которую обязан был сделать, хотя-бы из простого человеческого участия, мы имеем возможность спросить полной мерой.