Да я ее одним хвостом!..» И от усилий покраснел, До вечера он распинался. Прилив. Акулу проглядел, И от Омара хвост остался. «Это несколько отличается от того, что я учил в детстве», — заметил Грифон. «А я вообще никогда такого не слышал», — возмутился Минтакраб, — «Просто бессмыслица какая–то!» Алиса промолчала. Присев, она закрыла ладонями лицо и думала с горечью о том, вернется ли когда–нибудь все на свои места. «Нет, ну пусть все–таки объяснит мне, как это…» — недоумевал Минтакраб. «Да не может она объяснить это!» — оборвал его Грифон, — «Продолжай! Следующая строка…» «И все же, как мог Омар в прилив медуз добавить и на нос хвост поставить?» — настаивал Минтакраб, — «Что это вообще такое?!» «Это первая фигура в танце», — ляпнула в ответ Алиса первое, что взбрело в голову. А в голове ее все окончательно до ужаса перемешалось, и она страсть как хотела переменить разговор. Но Грифон не уступал упорством Минтакрабу и повторил: «Продолжай! Следующая строка начинается так: «Пример такой на свете не один…»» Алиса не решилась ослушаться, даже будучи уверенной, что все снова будет не так. А потому она продолжила с дрожью в голосе: Пример такой на свете не один. Однажды знатный гражданин Видел, как в летний теплый денек Сова и Пантера делили пирог. Пантера рычала, пирог доедая, Сове же досталась тарелка пустая. Расщедрившись ложку Сове отдала, Сама же и ножик, и вилку взяла. Час для последнего блюда настал. Уж сам догадайся, десертом кто стал… «Ну и что толку продолжать нести всю эту чушь?» — перебил Минтакраб, — «Не объяснив одного, приниматься за другое?! Такой путаницы я еще не слышал!» «Да уж, тебе лучше перестать», — согласился Грифон, чему Алиса была только рада. «Может нам попробовать другую фигуру Омаровой кадрили?» — предложил Минтакраб, — «Или может ты хочешь, чтоб Минтакраб спел другую песню?» Ох, песню, пожалуй! Если, конечно, Минтакраб не против», — ответила Алиса с таким пылом, что Грифон даже обиделся. «Что ж, о вкусах не спорят!» — пробурчал он, — «Ладно, дружище, спой ей «Крабовый суп»!» Минтакраб глубоко вздохнул и стал петь, захлебываясь слезами: Минтакрабовый суп наварист и густ Ждет тебя он в горячей тарелке. С ним не будет желудок твой пуст, Это ясно и плюшевой белке! Минтакрабовый суп, чудеснейший суп Ты поймешь это сразу, если не глуп. Минта–а–акрабовый суп! Суп, суп Минта–а–краба! Минтакрабовый суп! Минтакрабовый суп наварист, душист, Даже если не бросишь лавровый ты лист. Пиццей травись и выжжет дуп–ло в животе перец красный. Шоколада вкусней Минтакрабовый суп Из всей еды самый он безопасный! Минта–а–акрабовый суп! Суп, суп Минта–а–акраба! Минта–а–КРАБОВЫЙ СУП! «Снова припев!» — взвыл Грифон. Только Минтакраб опять запел, как вдруг вдалеке послышался клич: «Суд начинается!!!» «Пошли!» — вскрикнул Грифон и, схватив за руку Алису, помчался, не дожидаясь конца песни. «Что за суд хоть?» — задыхаясь от бега, спросила Алиса. Грифон только обронил на ходу: «Пошли!» — и ускорил бег. А попутный ветерок все реже и реже доносил до них с моря обрывки тоскливого припева: Суп, суп Минта–а–краба! Минта–а–акрабовый суп! Глава 11: Кто украл пироги Когда Алиса с Грифоном прибежали, вокруг Короля с Королевой всея Червей, восседавших на троне, собралась огромная толпа. Здесь были птицы и звери всех мастей. Кстати и вся колода карт была в сборе. Среди карт охраняемый двумя солдатами стоял и Валет, закованный в цепи. Возле Короля стоял Белый Кролик, держа в руках пергаментный свиток и тонкий рожок. В самом центре зала суда на стол взгромоздили огромный поднос с пирогами. У пирожков был такой аппетитный вид, что от одного только взгляда на них у Алисы заурчало в животе. «Поскорее бы суд закончился», — подумала она, — «да раздали бы эти вкусности, чтоб подкрепиться». Однако, судя по всему, надеяться на это не приходилось. Поэтому Алиса принялась рассматривать все вокруг, дабы скоротать время. Она никогда раньше не присутствовала на уголовном процессе, зато читала об этом в книжках. И теперь Алиса с огромным удовольствием обнаружила, что может назвать всех участников процесса. «Вон судья, так как он в пышном парике», — сказала она про себя. Между прочим, судьей был Король. Корону он нелепо напялил поверх парика, что, видимо, причиняло ему значительные неудобства, да и смотрелось это как–то неподобающе. «Это вот скамья присяжных», — продолжала проверять себя Алиса, — «А те двенадцать животных на ней (она назвала их животными, поскольку тут были и звери, и птицы), скорее всего и есть присяжные». Последнее слово она повторила про себя раза три с великой гордостью. Гордиться этим конечно можно было. Как она справедливо полагала. Многие в ее возрасте не только не знают значения этого слова, но даже правильно произнести его не могут. Но как бы там ни было, правильнее всего было бы сказать «присяжные заседатели». Все двенадцать присяжных что–то старательно писали в своих планшетах. «Что они делают?» — шепотом спросила Алиса у Грифона, — «Что можно записывать, если процесс еще не начался?!» «Они записывают свои имена», — также шепотом ответил Грифон, — «Боятся забыть их к концу процесса». «Балбесы!» — начала было громко возмущаться Алиса, но осеклась, как только Белый Кролик вскричал: «Тишина в суде!!!» Король же надел очки и стал заботливо искать взглядом, кто говорит. Алиса, сидя за скамьей присяжных, видела, как присяжные также старательно записывали в планшетах «Балбесы!». Она даже услышала, как кто–то из них испуганно спрашивал у соседа, как правильно писать: «балбесы» или «болбесы». «Да, хорошенькая же неразбериха будет в их планшетах к концу процесса!» — подумала Алиса. У одного из присяжных скрипел карандаш. Алиса, конечно же, не смогла этого вынести. Она пересела позади него и, улучшив момент, выдернула карандаш из его рук. Алиса сделала это так ловко и быстро, что бедный маленький присяжный (а это был лисенок Ли) так и не смог понять, куда он задевался. Поискав карандаш около себя, он в конце концов был вынужден писать пальцем, хотя толку от этого было мало, ведь никакого следа не оставалось.