Не очень-то хорошо на самом деле. Если в пятом классе эти дети что-то и знали, то к сентябрю, видимо, все напрочь забыли. Учителя английского языка, как Соне объяснили, в этой школе не задерживались. Кого-то срочно перевели в другое место, кому-то потребовалось уйти по семейным обстоятельствам, у кого-то случился декрет, а однажды всех учителей разобрали при распределении и никого не осталось, чтобы сюда направить. Предыдущую англичанку вообще сначала исключили из комсомола, а затем запоздало уволили за распутное поведение — не хватало даже плохих учителей! Эта сплетня предназначалась не для Сониных ушей, но она случайно услышала ее, когда стояла в очереди в столовой. Подробности выведать было пока не у кого. Соня была твердо намерена нарушить традицию ежегодной смены преподавателя и отработать здесь по крайней мере три положенных ей года. А там как получится. Никаких новых потрясений во второй день не произошло — возможно, потому что девятиклассников сегодня ей не поставили. Однако Соня немного утомилась, потому что все пять уроков объясняла, как составлять простейшие предложения: и пятым классам, и восьмым, и десятым. Тех, кто мог внятно ответить хоть на какие-то вопросы, можно было пересчитать по пальцам. Она вспоминала свою последнюю институтскую практику и идеальных, как на подбор, школьников, словно списанных с учебника по педагогике, а затем разглядывала здешних присмиревших и смущенных ребят, не знавших, как посчитать на английском хотя бы до двадцати. Небо и земля! В общем, работать было с чем. На большой перемене Соня познакомилась с учительницей географии Мариной Сергеевной, по распределению приехавшей в Кстово из Владимира. Она показалась ей милой, простодушной и очень жизнерадостной. Наверное, потому что с 9 “Б” ей еще не довелось познакомиться. Будто бы соответствуя своему предмету, Марина оказалась заядлой путешественницей: она уже побывала во многих уголках страны и даже несколько раз летала за границу. От ее восторженных рассказов о Чехословакии Соня почувствовала легкий укол зависти, но вовсе не потому, что грезила о Чехословакии, а потому что сама она соответствовала своему предмету только тем, что листала книги Хемингуэя и Сэлинджера в оригинале, привезенные прямиком из-за границы. А еще у нее был маленький Биг Бен… И только. По дороге к 10 “А” Соня наткнулась на Виктора Ивановича, и его общество на сей раз не вызвало у нее досаду, а короткая беседа даже доставила удовольствие. Видимо, он выучил вчерашний урок и старался аккуратнее, без лишнего высокомерия подбирать выражения, когда спрашивал про ее первые успехи. Его интерес стал совсем очевидным, когда он снова предложил проводить ее домой после работы, но Соне пришлось его расстроить: она сразу и честно призналась, что домой ее провожать будет молодой человек. — Самые прекрасные цветы срывают слишком быстро, — с сожалением произнес Виктор Иванович. Соня зарделась еще больше, когда после этих слов он открыл дверь на лестницу и любезным жестом руки пропустил ее вперед. Она мельком взглянула ему в глаза и невольно отметила, что они красивые. Может, и не так уж хорошо, что дело со свадьбой у них со Степой затягивалось. Не ровен час, в Кстово найдутся ребята порасторопнее… Виктор Иванович, конечно, говорун тот еще: заболтает красивыми фразами про цветы — и не заметишь, как увлечешься. Зато очаровательный и холостой, проявляет любопытство и всегда был бы рядом. Эта мысль почему-то была неприятной, поэтому Соня быстро выкинула ее из головы, и, к счастью, до конца последнего урока больше ничто не отвлекало ее от приевшихся am, is, are и артиклей, о существовании которых десятиклассники как будто бы услышали от нее впервые в жизни. Вместе с рабочим днем закончился и дождь. После него стало ощутимо прохладнее, поэтому Соня, медленно бредущая по аллее, которая вела к площади Ленина, где они со Степой договорились встретиться, надеялась, что ждать его долго не придется. Уже хотелось поскорее свернуть к дому и выпить пару чашек горячего чая с яблочным пирогом, который она приготовила вчера вечером. Предполагалось, что им она будет угощать Степу, но баба Валя оценила ее кулинарный шедевр быстрее него и в силу своего сложного характера, не подала виду, что ей понравилось. Скорее всего, понравилось, раз она взялась за второй кусок. Соня не возражала. За комнату деньгами она не платила, так что считала, что при любом удобном случае должна показывать, что приносит пользу. Степу она увидела издалека ровно в ту же секунду, когда он вылетел из-за угла серой четырехэтажки. Он был в милицейской форме, с букетом ярко-красных георгинов и с улыбкой до ушей. — Сонька!.. — воскликнул он, подхватывая ее свободной рукой за талию, чтобы слегка покружить. — Софья Николаевна, — поправила Соня, прижимая к груди букет, который Степа сразу сунул ей под нос. — Ну да. Софья Николаевна, — хохотнул он и опустил ее на землю. — Точно. Ну что? Как оно? — Пока не поняла толком. — Пойдем погуляем — расскажешь. Он поправил фуражку и огляделся по сторонам, размышляя, в какую сторону двигаться. Разумеется, Соня могла уговорить его пойти домой сразу, потому что там их ждал пирог, но она не сделала этого. Еда в принципе могла и подождать, раз ему так охота было погулять. Соня изучила городок довольно неплохо еще в августе, когда привозила свои вещи к бабе Вале, поэтому молча взяла Степу за руку. Выбор был пустячным и сделанным наугад. Таким, на который и внимания-то не обратишь — настолько он ничего не значил. Соня жила просто и без лишней философии, и даже чутья у нее никакого не было, поэтому никогда не задумывалась о том, что ее несущественный выбор — свернуть направо или налево — может привести к чему-то хорошему или плохому. Да и возможно ли предугадать заранее, что будет дальше? Можно только сожалеть позже. Спустя несколько месяцев, оглядываясь назад, Соня с отчаянием понимала, что именно в тот момент, когда она уверенно развернулась и потянула Степу за собой, она сделала непростительную ошибку. Выбранная дорога вела в сторону площади Мира, но не к миру. Ни в душе, ни в жизни. Глава четвертая, в которой преступник попадает в милицию раньше, чем совершил преступление Серый автомат с газировкой был старенький, невзрачный, с облупившейся краской и, как Соня выяснила еще в первый раз, когда приехала сюда, нерабочий — монетки проглатывал, но воду не наливал. Мужчина в потрепанном коричневом костюме этого явно не знал. Он сунул три копейки в монетоприемник до того, как Соня шагнула к нему, чтобы предупредить об этом. Степа с подозрением покосился в его сторону и перехватил Соню за руку. Она послушно остановилась и рваться вперед передумала. Все равно с помощью уже опоздала. — Тебя никто не обижал? — спросил Степа, когда они остановились, потому что ему приспичило покурить. Порывшись свободной рукой в кармане, он вытащил мятую белую пачку “Явы” и губами вытащил оттуда сигарету. Затем под укоризненным взглядом Сони зажег ее и с возмутительным удовольствием затянулся. Курить он научился в армии, а зажигалку с олимпийским мишкой, которой он редко пользовался, потому что берег, Соня сдуру подарила ему в год олимпиады. Ее рассказ о работе оказался коротким, хотя до площади они добирались не меньше пятнадцати минут. Слушатель из Степки всегда был не то чтобы плохим, но… да совсем неважным он был. Ему трудно было сосредотачиваться на чем-то долго, и его мысль резво перепрыгивала с услышанного на то, что мимоходом рождалось в его шальной голове, а когда предмет разговора вылетал из головы собеседника тоже, он вдруг вспоминал о нем и требовал продолжения. Может, еще и по этой причине слова подбирались неохотно и все жалобы остались при себе. Почему-то Соня решила, что если Степа напрямую не спросит о ее затруднениях, то говорить о них она и не будет. Только он вспомнил и спросил. — Если не считать учеников, то нет, — призналась она. Она немного отступила влево, чтобы не вдыхать дым, который ветер бросал прямо ей в лицо, и снова уставилась на странного мужчину у автомата позади Степы. Тот немного постучал сначала по его боковой стенке, затем по передней, но так ничего и не получив, присел на корточки и заглянул в кран сверху вниз, будто пытался уловить момент, когда из глубины потечет вода. Напрасно. — А что ученики? — Младшие ребята — все замечательные, и даже старшие десятые классы хорошие, а вот девятый… — Соня вздохнула. — Меня, конечно, предупредили, и я на всякий случай поискала кнопки на своем стуле, но к чему я совсем не была готова, так это к тому, что кто-то подрисует английской королеве усы в моей газете! У меня, между прочим, всего один такой экземпляр был. И жвачку прилепили к портфелю… Степа снова глянул назад, отвлекаясь на шум — это мужчина решил посильнее ударить автомат — затем хмыкнул и почесал усы. Соне эти усы категорически не нравились. Без них он был симпатичнее, а за ними часто прятал ехидную усмешку. — С детьми сложно. Надо с ними строго. Покажи им свой авторитет и власть! Соня страдальчески подняла брови. — Посмотри на меня. Там один девятиклассник ростом почти с тебя! Степа усмехнулся, словно только что получил комплимент. Он всю жизнь был худым и долговязым, и Соня едва ему до плеч доходила. В детстве у него была самая необидная кличка — дядя Степа, и он был ею страшно доволен. Соня подозревала, что его тезка сыграл не последнюю роль в его решении пойти в милиционеры. Ни после школы, ни после армии он не отличался особым усердием и стремлением освоить какую-то профессию, где пришлось бы слишком много думать, поэтому выбрал ту, где пригодилась бы сила. Работа участковым Приокского района в Горьком, где он, собственно, и жил много лет и пока никуда не собирался, ему была очень по душе, хотя распределение Сони его огорчило. Но он был рад тому, что ее не отправили совсем далеко, и обещал приезжать регулярно — в прошлом году от дяди в наследство он получил видавшего виды Запорожца шестидесятых годов и чрезвычайно этим гордился. Соня долго смотрела на его сержантские погоны находившиеся выше уровня ее глаз, а Степа долго думал, как ей ответить. — И все же женщин среди учителей много, — наконец заметил он, — и их уважают. Это только поначалу, Сонь, привыкнут к тебе — успокоятся. Да и потом… Он не договорил. Грохот от сильного удара заставил подскочить и его, и Соню, и прохожих. Даже из окон пятиэтажек рядом повысовывались люди. — Это еще что такое?.. Степа среагировал мгновенно: передал недокуренную сигарету Соне, развернулся на месте и поспешил к мужчине, которому так и не удалось справиться с автоматом с газировкой. По его стенкам бил много кто, но этот человек по силе своего негодования, кажется, превзошел всех. — Эй, уважаемый! — с возмущением воскликнул Степа. Автомат слегка накренился в сторону, а его левый бок, который хорошо был виден Соне, слегка промялся. Удивительно. Она с отвращением перехватила двумя пальцами сигарету и подошла поближе. Рядом с лавкой в паре метров от дурацкого происшествия стояла урна, куда она без сожалений кинула окурок. — Автомат не работает! — сурово проговорил Степа. — Вы зачем буяните? — А деньги мне кто вернет? — глухо ответил мужчина. Он вытащил свой пластмассовый стаканчик — белый, с надписью “Фанта” — и заглянул внутрь, словно хотел проверить, точно ли автомат ему ничего не выдал. Мужчине на вид было около сорока лет, но из-за печально опустившихся уголков губ на его лице вдруг сделалось больше морщин. Наверное, день у него совсем не задался. Соня переступила с ноги на ногу, а затем опустилась на лавочку, укладывая перевязанные белой ленточкой цветы себе на колени. — Вы пили? — спросил Степа. Мужчина рассеянно покачал головой и, подняв стаканчик к лицу, покрутил им перед Степой. — Как видите, нет-с. — Не воду. — Чай утром. Сахар кончился, поэтому горький пить пришлось. — Да я не про это. Вы пьяны? Мужчина сдвинул густые темные брови и отвернулся, игнорируя вопрос и взглядом шаря по траве возле бордюра, будто что-то искал. — Уважаемый, вы говорить собираетесь? — начал терять терпение Степа.