— Информация, — предупреждает Нуэн, — сугубо конфиденциальная. Мы ничего не сообщали СМИ; только уведомили родственников. Он выдерживает паузу, продолжает: — В связи с этими событиями мы подняли дело молодой женщины, найденной на Герни-стрит в октябре, хотя тогда результаты вскрытия ничего не дали. Взглядываю на Эйхерна. Тот отводит глаза. — Та женщина до сих пор не опознана, — говорит Нуэн. — Однако, учитывая события прошлой ночи, мы полагаем, что все три убийства связаны между собой. Эйхерн упорно таращится в смартфон. — Это может означать, что в вашем районе орудует маньяк. Заявление встречено полным молчанием. — Что бы кто из вас ни услышал, ни заметил — немедленно сообщайте в Восточный отдел, — говорит Нуэн. — Нам очень нужна ваша помощь. * * * Некоторое время после планерки сижу в машине, уставившись в мобильный телефон. Налетает внезапный вихрь, и дубы, окружающие парковку, начинают бешено жестикулировать. Вспоминаю: дуб — любимое дерево Томаса. С тех самых пор, как мы нашли в Трекс тело молодой женщины, мне не дает покоя одна мысль. А именно: примерно тогда же пропала и Кейси. Правда, я ее толком не искала. Моя сестра частенько исчезает как раз на такой период; иногда потому, что лечится от наркозависимости. Но сейчас… сейчас это совпадение кажется мне зловещим. Помню, в раннем детстве, когда мама долго не появлялась дома, я испытывала ту же ноющую тревогу. * * * Вообще-то мы с Кейси не разговариваем. Уже пять лет. Правда, за этот период было несколько случаев (три, если точнее), когда мне по долгу службы приходилось говорить с сестрой — как представителю власти с правонарушителем. Все три раза я держала эмоции в узде; арестовывала и отпускала Кейси с тем же холодным профессионализмом, какой демонстрирую любому жителю Кенсингтона. К чести сестры надо сказать, что и она не скандалила. Когда требовалось, я даже наручники на нее надевала (стараясь не причинить боли); я озвучивала, что конкретно вменяется ей в вину (домогательства плюс хранение наркотиков, один раз — с попыткой распространения). Я перечисляла Кейси ее права, я простирала над ее теменем ладонь, чтобы Кейси не ударилась, забираясь в полицейский фургон. Я закрывала дверцу возможно тише, я везла Кейси в участок, записывала ее данные, после чего мы обе сидели в камере друг против друга — сидели и молчали, избегая встречаться глазами. Всякий раз со мной был Трумен. Он тоже неизменно молчал, только его озадаченный взгляд метался от меня к Кейси и обратно. — Никогда не оказывался в такой дикой ситуации, — признался Трумен после первого раза. Я не ответила, только плечами пожала. Конечно, всякий, кто не посвящен в подробности нашей с Кейси прошлой жизни и нашего молчаливого соглашения, счел бы ситуацию полной дичью. А мы в этом уже сколько времени варимся. Трумену я ничего не объясняла. Да и никому другому. — Ты до сих пор ее отслеживаешь, — догадался мой напарник после второго раза. Я промолчала, и он развил мысль: — Если б не сестра, ты уже давно бросила бы патрульную службу. Выдержала бы экзамен, стала следователем… А ты ее пасешь. Я сказала Трумену, что он ошибается. Что я люблю свой район; пекусь о благополучии людей; нахожу историю Кенсингтона крайне интересной. Что мне доставляет удовольствие наблюдать, как район меняется к лучшему. Наконец, патрульная служба заряжает меня адреналином. Некоторые жители Кенсингтона, заявила я тогда, действительно имеют проблемы, но для меня район стал чем-то вроде родственника — проблемного, но дорогого и милого сердцу. Которого не бросишь, потому что слишком много сил в него вложено. — Сам-то ты почему экзамен не сдашь, а, Трумен? — спросила я. Среди моих знакомых мало кто сравнится с ним по уму и хватке. Он давно мог бы пойти на повышение. Он мог бы перевестись в любой отдел, стоило ему только захотеть. На мой вопрос Трумен ответил смехом. — Пожалуй, причины те же, что и у тебя, — сказал он. — Привык, понимаешь, быть в курсе всего, что на районе происходит. * * * Прошло десять минут. Все еще гипнотизирую телефон. Вдруг понимаю, что осталась одна на стоянке. Упаси бог, выйдет Эйхерн и застукает меня, валяющую дурака, в то время как остальные патрульные давно разъехались. За последний год, с тех пор как я перебралась в Бенсалем[9], как променяла Томасов респектабельный садик на мутную Бетани, как лишилась надежного напарника, — моя продуктивность резко пошла на спад. О чем Эйхерн не устает напоминать. Выруливаю с парковки. Направляюсь в заданный квартал. Но сначала проеду по Кенсингтон-авеню и по Кэмбрия-стрит. Не найду Кейси, так хоть увижу Полу Мулрони. * * * Полы Мулрони нет на привычном месте; ее отсутствие сразу бросается в глаза. Но здесь же, на Полином углу, расположено заведение Алонзо. Заглядываю поздороваться, погладить кота Ромеро (Алонзо назвал его в честь бывшего питчера бейсбольной команды «Филадельфия Филлиз»). Раньше я всегда садилась лицом к окну, чтобы видеть Полу и Кейси. Алонзо, конечно, отлично знает мою сестру. Кейси, как и я, у него постоянная покупательница; была таковой задолго до того, как мы перестали общаться. Вкусовые пристрастия Кейси не изменились с детства — она по-прежнему обожает ледяной чай и кремовые спондж-кейки, их и покупает. Только теперь к этому набору добавились сигареты. Случайно столкнувшись у Алонзо, мы с Кейси делаем вид, что незнакомы. Алонзо тогда на нас таращится. Его можно понять. Он в курсе, что Кейси — моя сестра, ведь я регулярно расспрашиваю его, как она выглядит и не заметил ли Алонзо чего подозрительного в ее внешности или поведении. Расспрашиваю не столько из беспокойства за сестру, сколько по долгу службы. Вдруг Кейси докучает Алонзо? — Может, отвадить этих двоих от вашего заведения? — спрашиваю я. — Только намекните — и они сменят дислокацию. Алонзо всегда отвечает: «Не надо»; «Кейси и Пола — постоянные покупатели»; «Они мне по душе»; «С ними никаких проблем». Раньше я, бывало, зависала у Алонзо, тянула кофе, смотрела на Кейси и Полу — как они выставляют себя на продажу, а никто не берет, а им нужна доза, и они впадают в отчаяние и становятся все настырнее с мужчинами. Мужчин этих я тоже изучила. Теперь сразу понимаю, кто потенциальный клиент. Они, потенциальные, раскатывают по Кенсингтон-авеню, а сами косятся на женщин; заметив полицейский фургон, начинают смотреть строго на дорогу. Они разновозрастные, разношерстные — но в каждом есть что-то от волка, от подлого хищника. Однако фоторобот потенциального клиента я не смогла бы составить: на типаж накладывается слишком много индивидуальных особенностей. Мне случалось даже угадывать клиентов в мужчинах, которые везли на заднем сиденье собственных детей. Подонок может прикатить прямо с Мейн-лайн в шикарной «Ауди». Ему может быть под восемьдесят; а порой пикантных развлечений ищут компании подростков. Или гетеросексуальные пары желают разнообразить интимную жизнь. Несколько раз я видела одиноких женщин — они, случается, тоже снимают проституток. По мне, такие женщины не лучше мужчин, хотя, пожалуй, Кейси и ее подруги идут с ними охотнее. Женщин они не так боятся. Сильно постаравшись, я в состоянии проникнуться сочувствием почти к любой разновидности правонарушителей. Но только не к клиентам наркозависимых проституток. Для них — никакой объективности. Проще говоря, я их ненавижу. Меня воротит от их спортивного вида, от их жадности до плотских утех, от неспособности контролировать самые низменные инстинкты. Меня бесит частотность проявления их агрессии и гнусности. Наверное, офицер полиции не должен принимать все так близко к сердцу; наверное, мои чувства — показатель моей сомнительной профпригодности. Есть два типа платных сексуальных услуг. Первый — соглашение между двумя адекватными взрослыми особями. Второй — сделки, что заключаются на Аве. Сделки между клиентом и женщиной, которая находится в состоянии ломки, которой худо, которая за дозу готова на любые условия. По-моему, между этими типами сделок — пропасть; и мужчины, третирующие таких женщин, вызывают во мне бешеную ярость. При задержании я не смотрю им в глаза; я норовлю толкнуть их, побольнее стиснуть им запястья наручниками. Ничего не могу с собой поделать. Тому, кто повидал с мое, нелегко сохранять объективность. Однажды мы с Труменом наткнулись на рыжеволосую женщину лет пятидесяти с лишним; босая, она рыдала на крыльце. Лица не прятала — наоборот, запрокинула голову к солнцу. Глаза и рот были открыты, слезы лились рекой. Мы остановились, подошли к ней. По инициативе Трумена, кстати. Он в таких случаях проникался к жертвам. При нашем приближении женщина согнулась вдвое, закрылась руками. Из-за двери послышался голос: — Она с вами говорить не хочет. — Что с ней случилось? — спросил Трумен. — По кругу пустили, — мрачно отозвались из-за двери. Выйти к нам хозяйка дома не соизволила. Свет не зажгла. Мы поняли: имело место групповое изнасилование. Невидимая свидетельница подтвердила нашу догадку и внесла уточнения: — Вчетвером. Один ее в дом затащил, а там еще трое. — Тише ты! Тише! — крикнула пострадавшая. Это были ее первые слова. — Хотите написать заявление? — мягко предложил Трумен. С женщинами он всегда был очень деликатен. Порой справлялся гораздо лучше меня. Но рыжеволосая снова закрылась руками. Больше она ни слова не произнесла, а рыдала так, что едва не задыхалась. «Где ее обувь?» — думала я. Наверное, туфли были на высоких каблуках, и она сбросила их в надежде убежать. Вон какие грязные, обломанные ногти; вот как сбиты пальцы. По правой ступне текла кровь — должно быть, на стекло или на гвоздь напоролась, бедняжка. — Мэм, — не сдавался Трумен, — вот, смотрите, я вам свой телефон оставляю. На случай, если передумаете насчет заявления. Он сунул ей визитку. Кварталом дальше, возле другой женщины, сбавила скорость другая машина. * * * Из окна в заведении Алонзо я не раз видела, как Кейси заключала сделки. Наклонялась к окну автомобиля, медленно катившего по Аве. На моих глазах автомобиль сворачивал в переулок, и туда же устремлялась моя сестра, исчезала за углом, где ждал пустырь или хибара, где с Кейси могло случиться все что угодно. «Она сама такую жизнь выбрала», — внушала я себе. И сейчас продолжаю внушать. Нередко оказывалось, что я проводила у Алонзо десять-пятнадцать минут — ждала, когда появится из-за угла Кейси. Алонзо никогда слова мне в упрек не сказал. Он деликатный: отходит в сторонку, пока я прихлебываю кофе из пластикового стаканчика. Сегодня Алонзо занят с посетителем, и я привычно сажусь у окна. Из щели тянет холодом; зябну, терпеливо жду.