Глава 8 Кафе «Молодежное» Жених Романов Учительница пения «А сейчас для вас выступит молодая певица Алла Пугачёва!». Алла подсела к роялю и запела что-то из репертуара Шульженко. Молодые люди за столиками вокруг отложили на время бутерброды с жестким сыром и с интересом посмотрели на певицу. Дело было в кафе «Молодежное» на улице Горького. В 1960-е годы место считалось культовым. Известный музыкант Алексей Козлов писал о нем в своей книге: «…Меня пригласили на встречу по поводу организации кафе "Молодежное". Здесь собрался будущий Совет кафе и актив, то есть те, кто должен помогать Совету. Было решено, что кафе будет работать как молодежный клуб шесть раз в неделю, с семи до одиннадцати вечера. Днем, как и раньше, там продолжала функционировать обычная общепитовская точка с постоянным меню: сосиски с горошком, яичница, кофе с пирожным, мороженое, красное сухое вино типа "Мельник". Но зато вечерами, в клубные дни, при том же меню, была намечена принципиально новая форма общественного времяпрепровождения под руководством московского комсомола. Она состояла в следующем. За каждый из вечеров отвечал кто-либо из членов Совета кафе со своими активистами, которых он подбирал сам. Член Совета должен был обеспечить в свой день присутствие и выступление в кафе так называемого "известного человека", будь то поэт, писатель, артист, космонавт, ученый, спортсмен, музыкант… Выступить там в качестве гостя стало делом почетным. Ходили в основном "свои" люди. Что касается обычных посетителей, с улицы, то их попадало в кафе крайне мало. Кафе приобрело такую популярность, что войти туда в клубный день вечером можно было, главным образом, по блату, по знакомству, как это и было в советские времена по отношению ко всему дефицитному. В кафе было всего сто с небольшим посадочных мест, подставлять стулья и добавлять столы было некуда из-за неудобной планировки основного зальчика в форме "кишки" вдоль стойки бара». Приглашение выступить в «Молодежке» было знаком особого доверия. И одобрения комсомольских органов. Молодым стоило этим гордиться. Аллу, хоть она еще вовсе не была большой знаменитостью, позвали на вечер приятели из Конструкторского бюро имени Яковлева, в котором она уже не раз выступала. (Тогда именно физики были отчаянными лириками. Конструкторские бюро, технические институты, физические лаборатории превратились в «очаги культуры», куда с радостью приходили самые популярные персоны, от космонавта Леонова до поэта Евтушенко. Правда, далеко не все бескорыстно.) Одному из молодых работников КБ имени Яковлева Пугачёва в знак шутливой признательности за эти «ангажементы» подарит свою фотографию, на обратной стороне которой напишет: «Шар моей благодарности катается по коридору вашей любезности». Было тогда такое модное выражение. Алла допела и объявила, что сейчас исполнит новую песню композитора Владимира Шаинского «Дрозды». На днях тот дал ей эту вещь, и Алла очень обрадовалась: с такой красивой мелодией песня была обречена на успех. Она даже сама приложила руку к аранжировке. И не ошиблась: первое же публичное исполнение «Дроздов» в «Молодежном» прошло на ура. Правда, потом Шаинский почему-то отдал «Дроздов» другому артисту — Геннадию Белову. И в его сладкоголосом исполнении песня и стали шлягером. Алла очень расстроилась. В конце декабря 1967 года ее снова пригласили в «Молодежное», на новогодний вечер. Алла уже чувствовала здесь себя привольно, поэтому позволила некоторое озорство. И весело пропела фривольную народную песенку: Веет с моря ночная прохлада, а меня пробирает уж дрожь. Знаю я, знаю я, шо те надо. Но не дам, я не дам, шо ты хошь. Публика очень смеялась. После аплодисментов, испытывая приятное головокружение от успеха, Пугачёва села за свой столик. Тут к ней подошли два комсомольских дружинника (тоже обязательный атрибут «Молодежного») и строго сказали: «Вам необходимо пройти в Совет кафе». Алла побрела за ними, мрачно думая, что с этими комсомольцами вечно попадает в истории. Однажды она в училище также в шутку спела, чуть переиначив слова: «Не расстанусь с комсомолом, не расстанусь с молодым». Так ее вызвали на какое-то там бюро и долго, утомительно «прорабатывали». В комнате Совета кафе за длинным столом сидел румяный комсомольский вожак. Он показал певице рукой на стул. Алла села с самым невинным видом. — Вот что я вам хотел сказать, — начал вожак. — Вот вы у нас тут поете. — Пою, — согласилась Алла. — Это очень, знаете, хорошо! Скоро будет городской конкурс комсомольской песни. Мы предлагаем вам выступить от Фрунзенского района. Нам нужно одно из первых мест. Перенервничавшая Алла, которая ожидала неприятного разговора о моральном облике, вдруг воскликнула: — Да вы что тут себе думаете? Подошли, увели! Не сказали ничего толком! Надо уметь с людьми обращаться! Не буду ни на каком конкурсе выступать! И вышла, цокая каблуками. Наглость, конечно, была неслыханная. Почему она осталась без последствий, так и неясно. Вероятно, резиновый морячок исполнил свои обязанности ангела-хранителя. Кстати, через тринадцать счастливых лет Алла поселится в двух шагах от «Молодежного», только кафе уже будет рестораном с другим названием. Комсомольский энтузиазм в сочетании с сомнительными ритмами приветствовался недолго. * * * Незадолго до этого Алла рассталась с другим комсомольцем. «У меня был друг, Валера Романов, — рассказывал Евгений Борисович Пугачёв. — Мы с ним работали в комсомольском оперативном отряде. Он был старше меня и учился в инязе. Я познакомил его с Аллой». Это была, можно сказать, любовь с первого взгляда. Все, кто наблюдал тогда за их отношениями, говорят, что этот роман был «бурный и страстный». Валера очень красиво ухаживал за Аллой. Он был из респектабельной семьи и делал возлюбленной достаточно дорогие для студента подношения. Зинаида Архиповна ворчала, что рано еще Алле получать такие подарки, но на самом деле очень радовалась за дочь: все-таки к ней ходит не бог весть кто, а воспитанный молодой человек из Института иностранных языков. (До этого у Аллы было одно сильное увлечение — мальчиком по имени Гурий. Но тогда Зинаида Архиповна была непреклонна: никаких «гулянок». Однажды дошло до того, что дочь кричала, топала ногами, а потом выбежала в слезах на улицу, пообещав никогда не возвращаться. Действительно одну ночь строптивица провела на Курском вокзале.) «Валера и Алка общались только друг с другом, — говорил Евгений Пугачёв. — Я даже ревновал, что сестра "увела" моего товарища». Валера от любви чуть не завалил несколько экзаменов. …В мае 1967 года началось стремительное обострение между Израилем и соседними арабскими странами. Оно сказалось и на отношениях Аллы с Валерой. Дело в том, что Валера как раз заканчивал институт, и у них ходили настойчивые слухи о том, что всех выпускников в качестве переводчиков отправят в арабские страны: обеспечивать контакт между тамошними и нашими военными. Ни для кого не было особым секретом, что Советский союз помогает оружием и инструкторами «братьям-арабам». В связи с этими событиями курсу Романова даже устроили раньше государственные экзамены. И практически одновременно с дипломом он получил звание офицера и распределение в Египет. Валера тут же приехал к Алле и все сообщил. — И на сколько это? — спросила Алла в слезах. — На год или два. Но ты можешь поехать со мной. — Как? — подняла голову она. — Как моя жена. Мы должны прямо сейчас пойти в ЗАГС. В таких случаях — я узнавал — расписывают в три дня. Алла была почти готова согласиться. Но здравомыслие и доводы мамы взяли верх. Алла здраво рассудила, что ей надо закончить училище, да и вообще рановато пока замуж: едва восемнадцать исполнилось. Она поклялись друг другу в вечной любви, которой даже Красное море не препятствие. И обещали друг другу писать чуть ли не каждый день, несмотря на все козни Моше Даяна. Вскоре началась война, которая продлилась всего шесть дней. Однако Романов оставался в Египте и после израильской победы. Они действительно писали письма очень часто. При всякой оказии Романов присылал Алле египетские сувениры. Потом она стала отвечать ему все реже, реже. Он спрашивал, почему? Она объясняла это своей занятостью и постоянными гастролями, что, в принципе, соответствовало действительности. В ту пору она с «Юностью» как раз много ездила по Заполярью и Тюменской области. А скоро стала работать в школе № 621. На старших курсах дирижерско-хорового отделения студентов определяли на педагогическую практику: после училища, как предполагалось, многие из них должны были стать учителями музыки. Но была и еще одна причина, как говорили однокашники Пугачёвой. Из-за своих частых гастролей она пропускала занятия, и ей не хотели выдавать диплом. Она же гастролировала не по своему профилю, она зачем-то там пела. Нехорошо. В качестве «исправления» Аллу и направили в школу. («Ах ты пела? Это дело. Так пойди же попляши».) Алле не очень хотелось идти туда, но, в конце концов, это было лишь несколько уроков в неделю. Правда, угнетало то, что к каждому занятию от нее требовалось составлять так называемый план-конспект: цели урока, закрепление пройденного материала, освоение нового, формы работы с учащимися, методические приемы — словом, тоска. Алла аккуратно все это списала у подружек. Прирожденным педагогом она совсем не была. К тому же «училки пения» — это издавна самые забитые школьные существа, которых воспринимают в лучшем случае как массовиков-затейников. Однажды на уроке она увидела в руках одного из «вокалистов» металлическую трубку. Он жевал промокашку и приглядывался к выцветшей репродукции портрета Чайковского, висевшей над доской. Пугачёва — благо выросла в хулиганских дворах — быстро поняла, что ожидает Петра Ильича. — А ну, — закричала она, — дай сюда эту дрянь! Вырвав трубку, Алла подскочила к входной двери, заперла ее на ключ и трубку вместе с ключом бросила к себе в сумку. Потом класс молча наблюдал, как учительница поставила на проигрыватель пластинку «Петя и волк». Когда зазвучала музыка, она медленно и страшно произнесла: