Когда-то он уже рассказывал об этом чудовище, но в последнее время вспоминал о нем все чаще. – Ты в него не веришь, знаю. Но он здесь, Алиса. Его держат в подвале. Я чувствую, когда он пробуждается, – уверял Тесак. Кроме страха в голосе слышалась мольба, и Алиса сдалась. В конце концов, верила же она в человека с кроличьими ушами, и Тесак принимал это как должное. – Что ты чувствуешь? – поинтересовалась она. – Чувствую, как тьма обступает со всех сторон, затмевая луну. Как кровь ручьями струится по стенам, а по улицам – целые реки. Как я оказываюсь у него в пасти. Так будет, если он вырвется на свободу, Алиса. Он томится здесь давно, дольше, чем ты или я. – Но как можно поймать такое чудовище? – вслух изумлялась Алиса. Тесак беспокойно завозился на полу. Она слышала, как он ворочался. – Точно не скажу, – заговорил он, понизив голос, и ей пришлось напрячь слух. – Наверное, это дело рук волшебника. – Волшебника? – переспросила Алиса. Такой чуши она от него еще не слыхала. – Волшебники на свете уж давно перевелись. Их изгнали или уничтожили много веков назад во времена Очищения. Это здание не такое древнее. Как волшебник мог поймать Бармаглота и заточить его здесь? – На это способен только волшебник, – настаивал Тесак. – Простому человеку с ним не сладить. Алиса мирилась с его фантазиями о чудовище в подвале, но выдумки про волшебников – это уже чересчур. Хотя что толку спорить? Порошков Тесак не принимал, уколов ему не делали, вот он и начинал иногда бузить – мог выть часами напролет или молотить по стене, разбивая в кровь кулаки. Поэтому Алиса промолчала, слушая его неровное дыхание и стенания других пациентов, эхом разносящиеся по зданию. – Жаль, что я не могу взять тебя за руку, – посетовал Тесак. – Я никогда не видел тебя целиком. Только частями через дырку. Я пытаюсь их сложить в единое целое в голове, чтобы представить тебя всю, но как-то не очень получается. – А я тебя представляю просто серыми глазами с бородой, – поделилась Алиса. Тесак тихо, но как-то безрадостно засмеялся. – Как Кролика, только глаза и мех. Интересно, Алиса, если бы мы встретились на улице, поздоровались бы? Она заколебалась. Не хотелось его обижать, но и врать тоже. Как ее родители. Они могли сказать: – Ты прекрасно выглядишь. Скоро вернешься домой. Но Алиса знала, что это ложь. – Алиса? – снова позвал Тесак, отвлекая ее от раздумий. – Не знаю, состоялась бы эта встреча, – осторожно сказала она. Ведь я жила в Новом городе, а ты… кажется, из Старого. – А-а, фу-ты, ну-ты, – жестко протянул Тесак, – звезде не пристало мараться в Старом городе. А оно вишь как обернулось, вывозилась по уши. Теперь мы с тобой одного поля ягоды. Сказал, будто кулаком врезал, у нее даже дыхание перехватило. Но он был прав, ничего не скажешь. Правда – это все, что у нее осталось. Только правда и Тесак. – Да, – согласилась она, – мы оба здесь. Оба надолго замолчали. Алиса затихла во тьме, наблюдая за ползущим по полу пятном лунного света. Похоже, Тесак сегодня ходил по лезвию ножа, не стоило его подталкивать. – Прости, Алиса, – наконец сказал он, и снова стал похож на привычного знакомого Теса. – Перестань… – начала она, но он перебил ее. – Зря я такое ляпнул, – повинился он. – Алиса, ты мой единственный лучик света. Без тебя я бы давно тут загнулся. Просто Бармаглот проснулся, из-за него всякая дрянь в голову лезет. – Как топор входит в плоть, – вспомнила она его слова. – И теплая кровь на руках, – добавил Тесак. – Как вспомню – словно в себя прихожу. Словно вот такой я на самом деле. – По крайней мере, у тебя хоть какие-то мысли на этот счет, – заключила Алиса. – А я так и не успела разобраться, в самом начале запуталась. За стенкой снова послышалась возня. – Меня словно клопы заели, – пожаловался он, – спой что-нибудь. – Да я и песен не знаю, – удивилась она просьбе. – Нет, знаешь, ты целый день ее напеваешь, а если не поешь, то мурлычешь. Что-то про мотылька. – Мотылька? – переспросила она, и при этом слове сразу вспомнила, будто услышала мамин голос. Напоминание о навеки утраченной любви было таким мучительным, словно сердце пронзили насквозь. Она запела вслух, чтобы заглушить память собственным голосом: Спи, мотылек, Спи, мотылек, День ушел отдыхать, Спи, мотылек, Спи, мотылек, Скоро утро опять. Глазки закрой и закутайся в ночь, Страхи твои улетучатся прочь. Спи, мотылек, Спи, мотылек, Скоро утро опять. Горло сдавило от нахлынувшей тоски по утраченной любви, и она затихла. Тесак ничего не сказал, но она слышала, как он задышал ровно и глубоко, и прикрыла веки. Она подстроилась под ритм его дыхания, словно держала его за руку в окутавшей их ночи. Алисе снилась кровь. Кровь на руках и под ногами, она заполнила рот и текла из глаз. Вся комната в крови. За дверью стоял Тесак, рука об руку с порожденной мраком омерзительной тварью со сверкающими серебристыми зубами. – Не забирай его, – взмолилась Алиса или попыталась сказать, но, захлебываясь кровью, не могла вымолвить ни слова. Потом глаза заволокло дымом, и Тес с чудовищем скрылись из виду. Тело окутало теплом, и ничего не осталось, кроме огня. «Пожар, пожар!» – Алиса, проснись! Больница горит! Алиса разлепила веки. Тесак прижался вплотную к мышиной норе, дико сверкая глазом от страха и нетерпения. – Ну наконец! – вскрикнул он. – Не поднимай голову, там все в дыму, и ползи к двери, только держись от нее сбоку. Не успела Алиса и глазом моргнуть, как он исчез. Сон еще не отпускал ее, во рту пересохло. Рубашка прилипла к телу, лицо покрылось испариной. В голове наконец начало проясняться, и в нос ударил запах дыма вперемешку с другим… будто жареного мяса. Она старалась не думать, откуда он взялся. Алиса перевернулась, распластавшись на спине, и над головой совсем близко увидела плотную дымовую завесу. Лежать на раскаленном полу было сущей пыткой, но деваться было некуда. До нее доносились звуки. Треск пламени, грохот чего-то тяжелого, рухнувшего на землю. Ужасные, душераздирающие крики. А рядом – кряхтение и многократные удары всем телом о стену. Это Тес пытался выбить дверь. Алиса сомневалась, что ему это удастся. Стены, может, и мягкие, но двери-то железные. Он просто убьется. Шум стоял ужасный. – Тесак, не надо! – кричала она, но он ее не слышал. Потом что-то затрещало, но Тесак не подал голоса, и все стихло. – Тесак, – позвала она тихим грустным голосом. Из глаз покатились слезы. Какой смысл вставать, если Тесак погиб. Судя по дыму и реву пламени, пожар разгорался не на шутку. Санитарам и врачам сейчас не до больных, они не станут их выпускать, особенно тех, чьи родственники были бы рады освободиться от обузы. Поэтому все сгорят. Странно, но от этой мысли она даже не особо расстроилась. Наверное, из-за порошка, добавленного во вчерашний ужин, а может, просто угорела от дыма. Она совсем успокоилась и решила просто лежать на месте и ждать, пока до нее доберется огонь. Она прикрыла глаза и мыслями унеслась прочь, туда, где ни разу не была на самом деле – к серебристому озеру в укромной лощине, утопающей в зелени, с полевыми цветами по берегам. Там не пахло лекарствами или противным едким мылом, не было ни дыма, ни боли, ни крови, и не щемило так сердце. В этом убежище она пряталась всякий раз, когда не хотелось отвечать на неприятные вопросы врачей или когда родители разочарованно вздыхали. Вдруг кто-то схватил ее за плечи, и от неожиданности она распахнула глаза. Уже долгие годы к ней прикасались лишь затем, чтобы отвести в душевую. Над ней склонилось сердитое лицо Теса, из раны на его виске сочилась кровь. – Сказал же, доберись до двери, дуреха, – проворчал он, встряхнув ее и перевернув на живот. – За мной, – приказал он и пополз к выходу.