— Ну, соображай быстрее, Софья, — нетерпеливо затопал ногой Тимур Андреевич. — Теперь не тебе бояться надо, а мне. Садись — чаем угощу. И сушками. От голода умираешь, наверное, но уж извини, больше нечего предложить. Соня прикусила губу. На несколько долгих секунд она почувствовала сильное желание бросить все здесь и вернуться домой в Горький. Только не к маме, а к деду. Прибежать к нему, как в детстве, пожаловаться и поплакать. Дед бы сразу все ее проблемы решил и подсказал, что делать. Но, наверное, дед не знал ничего о вампирах. А этот старик знал. Все-таки глупая. Соня отпустила ручку двери и прошла в гостиную. А что ей еще делать? Глава девятая, в которой нет покоя нечисти Соня съела все сушки, который положил перед ней Тимур Андреевич, а к чаю притронулась, только когда в пакете остались одни крошки и он был уже холодным. — Сейчас что-нибудь сытнее старайся есть, — сказал он. — Много сил нужно на то, чтобы превращение не было слишком неприятным. Я свое едва помню, потому что три дня без сознания провалялся. Соня не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы задавать уточняющие вопросы, но по крайней мере, теперь не так сильно боялась Тимура Андреевича после того, как он сказал, что больше не сможет превратиться в то красноглазое и острозубое чудовище, которое она вчера видела. Зато очень сильно она теперь боялась себя. Потому что он весело сообщил, что теперь таким чудовищем может стать она сама. — Я не буду, — сказала Соня, с усилием проглатывая пережеванную сушку. — Тогда не превращайся, — легко ответил Тимур Андреевич. — Делай что хочешь. Живи как хочешь. Но знай, что раз в месяц тебе нужна человеческая кровь. И лучше бы тебе озаботиться заранее о том, где ее раздобыть. Думается мне, ты не захочешь убивать невинных людей. Голод этот страшный. И не заметишь, как человека до капли выпьешь! Соня прижала ладонь ко рту и сморгнула выступившие в уголках глаз слезы. Да как же так… — Ну и плакса! — цокнул языком Тимур Андреевич. — Не реви. Привыкнешь и сможешь жить нормально. Зато долго. — Я не хочу, — прошептала Соня. — И Биг Бен свой точно увидишь. Ты же хотела. Соня готова была отказаться от мечты побывать в Англии, лишь бы время обернулось вспять и она не никогда не сказала те слова, которые перечеркнули всю ее оставшуюся жизнь. А еще лучше никогда бы не повела Степу гулять и вместо этого они отправились бы домой есть пирог! — Не такой ценой! — У бессмертия не может быть другой цены, — отрезал Тимур Андреевич. — Заберите его обратно! — Нет. Соня уткнулась лбом в скрещенные руки. — Бог дает короткую жизнь, — продолжил Тимур Андреевич, — но если осмеливаешься хотеть большего — будь готова примкнуть к злу, потому что всегда поступать по совести уже не получится. — Я не верю в Бога. — Дело твое. Значит, вини во всем случай. А повезло или не повезло — это сейчас тебе знать не дано. Поживи сначала и уму наберись. Пожалеть всегда успеешь. Я пожалел только через сто с лишним лет. Соня приподняла голову, вглядываясь в лицо Тимура Андреевича, исчерченное морщинами, и волосы, черные и густые, но на висках седые. — Сколько вам? — Двести сорок восемь. — Откуда вы знаете, что были бессмертны? Вы ведь все-таки постарели. — Знал вампиров и постарше. А молодым всегда выглядеть можно, но нельзя и неудобно. Надо позволять себе стареть — меньше вопросов будет у людей. Соне стало гадко и душно. Тошнота вернулась, а от сушек начал болеть живот. Она уперлась в него предплечьями и отвернулась к окну, сквозь которое едва ли можно было что-то разглядеть — настолько оно было заляпанным. — Ты меняешься, — сказал Тимур Андреевич, заметив ее состояние. — Это скоро прекратится, но вместе с тем придут и слабости. Запоминай. Крест, солнце и голод. Крест и все, что он освятил, будут причинять ужасающую боль, потому что Богу вампиры неугодны. Не умрешь, но приятного мало. А солнце будет более жестоким. Сожжет заживо и, если не спрячешься или не защитишься, умирать будешь мучительной смертью. Носи красный цвет или звезду на теле, а лучше и то, и другое — солнцу такую магию не преодолеть. Голод убьет быстрее, но это надо очень постараться. Инстинкт погонит искать кровь, и никакая сила воли не поможет и не остановит. Голоду невозможно сопротивляться и лучше не дожидаться момента, когда он лишит тебя рассудка! Какая луна вчера была, в такую выпивай кровь. И все будет хорошо. — Что… — пролепетала Соня, задыхаясь от возмущения. — Все, что вы рассказываете… отвратительно! Что тут хорошего?! Тимур Андреевич не ответил, поднялся со стула и куда-то ушел. Вернулся он со стеклянной бутылкой без этикетки. Внутри колыхалась прозрачная и мутная жидкость, и Соня нахмурилась, предположив, что это самогон. Хотя все лучше, чем кровь. — Человек ко всему привыкает. — Но я не хочу привыкать! Тимур Андреевич отпил немного из бутылки и нисколько не изменился в лице, словно в ней была вода. — Есть людей не надо, — принялся объяснять он дальше. — Можно кусать и пить понемногу, но слюна твоя для них будет и ядом, и лекарством: они потеряют волю и сделают все, что пожелаешь, а их раны заживут очень быстро, поэтому никто не узнает, что с ними случилось. Даже они сами, если прикажешь забыть. Можешь упростить себе жизнь еще больше: сделать их своими слугами и заставить их приносить кровь для тебя. Таких обычно зовут пиявцами. От твоего яда и человеческой крови они тоже становятся вампирами. Вернуться к обычной жизни им потом сложно, да они и не захотят. Это может произойти, только если помрет их хозяин. Стратилат. Главный вампир. Высший. Его так прозвали потому, что он создает себе армию из пиявцев и… да что угодно он может делать с этой армией. Волосы у Сони на затылке вздыбились от леденящего ужаса, а Тимур Андреевич причмокнул губами, смакуя ядреный вкус спиртного, и о чем-то задумался. — Знавал я одного стратилата. Он недолго прожил. Целую кормушку себе устроил таким образом в лагере пионерском. Было очень удобно. Только детишек жалко. — Это… — Соня обескураженно выдохнула. — Это чудовищно! Тимур Андреевич хмыкнул. — Я это к чему… Удобная у тебя работа, Софья. Она сжала пальцами лоб и зажмурилась. — Не говорите такие вещи! Я никогда — слышите? — никогда не трону детей. И вообще никого не трону! Тимур Андреевич закивал головой и отпил еще самогонки, делая очень большой глоток. Соня снова отвела взгляд и сглотнула. — До следующей луны думай, — сказал он. — Где-то кровь раздобыть придется. — Не буду думать! Я просто… да я просто… сама себя убью! — выпалила Соня. Это были слишком громкие слова для нее: она бы ни за что так не поступила с жизнью, данной ей матерью, и, скорее всего, страдала бы до последнего, но как выразить свое негодование иначе не знала. Тимур Андреевич помрачнел и грузно зашевелился на стуле — тот заскрипел от его веса. — Я вот, как ты уже должна была понять, пытался. Уезжал и в поля, и в леса, далеко-далеко, да только мозг умнее и хитрее. Не успевал я и заметить, как уже поворачивал назад, туда, где люди. Не хватало у меня духу голодовку себе устроить. Не получается обмануть зло в себе! И на солнце не сгореть. Выбили мне звезду на шее, как клеймо — и никак теперь… А может, и без звезды бы тоже не сумел. Тварь эта внутри тебя жить будет хотеть сильнее. Потому-то я и способ вон какой нашел замысловатый… Чтоб не я себя… А другой кто, — на этих словах Тимур Андреевич опять приложился к горлышку бутылки. — И проворонил шанс на несговорчивую дуреху. — Вы хотели снять с себя вину за преступление, — сердито сказала Соня. — Вы в Бога ведь верите, а самоубийство — тяжкий грех! Вам проще повесить вину на невинного человека, да? Вы слабак. Тимур Андреевич не стал ничего отрицать, поморщился слегка и ответил лишь спустя полминуты молчания, когда с тихим стуком поставил пустую бутылку на пол. — Ты, что ли, сильная? Девчонка еще совсем. Вчерашняя студентка! Трава зеленая! Какая в тебе сила? — Да хотя бы чувство справедливости, честность и альтруизм, которые не дадут мне воспользоваться беззащитными людьми! — Все мы альтруисты, Софья. До поры до времени. А по сути животные. От голода и товарища съедим. — Я вам не верю. Тимур Андреевич устало вздохнул. — Ты уж прости, что бремя такое на тебя взвалил. Тяжко тебе будет. Очень. Особенно с такой светлой головой. Соня совсем не ждала извинений от человека, который посчитал, что имеет право взвалить на нее то, с чем и сам справляться не хотел. Он насильно передал ей то, о чем она не просила — так поступали только жестокие и эгоистичные люди. И, услышав его слова, она вдруг поняла, что извинения ей и не были нужны вовсе, потому что ничего они не исправят и жизнь ей не облегчат. — Я вас не прощу, — еле слышно произнесла она. Взгляд Тимура Андреевича смягчился. — Я не горжусь своим поступком. Но мне греет душу надежда, что ты смиришься с этой тяжелой ношей, потому что вместе с тем это и бесценный дар. — Вы сотню лет искали способ отказаться от этого дара!