Оказывается, Малви арестовали сегодня в связи с убийствами после того, как источник, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что видел его на месте первого убийства. Информацию подтвердила и видеозапись. Экспертиза ДНК доказывает несомненность контактов Малви со второй и третьей жертвами. Отвожу взгляд от фото. — Вспомнила наконец-то! — Что ты вспомнила, Мик? — Давно Трумен рта не раскрывал. — Где видела этого типа. А то прямо весь мозг сломала: физиономия знакомая, а откуда знакомая — не могу понять, и всё… Так вот, я видела этого Малви, когда мы нашли первую жертву. Я ему еще сказала: «Вам не следует здесь находиться, сэр». Он не отреагировал. Наконец решаюсь взглянуть на Трумена. Он удивительно серьезен. — Да в чем проблема? Что я такого сделала? Трумен не выдерживает: — Мик, все с тобой ясно. Это у тебя на почве переживаний. Из-за сестры разнервничалась. Навоображала всякого. — Из-за сестры! Да она надо мной небось потешается. Завела себе очередного, а от нынешнего прячется… Может, прямо сейчас сидит и ржет. Вот, думает, а Мики-то меня ищет, ха-ха-ха! Трясу головой. Что-то я совсем стала никудышная. Малви не опознала вовремя… Он-то меня запомнил, еще как запомнил. Он мне в лицо ухмылялся. А я, вся на эмоциях, такую улику проворонила… Еще мечтала о карьере следователя! Последние недели ясно дают понять: это не для меня. Заказываю еще пива. И, вспомнив, что пил Ди Паоло, — виски со льдом. Потом вторую порцию. И третью. — Будешь, Трумен? Нет?.. Ну, как знаешь. — Полегче, Мики. Притормози, — советует он. Не хочу притормаживать. Хочу мчаться на максимальной скорости. Чтобы проскочить этот дурацкий эпизод. Чтобы он поскорее остался в прошлом. — Ладно, Трумен, уговорил. (Сказано распухшим, заплетающимся языком. Как же я теперь домой поеду? Мне бы голову на стол положить и спать, спать…) Трумен колеблется. — Это я виноват, — наконец выдавливает он. — К Клиру у меня личная неприязнь, под ее влиянием я и внушил тебе подозрения. Просто о нем столько болтали, что… Следует пауза. — В твоем случае сорваться было как раз плюнуть. Клир с тобой гадко поступил. А у меня к нему всегда была неприязнь, — повторяет Трумен. На некоторое время умолкаем. — Все равно непонятно, что ему понадобилось в Кенсингтоне, — упираюсь я. Трумен пожимает плечами. — Например, он работает под прикрытием. Сейчас этот вид расследований широко используется. Особенно в авральных ситуациях. И не могут ведь посылать на задание все время одних и тех же. Нужны новые лица, вот Клир и… Качаю головой. — Нет. Он — следователь, а не солдат Армии спасения. — Этого ты наверняка знать не можешь, Мики. Нас с тобой в круг посвященных не приглашали. Свет над столом неестественно яркий. Даже странно, что дает его лампа с абажуром в стиле Тиффани. Что интересно: Луис Комфорт Тиффани учился в Вест-Честере, в военной академии. То есть несколько лет провел в Пенсильвании. Этот конкретный абажур — явно подделка. Грубо выглядит. Должен интимную атмосферу создавать, а сам нервирует, как стробоскоп в черно-белых детективах. И вот, под этим резким светом, я вдруг осознаю: работа меня целиком поглотила, сначала я — офицер полиции, а потом уже все остальное. А ведь этой самой работы я могу запросто лишиться, если Ди Паоло вздумает шепнуть кому надо пару слов. Смешно. — Нам не соскочить, Трумен. Нам не соскочить. Трумен, похоже, не понимает, о чем я. Смотрит сочувственно. Почти нежно. Будто сейчас по щеке меня погладит. — Мики, ты сегодня сама не своя. Мне за тебя тревожно. — Не парься, Трумен. Всё в ажуре. Продолжаю смеяться. Сама чувствую: смех отдает сумашедшиной. — Давай-ка я тебя домой отвезу, — предлагает Трумен. Иду за ним. У дверей спотыкаюсь и едва не падаю. Трумен перехватывает меня поперек туловища — и не отпускает до самой машины. Какая же сильная у него рука! Мысль об этой силе волнует, под его ладонью тело напрягается. Ощущаю слабый запах — вероятно, от кондиционера для белья. Никогда у нас с Труменом не было такого тесного контакта. Никаких отрицательных эмоций на эту тему. Эмоции сплошь положительные. Как хорошо, как приятно, когда тебя поддерживают в прямом смысле слова. Обнимаю Трумена за шею, прижимаюсь виском к его виску. «Ниссан» припаркован в квартале от бара. Трумен тащит меня на другую сторону, прислоняет к пассажирской двери. Жмет на брелок, и машина отзывается двойным писком. По тихой и пустынной улице разносится эхо. Трумен тянется, чтобы открыть дверь. Я ему мешаю — но не двигаюсь с места. — Мик, пусти. Я отвезу тебя домой. Смотрю ему в лицо. Как я раньше не понимала — насчет всего мира и насчет нас с Труменом? Это же э-ле-мен-тар-но! До смешного просто! Трумен почти десять лет рядом, можно сказать, бок о бок со мной. Где были мои глаза? Вот, пожалуйста: мы даже дышим сейчас в унисон, учащенно дышим. И я целую его в щеку. — Мик, — произносит Трумен. Кладет ладонь мне на плечо. Моя ладонь оказывается у него на щеке. Он ведь в баре хотел меня погладить по щеке, так? Вот сейчас я сама его поглажу. — Постой, — говорит Трумен. Но не двигается с места. Тогда я целую его в губы. И он мне отвечает. Целое мгновение. А потом почти отшатывается. — Нет, — говорит Трумен. — Мики, это неправильно. И отступает еще на пару шагов. Пространство между нами создает. — Это неправильно, Мик, — повторяет Трумен. — Очень даже правильно. Его лицо делается каменным. — Послушай, Мик. Я… кое с кем встречаюсь. — С кем? Выпалила не подумавши. Впрочем, меня осеняет прежде, чем Трумен успевает ответить. Фото у него на столе. Счастливая семья. Очаровательные дочки. Жена-красавица. А старая миссис Дейвс! Как она меня впускать не хотела! Трумен сказал: «Мама надо мной квохчет». — Я встречаюсь с Шейлой, Мик, — сознается Трумен. — Мы решили всё исправить. Может, и получится… Едем молча. Даже выходя из машины возле своего дома, я не говорю ни слова. Порог переступаю под осуждающим взглядом Бетани. Стараюсь к ней не приближаться, но, конечно, она учуяла, чем от меня разит, когда брала деньги. * * * Просыпаюсь с чудовищным чувством стыда. Кажется, в жизни так стыдно не было. Воспоминания о вчерашнем вечере сначала подползают, затем валятся на меня, как лавина. Закрываю лицо ладонями. — Ох, нет! Нет-нет-нет-нет-нет… Томас, оказывается, тайком прокрался ко мне в постель. От моих стенаний он вскакивает. — Что — нет, мама? — Ничего. Пустяки. * * * Бетани, как всегда, опаздывает. Дожидаясь ее, позволяю себе предаться сладкой мечте: вот приедет — уволю, прямо с порога. Я под следствием, услуги няни — тем более такой — мне не нужны. Вовремя спохватываюсь. Есть два «против»; они-то и удерживают меня от импульсивных действий. Во-первых, моя машина осталась в Джуниате, и мне не хочется объясняться с Томасом на тему, куда это мама срывается из дома и как машина попала в другой район. А во-вторых… Может, я вернусь в полицию. Сколько времени займут поиски другой няни с таким же гибким графиком? (Если они вообще увенчаются успехом.) Поэтому, когда Бетани наконец приезжает, я делаю вид, будто собираюсь на работу. Впервые она извиняется за опоздание. Сегодня Бетани даже накраситься не успела и выглядит совсем юной.