— Неувязочка выходит. — Люсин не любил неясностей, даже если они не имели прямого отношения к занимавшей его задаче. — Планет у нас сколько? Коли не изменяет память — девять. Верно? — Не, — с уверенностью возразила она. — Семь планид. — Вот те раз! Для всего мира девять, а у тебя семь. — У нас не так, у нас по-старому. Мы и сроки по-старому определяем, по месяцу, значит, когда чего собирать. Одно в полнолуние, другое в первую четверть. Если не соблюсти, силы такой не будет. У всякого зелья своя пора. Когда на заре собирают, когда в полдень, а то и вовсе к вечеру. Соображать надо. А как же? Ведь кажинная травиночка, сама заваляща, от чего-нибудь да излечит. Без надобности ничего не растет на земле. Вот и старайся понять, что на какую лихоманку подействует, срок верный определить да правильно высушить. — И ты все это знаешь, Степановна? — Баба Груня знала, а я, может, и забыла чего. Рази упомнишь? Веронику взять, таку синеньку, так ее лучше всего вечером, часов в шесть, собирать, а то до дому не донесешь — облетит. — С секундомером в лес ходишь? — улыбнулся Люсин. — Мои секундомеры на земле растут. Утопит кувшинка цветок — вот тебе и есть шесть часов. По-старому шесть, пять ноне. Всяка тварь свою планиду чует. — Летнее время имеешь в виду? Ладно, будь по-твоему, — согласился Люсин. — Пусть будет семь. Но трав-то, Аглая Степановна, тыщи! На всех и планид не хватит. — Все семь и правят миром. И у каждой свое царство. — В таких, выходит, категориях мыслишь. — Владимир Константинович уклонился от защиты естественнонаучной картины мира. — И по чьему ведомству жеруха твоя проходит, к примеру? — спросил он, возвращаясь к вещам практическим. — Жеруха — цветок Солнца, — уверенно заявила Степановна. — Вроде как подорожник. Потому сок сразу пить полагается. В свежем виде, как выжмешь. Он любой камень выгоняет. Хоть из почек, хоть из печенки. Из пузыря тож. — Солнце, значит, у тебя тоже в планетах? — А как же! Первая планета и есть. — Обижаешь Коперника, бабуся, ай-я-яй! — покачал головой Люсин. — Все за Птолемея цепляешься, а жизнь идет, — пошутил он. Но шутка его едва ли была понята. — Это какой же Птолемей — великомученик? — удивилась старуха. — Рази он тоже зелейник? — Что ты, Степановна. — Люсин в шутливом ужасе замахал руками. — Зелейник! Великомученик! — А не знаешь, так и болтать нечего. — Твоя правда… На чердак-то можно залезть? Посмотреть охота, как сушишь. Очень уж буквица твоя за живое задела. — Обыкновенно, как надо, чтоб не выжгло и чтоб не забродило. Но ты слазай, взгляни. В жарком, сухом полумраке расплывчато вырисовывались поставленные друг на друга низкие ящики, скорее, даже рамы, затянутые проволочной сеткой. Рассыпанные тонким слоем сухие листья и стебельки источали крепкий сенной аромат, от которого сладостно перехватывало дыхание. В памяти полыхнуло полузабытым ласковым светом, и стало так хорошо и прозрачно, словно никогда не было ни горестей, ни забот. В теплом косом луче струились пылинки, и стояла такая тишь, что было слышно, как скручивается, высыхая, самый малый из лепестков. И тем внезапней, тем резче залился внизу требовательный телефонный звонок. Больно чиркнув макушкой о какую-то балку, осыпавшуюся сухой паутиной, Люсин бросился к лестнице. — Есть новости, Владимир Константинович? — просочился сквозь глухое потрескивание мембраны дальний голос. — Похоже на то. Я вот о чем вас хотел попросить, Борис Платонович. Нужно срочно проверить личный счет Солитова. Есть подозрение… — …что он произвел операцию? Совершенно верное подозрение. Георгий Мартынович снял со своего счета полторы тысячи рублей. Расходный ордер заполнен и подписан собственноручно. Он у меня в руках… Так что считайте, что мы с вами встретились. — Это обнадеживает. Значит, продвигались верно, не заплутали… Какого числа, Борис Платонович? — В пятницу, через день после отъезда Солдатенковой, если вас именно это интересует… Я же знаю, откуда вы говорите… Чего молчите? Алло! Вы еще здесь? — Здесь, здесь, Борис Платонович. Я, извините, задумался. — Да-а… Тут есть над чем поразмыслить. Чем дольше думаю, тем сомнительнее представляется мне алиби нашей любезной знахарки. Второпях сработано. Топорно. — Вот тут вы, по-моему, ошибаетесь. Люсин возвратился к Аглае Степановне с озабоченно-хмурым лицом. Не по нутру ему была такая резвость, амбициозная эта прыть. А ничего не попишешь: успех налицо. Да и с формальной стороны придраться нельзя: Гуров скрупулезно отрабатывал любые возможные версии. Оперативно, четко, без всяких сантиментов. Последнее, пожалуй, и настораживало. Внутренне Люсин не принимал стопроцентного рационализма. Живую реальность не уложишь в прокрустово ложе модели. Волей-неволей приходится резать по живому, а вот этого он совершенно не выносил. — Нагляделся? Наговорился? — Старуха зыркнула на него острым, все подмечающим глазом. — Чего надулся, как мышь на крупу? Али не по-твоему выходит? — Пока не по-моему, бабуся, а дальше посмотрим… Пойду я. — Дак иди себе. Держать не стану. — Я к вам послезавтра, если позволите, загляну. — В самый ливень попрешься? И не лень тебе? — Полагаете, снова пойдут дожди? — Аккурат послезавтра. Не веришь, чай? — Почему? Верю. Приметы небось знаешь? — Приметы, приметы, — закивала она. — Клен вчерась слезу пустил. Орляк, папоротник, опять же раскручиваться пошел. Расследуя обстоятельства таинственного исчезновения профессора-химика Солитова, сотрудники прокуратуры и уголовного розыска устанавливают, что Георгий Мартынович проводил на своей даче опыты с лекарственными растениями. Последний из них и привел к взрыву в его кабинете-лаборатории. Следователь Гуров связывает исчезновение профессора с домработницей Аглаей Степановной: ей Солитов завещал дачу. От нее же сотрудник угрозыска Люсин узнает, что пропала также сберкнижка Солитова, с которой перед этим была снята крупная сумма денег. Продолжение. См. «Огонек» №№ 1–4. Глава восьмая В КАРЕТЕ С ОПУЩЕННЫМИ ШТОРКАМИ Визит в прокуратуру, мягко говоря, не вызвал у Наташи Гротто прилива энтузиазма. Ни особняк на Новокузнецкой, обставленный разностильной мебелью, ни сам следователь отрадного впечатления на нее не произвели. Вначале Наталья Андриановна держалась как всякий нормальный человек, заботящийся о сохранении собственного достоинства: по-деловому лаконично и сухо. Мало ли каких формальностей, часто обременительных и не слишком приятных, требует от нас жизнь? Останемся же на высоте при любых обстоятельствах. Она не стала выяснять, что да почему, хотя в повестке и значился номер телефона, и приехала точно к указанному часу. Да и зачем суетиться, когда все ясно? Прождав минут десять в приемной, Гротто разыскала секретаршу и дала ясно понять, что, если товарищ Гуров ее немедленно не примет, она уйдет и вряд ли сумеет найти для него время в следующий раз. Пришлось Борису Платоновичу срочно перестраиваться, хотя он к этому не слишком привык. — Извините великодушно, Наталья Андриановна, — пробубнил Гуров, выпроваживая посетительницу, в которой Гротто узнала лаборантку Леру. — Не рассчитал… Вы, конечно, догадываетесь, зачем вас пригласили? — Естественно. — Развернув предложенный стул как ей было удобно, она села с замкнутовыжидательным выражением. — Похоже, у вас вся наша кафедра перебывала? — Похоже, что так. — Гуров украдкой оглядел очередную свидетельницу: «Красива, умна, с норовом, — подвел итог. — Такие из нашего брата веревки вьют». И загасил дымящуюся сигарету. — Не проще ли было приехать самому, чем отрывать от дела столько людей? — положила конец затянувшейся паузе Наталья Андриановна. — Вы не находите? — Не нахожу. Так будет удобнее… для дела. А дело у нас с вами непростое, Наталья Андриановна. — Дело у вас, товарищ следователь, — подчеркнуто разграничила она. — У меня же, простите, горе. — Вы так дружили с Георгием Мартыновичем? — спросил он, придавая особую смысловую окраску своему «так». — Да, мы дружили. — Она тоже подчеркнула, но иначе, чем он, по-своему. — Должен ли я вас понять?.. — Гуров не договорил, изобразив удивление. — …Что мы были в интимных отношениях? — Она улыбнулась, с холодной дерзостью вскинув голову. — Я думаю, будет лучше без недомолвок. Спрашивайте, пожалуйста, не стесняйтесь. Я отвечу. — Ответите? — Борис Платонович принял шутливо-испуганный вид. — Ради бога не надо, меня совсем иное интересует! Его действительно интересовало иное, но и от такой стороны дела он не открещивался отнюдь. А все же брошенного ею вызова не принял. Интуитивно почувствовал, что не за ним останется последнее слово на этом поле. «Сильная баба», — подтвердил он первоначальное впечатление. Наталья Андриановна безучастно ждала продолжения разговора. — Я посоветоваться с вами хочу, — сказал Гуров как мог проникновенно. — Вам известно, что он завещал дачу и крупную сумму денег Солдатенковой? — Это его сугубо личное дело.