Отмыкаю и распахиваю дверь. Ледяной воздух отвешивает мне оплеуху. Шепотом спрашиваю: — Что ты здесь делаешь? — Приехала кое-что тебе показать. Это до утра не терпит. Вся как деревянная, делаю шаг в сторону, пропускаю сестру, щелкаю выключателем. Она осматривается. Хвалит: — Уютно у тебя. — Что есть, то есть. Некоторое время молчим. — Как ты меня нашла? — Папа дал адрес. — Ты ему рассказала? Про всё? Кейси кивает с серьезным видом. — Вот именно, что про всё. Когда завязываешь, надо быть честной. Только начни привирать или утаивать, и… — Она складывает ладонь самолетиком, изображает крутое пике. — Можно, Мик, я папе позвоню? Я обещала позвонить, когда доберусь. Завершив звонок, Кейси спрашивает: — Лэптоп у тебя есть? * * * Сидим в моей спальне, на кровати, бок о бок. Кейси держит лэптоп. А хорошо она в Сети ориентируется, я так не умею. Открывает «Фейсбук», задает в поиске имя «Эдди Лафферти». Смотрим на экран. Вылезло целых семь Эдвардов Лафферти; один из них, похоже, наш. Вот он — в темных очках, с бритой непокрытой головой. Склабится. Держит на поводке собаку — питбуля-полукровку. Припоминаю: Эдди действительно упоминал о питбуле. Прежде чем я успеваю сказать: «Вот он», Кейси тычет в экран пальцем: — Вон он. Сказано с утвердительной интонацией. Киваю. Это действительно Лафферти. — Приятель Коннора, — сообщает Кейси. — Я его лично знаю. Коннор. Не сразу догадываюсь, что за Коннор такой. — Док, в смысле? — спрашиваю, не подумавши. — А ты откуда прозвище знаешь? — Имела несчастье столкнуться с этим твоим Доком, когда тебя искала. Кейси серьезнеет. — Понимаю. Он непростой человек. — Непростой?.. Что ж, можно и так выразиться. Кейси вздрагивает, замирает на кровати, прижимает ладони к животу. Едва слышно ахает. — Что такое? — Она толкается! — Девочка, значит, — цежу я. Кейси передергивает плечами. По ее лицу видно: она с удовольствием взяла бы обратно свое исполненное нежности «ах!». Плотнее обхватывает живот, будто защищает его. — Ладно, Мик. Начну-ка я, пожалуй, с самого начала. * * * — Мы стали встречаться прошлым летом, — рассказывает Кейси. — Многие его Доком называли. Я — никогда. Только Коннором. Короче, в прошлом году у нас закрутилось. Он такой милый был… Я без парня сто лет. Знаешь, Коннор из хорошей семьи. Правда, я его родителей не видела, но он про них рассказывал. Говорил, скучает по ним. Говорил: давай вместе соскочим, мол, вместе легче. Я тоже этого хотела. Только, понятно, ничего у нас не вышло. То держимся, держимся — и вдруг один срывается, или он, или я, и другого за собой тянет… Всё дело в том, что одной очень плохо. Тут неважно, колешься ты или квасишь, — тебе кто-то нужен. Кто-то из своих. Такой же, как ты. Ну, а где такой же — там и срывы. Короче, в сентябре я заметила, что месячных уже давно нет. Когда прекратились, не помню. Я не робот и календари всякие дурацкие не веду. Пока с Коннором жить не начала, всегда резинками пользовалась. А с ним мы забывали про резинки. Обычное дело — с одним и тем же партнером. В общем, я напряглась, пошла в бесплатную больницу, мне дали тест-полоску. Потом сразу на УЗИ повели. Я смотрю на экран: во мне, внутри — кто-то живой. Второй раз со мной такое. Врач говорит: «Видите? Это ваш малыш»… Кейси ударяется в слезы. Вытирает нос прямо рукавом. Обеими руками закладывает за уши растрепанные волосы — эта привычка у нее с детства. Чувствую порыв обнять сестру. Не поддаюсь. — Оказалось, беременность — целых одиннадцать недель. А был сентябрь. Врач спрашивает: «Вы в этот период употребляли алкоголь или, может, еще что?» Я врать не стала. «Да, — говорю, — я на героине. И на колесах. Была и есть. Ну и пью, конечно». Тогда медсестра — славная такая — говорит: «Мы вас на метадоновую программу запишем, потому что сразу бросать вам нельзя — это для малыша опасно». Ну да ты знаешь. Я и сама про метадон слышала. У нас девчонки некоторые залетали и тоже потом на метадоне были. Так что я не удивилась. Только мне тошно было. Я хочу снова зачать по-чистому, а не так, на дури. Если только это реально. Если только у меня еще может быть ребенок. Мы с Коннором, кстати, о ребенке говорили. Мечтали: вот соскочим — и родим. Только, Мик, — этого я не отдам, так и знай! — Кейси смотрит в упор. — Иначе мне конец. * * * — Ну и вот, я сказала Коннору, а он так обрадовался, так обрадовался. Тоже на метадон записался. У нас впервые была реальная мотивация. Две недели я в больницу ходила каждый день. Коннор — со мной. Мы даже домик заняли — заброшенный, но ничего, чистый. Еще не похолодало, нормально было даже по ночам. Конечно, мы знали — ближе к зиме там уже спать не будешь, надо новое место искать. Но мы так счастливы были… Потом прихожу в больницу — Коннора нет. Ждала, ждала его — так и не появился. Ну, меня ширнули метадоном, и я пошла домой. А там Коннор. Под кайфом. Я и поняла: надо что-то менять. Помолилась. Я не особо верующая, но в тот вечер всю душу в молитву вложила. И представь, Мик, — назавтра папа меня нашел. Словно Бог знак подал — дескать, услышана твоя молитва. Я чокнутая, да, Мик?.. Ну и вот, Коннора как раз не было. Папа хотел меня прямо сразу везти в Уилмингтон, обещал не допрашивать. Но я не могла так поступить с Коннором. Лучше его я парней не знала. Чего глаза таращишь? Сейчас я и сама все понимаю: это мне тогда так казалось. Короче, я сказала папе, что мне нужен еще один день. Чтоб он назавтра приезжал, я буду готова. Он мне не поверил — это я сразу просекла. Потом Коннор вернулся. Где его носило — не знаю. Я дождалась, пока он прочухается, и говорю: уезжаю, так надо для ребенка, иначе я тоже сорвусь — в таком духе. Куда уезжаю — решила помалкивать. Коннору это все не понравилось. Мы поссорились. Он меня побил, душить пытался, кричал «Убью!». Так толкнул, что я запястье сломала… В общем, я ушла. В парке ночь перекантовалась, и следующую тоже. Две дозы пропустила — не могла в больницу идти с побитой физией. Они бы допрос устроили, соцработника бы ко мне приставили… Понятно, у меня ломка началась. Ну, думаю, сейчас сорвусь. Прикинула: субутекс можно и на улице раздобыть. Тогда я продержусь. Соскочу. Кейси замолкает и молчит долго. Смотрит в пол — будто носом клюет. Но потом встряхивается и продолжает рассказ. — Ничего не вышло. Я сорвалась. Будто и не останавливалась никогда. Спала на улице. В загул ударилась. Клиентов снимала на Аве. А через несколько дней поняла, что наелась этого дерьма. Будто очнулась. Сестра опять замолкает. — И что ты предприняла, Кейси? К кому обратилась? — А я, Мики, с Эшли контачила все время. Ну, да ты небось знаешь. Эшли обо мне справлялась. Отслеживала меня. Даже денег порой подкидывала. Я и пошла к ней. Помаячила возле дома — она меня впустила. Знакомая, внезапная ярость накатывает волной. — Так Эшли была в курсе! Видела тебя, знала, что ты жива! И молчала! Кейси качает головой. — Она не виновата. Я так просила. Поклясться ее заставила, что не сдаст. Кому другому — ладно, но только не тебе. — Она мне солгала, — цежу я. — Зато меня спасла, — парирует Кейси. — Накормила. В ванную пустила. Кровать предоставила. По два раза в день на метадон в больницу возила. Или сама, или мужу говорила. Они с Роном меня контролировали. Эшли твердила: думай о ребенке, живи для ребенка. Так настроила, что я родов дождаться не могу. Эшли в религию ударилась. В церковь — как на работу, что она, что Рон. И детей приучают. Меня тоже с собой брали. По воскресеньям. Даже работу мне нашли — там же, в церкви. Крыльцо мыть и туалеты. Расплачивались продуктами, я их — в общий котел. Чтоб не на дармовщину жить, понимаешь? Все ко мне хорошо относились. Я как дома была. В церкви про ребенка тоже знали, говорили: «Молодчина», «Так держать» и все такое прочее. Будто уважали меня. Мне нравилось. А что? Я героиней себя чувствовала… Но это днем. А по ночам, Мик, я тряслась со страху. Лежу и думаю: что я сделала с ребенком? Ну я и дрянь! А уж как метадоном ширнусь — вообще удавиться готова, до того себе самой противна. Будто сдаешься каждый раз, с каждой новой дозой. У меня пятнадцать лет ушло, чтоб это понять. Я теперь взрослая, Мик. Кейси переводит дыхание. — Я все время думала о Томасе. Мысли сами лезли. Кажется, впервые она произнесла имя, которое я дала мальчику.