В такой ситуации самый естественный следующий шаг — опросить родственников пропавшей. Чем скорей, тем лучше. Я же тискаю телефон, мешкаю — меня тошнит. Как всегда, когда нужно войти в контакт с О’Брайенами. * * * Если в двух словах, то вот оно, объяснение: родственники недолюбливают меня, а я недолюбливаю их. С детства я как паршивая овца; впрочем, такое же чувство постигло бы на моем месте любого человека, замотивированного на продуктивную жизнь. Едва ли в нормальной семье тяга ребенка к хорошим отметкам, страсть к чтению, рано принятое решение служить в правоохранительных органах вызовет подозрительность. Не таковы О’Брайены. Вот почему я оберегаю от них Томаса. Не хочу, чтобы он стал изгоем; еще хуже, если он хоть в чем-то уподобится О’Брайенам, которые, помимо вовлеченности в мелкую преступность, имеют целый букет предубеждений, в том числе расовых. Когда Томас родился, я решила оградить его от мутной о’брайеновской этики. Не то чтобы я бойкотирую родню; нет, один-два раза в год мы видимся в доме Ба, иногда сталкиваемся на улице или в магазине; в таких случаях я проявляю вежливость и даже сердечность. Но в остальное время избегаю родственников. Томас пока не понимает, в чем дело. Не хочу ни пугать его, ни забивать ему голову информацией, для которой он не дорос. Версия для сына — всему виной моя загруженность на работе, мой неудобный график. Томас, впрочем, уже о чем-то догадывается. Недостаток более правдоподобных объяснений он компенсирует регулярными расспросами о родне, мольбами отправиться в гости к тем, с кем знаком, и встретиться уже наконец с остальными. В прежнем садике однажды задали нарисовать семейное древо. Томас, едва дыша от волнения, попросил фотографии. Пришлось сознаться, что их нет. Ни одной. Тогда мой сын нарисовал каждого члена семьи, как ему представлялось; каждого снабдил улыбкой или печальным выражением лица, а также шапкой кучерявых волос определенного цвета. Теперь «семейное древо» висит у него над кроваткой. * * * Готовлюсь отбросить гордость и протянуть руку своим многочисленным родственникам. Прежде всего составлю список для обзвона. Достаю блокнот, выдираю последнюю страницу, пишу в столбик: Ба (уже спрашивала). Эшли (наша двоюродная тетка, нам ровесница; мы с ней дружили, когда были маленькие). Бобби (еще один родственник, куда менее симпатичный; сам приторговывает наркотой и снабжал ею Кейси, пока мы с Труменом его не вычислили и не пригрозили упрятать за решетку). Ну и хватит родни. Перейдем к знакомым. Марта Льюис (когда Кейси выпустили условно-досрочно, Марта была ее надзирателем. Сейчас у нее, наверное, новый подопечный). Далее следуют соседи. Затем — подружки Кейси по средней школе. После них — те, с кем Кейси водилась в старших классах. Наконец, ее нынешние приятели (никаких гарантий, что они не перешли в разряд врагов). * * * Сидя в патрульной машине № 2885, методично обзваниваю всех по списку. Ба трубку не берет. На автоответчик она телефон не ставит. Когда мы были маленькие, Ба не пользовалась автоответчиком из страха, что ее станут домогаться кредиторы. Сейчас это просто привычка; или, может, так у нее проявляется мизантропия. «Кому надо, тот дозвонится», — убежденно говорит Ба. Эшли не отвечает. Оставляю голосовое сообщение. Бобби не отвечает. Оставляю голосовое сообщение. Ни Марта Льюис, ни Джин Хейс не отвечают. Оставляю голосовые сообщения. Потом спохватываюсь: да ведь сейчас никто голосовые сообщения не прослушивает! Печатаю всем эсэмэски. «Давно с Кейси общались?», «Кейси пропала», «Если что-нибудь слышали о Кейси, если видели ее, пожалуйста, сообщите». Гипнотизирую телефон. Первой откликается Марта Льюис. «Привет, Мик. Сочувствую. Поищу по своим каналам». Затем — Эшли. «Нет, к сожалению, я не в курсе». Еще несколько старых приятелей пишут, что сами давно не видели Кейси. Желают мне удачи в поисках. Выражают соболезнования. Единственный, кто не пишет и не перезванивает, — это Бобби. Снова набираю его номер. Молчание. Пишу Эшли — может, Бобби номер сменил? «Нет, не менял. Всё правильно», — отвечает Эшли. И вдруг я вспоминаю: сегодня понедельник, двадцатое ноября. В четверг — День благодарения. * * * Сколько себя помню, O’Брайены (со стороны Ба) на День благодарения собираются все вместе. Одно время отмечали в доме тети Линн, бабушкиной младшей сестры. Сейчас роль хозяйки торжества взяла на себя дочь тети Линн — Эшли. Но с рождения Томаса я эти сходки не посещаю. Моя стандартная отговорка — дежурство. Об одном я умалчиваю: дежурство я прошу сама, потому что в праздничные дни больше платят. В этот четверг я как раз свободна. Планировала провести День благодарения с Томасом вдвоем. Купить консервированные бататы, готовое картофельное пюре и курицу гриль. Посреди стола поставить свечу, рассказать сыну истинную историю этого праздника. Ту историю, которую сама я узнала от своей любимой учительницы, мисс Пауэлл, — и которая сильно отличается от привычной версии, излагаемой в учебниках. Но появление в доме Эшли дает шансы разузнать о Кейси, а может, и приступить с расспросами к Бобби, так и не ответившему на мою эсэмэску. Снова звоню Ба. На сей раз она отвечает. — Здравствуй, бабушка. Это Мики. Слушай, ты пойдешь к Эшли на День благодарения? — Не пойду. Работаю. — А вообще у нее гости будут? — Линн говорит, что будут. А тебе на что? — Просто интересуюсь. — Еще скажи, что сама идешь. — Может быть. Пока не знаю. Ба выдерживает паузу, затем бросает: — Очуметь. — Представляешь, в кои-то веки дежурство на праздник не влепили, — продолжаю я. — Ты только Эшли пока не говори ничего. Вдруг не получится. Я готова попрощаться, но задаю последний вопрос: — Кейси не объявлялась? — Сколько можно? — сердится Ба. — Ты ж знаешь — я с ней не контачу. А тебе она на что сдалась? — Я так, просто… * * * Остаток дня проходит в бесплодных поисках. Катаюсь по району, высматриваю тех, кого можно расспросить о Кейси. Судорожно проверяю входящие эсэмэс-сообщения. Успеваю выехать всего по нескольким вызовам, причем выбираю случаи попроще. Вечером Томас спрашивает: — Мама, что-то случилось, да? Язык чешется сказать: все паршиво, милый, ты — единственная отдушина. Единственная моя радость. Сам факт твоего существования, твое внимательное личико, разум, что растет в твоей головке, каждое новое слово, каждый новый речевой оборот, пополняющий твой словарь, я берегу как золотой запас, который обеспечит твое будущее. Главное, что у меня есть ты. Я ограничиваюсь банальным: — Нет, всё в порядке. С чего ты взял, будто что-то случилось? По его лицу вижу — он мне не верит. — Томас, — начинаю вкрадчивым тоном, — хочешь поехать на День благодарения к тете Эшли в гости? Томас подпрыгивает и театральным жестом прижимает ручонки к груди. Они у него, как у всех мальчишек, — в заусенцах, с сильными пальцами, а ладони всегда пахнут землей, даже если Томас к лопатке и близко не подходил.