— Копом назваться! Тогда его по первому разряду обслужат. Молчу. Крыть нечем. Отвожу глаза. Наверное, порой так и бывает. Как Эйхерн говорит. Но Пола — она же умная. Ее не проведешь. — Ладно, Мики, я все передам Нуэну, если вам от этого полегчает. Кто ваш источник? — Она просила не называть имени. — Имя останется между нами. Сами подумайте, хорош я буду, если заявлюсь в убойный отдел с анонимным обвинением… Меня на смех поднимут. Слушать не станут. Сказать или нет? — Ну, как хотите. В таком случае я ничего никому передавать не обязан. Повторяю: кто ваш источник? — Пола Мулрони. Наибольшее благо для наибольшего числа людей — такое определение миссис Пауэлл давала понятию «утилитарная этика». О наибольшем благе я и думаю, закладывая Полу Мулрони. Сержант Эйхерн кивает. — Знакомое имя. Пару раз побывала в участке эта ваша Пола, верно? — Не пару. Раза три. Если не все четыре. Эйхерн встает, берет свой кофе. Пришлепывает пластиковую крышку. Поводит плечами. Короче, дает понять, что встреча окончена. — В общем, Мики, не беспокойтесь — сообщу куда следует. — Спасибо. — А вы, — сержант ловит мой взгляд, — сконцентрируйтесь лучше на работе. Вы не что-нибудь, а Двадцать четвертый район патрулируете. Времени на другое такая служба не оставляет. * * * Я снова в машине. Сообщила диспетчеру, что уже пообедала. Сижу, кипя негодованием. Если раньше я просто недолюбливала сержанта Эйхерна, то теперь он мне омерзителен. Он говорил со мной неприемлемым тоном. Он вел себя как самодовольный индюк; еще смел кивать — дескать, знаю, знаю; ничего принципиально нового. А я-то как сплоховала! Можно было ответить… Достойные ответы множатся в голове. Поздно. После драки кулаками не машут. Лучше проверю телефон. Одно голосовое сообщение. От Трумена. «Мик, перезвони, как сможешь». Руки начинают трястись. Набираю номер, начинаю движение по Аве. Гудок. Еще один. Еще один. Шепотом заклинаю: — Ну ответь же, Трумен! Ответь! Не берет трубку. Отключаюсь. Снова перезваниваю. Наконец-то слышу его голос: — Мики! Ты где? — На углу Франт и Корал-стрит. Выруливаю на Франт-стрит. — Жду тебя возле «Эмералда». Я чуть не проскочила поворот. Резко сбавляю скорость, выкручиваю руль. За мной сразу два водителя давят на тормоза. Слышится скрежет. Просто сама не своя в последнее время. — Она… жива, Трумен? Я говорю о своей сестре. — Не знаю, Мик, — отвечает Трумен. * * * Он успел переодеться, только рюкзак оставил. В рюкзаке, наверное, дутая куртка с трениками, а на нем — неприметные джинсы, под которыми угадывается наколенный бандаж. От шарфа и темных очков Трумен тоже избавился. А сменной куртки у него, похоже, и не было. Может, поэтому он с такой быстротой запрыгивает ко мне в машину. Морщится — колено дало о себе знать. Косится направо и налево. — Давай-ка, Мик, лучше сначала вырулим из этого района. Он прав. Поворачиваю на юго-восток, еду к Фиштауну. — Что было? Долго ты за ним следил? — Пришлось шприц у него купить. Я сказал, что сам не местный. Спросил, где можно ширнуться. Киваю. Начало классическое: именно так случается подавляющее большинство передозировок. Человек приезжает из пригорода, чтобы получить по максимуму, и переоценивает возможности своего организма. — Док говорит: иди за мной. И двигает по Аве к северу. — Он про себя что-нибудь рассказал, Трумен? — Ничего. Спросил, не легавый ли я. Я говорю: обижаешь, сам легавых ненавижу. Вот и вся беседа… Трумен откашливается и продолжает: — Привел он меня в переулок. Называется Мэдисон. Туда можно через заколочос попасть, через задние дворы. Огляделся — никого. И давай товар рекламировать. Мол, только у нас, только для вас, только сейчас. Спросил, сколько мне нужно, сколько денег есть в наличии. Я, говорит, с медобразованием; за приемлемую цену укол поставлю в лучшем виде. Не надо, говорю, я и сам умею. Тут он напрягся. Вытаращился на меня. «Точно умеешь?» — спрашивает. А потом: «Тут и место есть надежное для этого дела. Можно в тепле, без риска все организовать». Теперь уже моя очередь настала напрягаться. Вдруг, думаю, он просек, что я коп? Куда я денусь? Когда я в полиции нравов служил, у меня была группа прикрытия. Свои бы всегда меня отбили. А тут… Говорю ему: «Не, всё в порядке». Деньги сую. Он берет. Велит подождать. Я: «Ты ведь не сбежишь с баблом, а?» «Не боись, — отвечает. — У нас без обмана. А то мигом из дела вылетишь». Входит в заколочос — который и правда фанеркой заколочен… — А номер дома? Номер какой, Трумен? — Вспомнила про номер!.. Он оторван давно. Сам дом — с белым сайдингом и с граффити над окнами. Три буквы «Б». Трумен переводит дыхание и рассказывает дальше: — Только Док — в дом, я скорей к окну. А внутри темень. Разглядел только, что там как минимум четверо тусовались. Разной степени обдолбанности. Один, кажется, вообще труп. Отлично представляю обстановку. В подобных домах я была бессчетное количество раз. Для меня они — как круги Ада. — Еще я разглядел, как он по лестнице поднимался, — говорит Трумен. — Наверху недолго пробыл, мигом спустился — и вон из дому. Я еле успел от окна отскочить, прикинуться, что так просто землю мыском ковыряю. Выходит Док, еще раз переспрашивает: точно я в его услугах не нуждаюсь? А то он — медик по образованию, так ширнет, что любо-дорого. И всего за пять баксов. «Не надо, — говорю. — Я сам». Он меня взглядом смерил. «Только, — говорит, — возле дома моего не колись. И вообще, осмотрись сначала, чтобы свидетелей не было». Я ему — спасибо, и уходить собираюсь. А сам думаю: черт, жаль, в доме почти ничего не разглядел. Он заметил, что я медлю, и спрашивает: «Может, тебе еще чего надо?» «Например?» — говорю. А этот сукин сын: «Например, девочку». Меня пробирает озноб. Трумен, прежде чем продолжить рассказ, смотрит с тревогой. — Тогда я ему говорю: «Пожалуй, я не прочь». А он: «Вот у меня тут фотки, хочешь посмотреть?» Я говорю: «Давай, покажи». Он достает смартфон и листает фотогалерею. И вот что, Мик. Среди этих женщин была Кейси. Удивлена ли я? Ничуть. К этому и велось. — Док мне: «Ну что, приглянулась какая-нибудь?» Я говорю: «Да, только сначала ширнуться надо. Приду попозже». Он дает мне номер телефона. «Звони, — говорит, — как будет нужда. Всегда к твоим услугам». И опять про свое гребаное медобразование напомнил. Избегаю смотреть на Трумена. — Мик. Ты как? В порядке? Молча киваю. В груди разрастается ненависть. — Как она выглядела, Трумен? Лишь задав этот вопрос, соображаю: я говорила почти неслышно. Спрашиваю снова. — В смысле, Мик? — На фото. Как она выглядела? Трумен играет желваками.