— Свободен. Самое смешное, он даже катнул пробный шар на вербовку. Туманно намекал: знаем, что у вас в милиции творится форменное безобразие, и когда КГБ придёт разгребать ваше дерьмо (куртуазное выражение «авгиевы конюшни» явно выходило за пределы культурного кругозора офицера), то Егору очень не помешает покровительство КГБ. Вербуемый настолько усердно вошёл в роль конченного дебила, что Ковальчук не стал развивать тему. Лейтенант глядел на гэбиста коровьими глазами, а в голове крутился стишок из прошлой жизни: Вся жизнь — борьба, мы в ней играем роль. Кто — дерзкий, кто — надменный, кто — простой. Есть палачи, диктаторы, герои, А я горжусь своею — я тупой! (команда КВН «Борцы») Покрутив в руках пропуск на выход, Егор двинул в противоположную сторону. В приёмной Сазонова сидел смутно знакомый офицер, что-то буркнувший, но потом узнавший внештатника. — Виктор Васильевич теперь в другом кабинете. — Подскажите, где. — Не нужно. Если бы вы были в костюме Деда Мороза… Пусть даже Снегурочки с усами, и то уместнее. — Мне как-то в гастрономе водку не продали. Говорят — в спецодежде не отпускаем. — Они правы. Лучше присядьте. Я позову его сюда. Ждать пришлось не более пяти минут, Сазонов примчался как ошпаренный. И злой. — Думал, хоть что-то поменяется, когда меня повысят до начальника Минского гороблуправления. Ничего! Что студент, что лейтенант, ты выдёргиваешь меня как пацана. Сейчас — с совещания по поводу чёртовой «волги» с Седых. Кстати, не твой ли район? Полковник сделал вид, что только сейчас ему пришло в голову местонахождение адреса угона — как раз на территории юрисдикции его шебутного агента. — Именно поэтому нахожусь здесь по вызову капитана Ковальчука. Он меня вытянул, я вас. Ковальчук в начале цепочки. Просвещал меня по поводу политики партии, сорвав с неотложных следственных действий. Хотел выслужиться, что тоже как бы способствовал поискам угонщика. Простите за прямоту, произвёл впечатление дятла. Сазонов затолкал Егора в укромное техническое помещение, что-то типа венткамеры. — Что он говорил? Следователь пересказал, не удержавшись от пары ехидных комментариев. — Виктор Васильевич, зачем он вам? — Не догадался сам? Ты же у нас осведомлённый наперёд. Про Федорчука предсказал. — А вот что вас назначат начальником управления, не напророчествовал. По Минску и области? Генеральская, небось, должность… — Которую получил, кстати, за правильное отношение к истории с Волобуевым. Сдержанность приветствуется, Вундеркинд. Жаль, что она — не твоё сильное место. — Значит, и к вашему карьерному взлёту я причастен. Не только Папаныча. Не благодарите. Полковник, десять секунд назад вещавший о сдержанности и неумении ей пользоваться Егором, всплеснул руками. Типа — вот, я же говорил, а ты опять. — Теперь слушай. Бежевая «волга» принадлежит зятю члена ЦК КПБ. Член и поднял на уши всех: нас, Пискарёва, прокуратуру. Про член поднимающий вышло двусмысленно и напомнило старую шутку — я не член партии, я её мозг. — Странно. Терпила тихий, адекватный. Скорее расстроенный, чем злой. Я на его вызов выезжал. Ещё удивился, откуда у простого доцента сравнительно новая «волга», каких-то три года ей. Он признался — из совминовских гаражей. Была чёрная, всего около ста тысяч пробег. Но движок просил капиталки. Хозяин перекрасил, чтоб не выделяться. У Сазонова аж ноздри расширились от азарта. — Ну-ка… То есть незаношенную «волгу» списали по остаточной, чтоб отдать своему! Ты знаешь, какая цена ГАЗ-24 для организаций? Порядка двух с половиной тысяч рублей! А для граждан — больше десятки. И чуть ли не столько грузины дают сверху. — Раз требовала ремонта, то доцент платил не две с полтиной, а по уценке, то есть гораздо меньше, — подхватил Егор. — Готов спорить, капиталку сделали там же, в гаражах. И взяли по-божески. — К тому же супруга партработника, по записям твоей Кабушкиной, одна из самых частых посетительниц комиссионки «Вераса». — Арестуете его? — Нет. Нам дан приказ из Москвы: составлять списки неблагонадёжных, нечистых на руку. Вряд ли их будут сажать. Только гнать с работы. Но вот если обстановка накалится, начнётся война, тем более она уже идёт за речкой, тогда всех под белы рученьки. И как твой куратор довожу это тебе официально. Если в милиции кто-то сгнил, сообщай. Непременно. — Тридцать седьмой год, версия два-ноль. Хорошо хоть, что ненадолго. Восемьдесят третий перетерпеть. — Оставь пока свои прогнозы и слушай. Первое. К участию в расследовании по машинам ты так или иначе будешь привлечён. Жду письменного доклада о ходе следствия. Особенно о том, что не нашло отражения в бумагах. Запроси, якобы с целью установления точной суммы ущерба, сумму, уплаченную потерпевшим за «Волгу». Копию ответа — мне. И, наконец, ровно так, как делал в «пятке» — кто и что плохое говорил про советскую власть, про партию, про КГБ… — Охотно. У вас у проходной написано: «время приёма посетителей». А где «время выдачи посетителей», спрашивается? Или они у вас в американке пожизненно? — Подходит. Вполне. Кто тебе это рассказал? — Ещё не придумал. Найду достойного, немедленно черкну донос. Виктор Васильевич, вы так и не признались, зачем в управлении самородок Ковальчук. Дело, конечно, ваше, внутреннее… — Потому что от нас забирают кадры. В Афганистан или на укрепление советско-партийных органов. Наш начальник управления ушёл на повышение, я на его место, другой товарищ — на моё… И я срочно ходатайствовал о переводе Ковальчука сюда из Могилёвской области. Он давно рапорты писал. Если к вам в милицию кто-то потребуется — в инспекторский отдел или замполитом — Ковальчук в числе первых претендентов. Иначе придётся толкового отдавать. — В милицию? Спасибо от души. У нас своих талантов хватает. — Зато у них нет полномочий, какими будут наделены выходцы из КГБ, — пообещал Сазонов. х х х В первой половине дня, мотаясь на УАЗике с одного места угона на другое, Егор проскочил мимо суеты, поднявшейся внутри РОВД после сумасшедшего ливня телефонных звонков из МВД, городского УВД, прокуратуры, КГБ (не только от Ковальчука) и горкома партии. Талоны литров на двадцать дополнительного бензина точно принесли бы больше пользы, чем этот рукотворный хаос. Отличие от кипиша вокруг взорванного гастронома на улице Калиновского было лишь одно: начальство изволило волноваться дистанционно. Никто не приезжал, не требовал создать «оперативный штаб» для расследования угона. Все понимали, что, по большому счёту, это не убийство и не теракт. К тяжким преступлениям никак не отнести. Но ведь «сам член ЦК» держит на контроле! Пока мозг ЦК отдыхает. Доложившись Сахарцу, что дезертир с дежурства на это самое дежурство возвратился, Егор по обыкновению отправился в розыск. В кабинете, знакомом почти как свой, оба были на месте — и Лёха, и Трамвай. Там же добавился стажёр-четверокурсник из Минской высшей школы МВД на преддипломной практике. Что любопытно, после практики Егора Сахарец наотрез отказался от подобных кадров, суеверно опасаясь, что пришлют индивидуума ещё почище. — Салют бойцам невидимого фронта, чья работа не только видна, но и никем не оценена. Стажёр опешил от наглости и фамильярности следователя, Трамвай промолчал, Лёха кисло кивнул и швырнул на стол перед Егором странный предмет, напоминающий вороток. — В «жиге» нашли, у дома по Калиновского, 42. Видишь? Это — отвёртка, приваренная к рукоятке. Закалённая. Вставляется в замок и проворачивается с силой, ломая нафиг все сувальды. Потом в замок зажигания. И — поехали. Здесь злодей перестарался, обломал наконечник. — Не помню заявления из сорок второго дома, — Егор присел на стул у окна. — Похерили? — А то как же. Ущерб незначителен, ничего не украдено. О чём заяву писать? Если найдём банду, хозяин на карандаше. Попрошу — вмиг накатает о попытке угона. Настроение Лёхи, подпорченное многократными накачками «любой ценой» найти списанную совминовскую «Волгу», остальные четыре — постольку поскольку, немного улучшилось от гордости за свой труд. Укрыть преступление — столь же почётно, как и раскрыть его. С точки зрения статистики. — То есть посягательств было куда больше, чем пять. Набрав нужное число тачек, они угомонились. — Ну… может заказ поступил именно на пять. А сейчас красавицы меняют номера, чтоб по каким-нибудь армянским документам преспокойно уехать из республики, — добавил Вася. — У меня другая идея, — возразил Давидович. — Согласно заветам дорогого… Нет, не Ильича и даже не Брежнева, а Егора Евстигнеева, надо смотреть схожие случаи. И, представь, напарник, такой был! Именно пять машин, все из Заводского, в районе Ангарки. Нашли их в области рядом с Минском, на каком-то стадионе. Угробленные в хлам. Кто-то на них гонял и хорошо молотил. Егор моментально вспомнил анекдот о шестисотых «мерседесах» и «новых русских», переделав в духе 1982 года. — Знаете, как богатые грузины отмечают православную Пасху? Красят не яйца, а «волги». И токаются ими. — Пишу ориентировку: разыскиваются пять лиц кавказской национальности, заранее приготовившихся к Пасхе, — Лёха взял бумагу и ручку, делая вид, что намерен писать. — Не зубоскаль, а звони в розыск Заводского, — пресёк его клоунаду Егор. — Где нашлись те разбитые тачки? Значит, там надо засаду оставить. А раз весь город на ушах стоит, то буквально на всех площадках и пустырях, где можно устроить гонки на выживание. — Таких площадок — десятки в каждом районе, — прогундел по обыкновению Лёха, листая телефонный справочник, чтоб найти номера заводчан, но набрать его не успел, потому что матюгальник под потолком объявил немедленный сбор личного состава в ленкомнате. Все трое потащились на первый этаж. — Надо «матери Терезе» позвонить, — успел предложить Василий. Заняв кресла, офицеры выслушали сорокаминутный доклад замполита о неотложных задачах органов внутренних дел об укреплении служебной и трудовой дисциплины в своих рядах, искоренении фактов коррупции, обеспечения социалистической законности и… Дальше Егор не слышал. Впав в полудремотное состояние с открытыми глазами, преданно и стеклянно вперившимися в политпросветителя, он думал о своём. О новогоднем корпоративе с тимбилдингом, их никто ещё здесь так не называет, с участием Элеоноры, Валентины и крепкого еврейского костяка трудового коллектива промтоварного магазина «Счастье» по адресу: Ленинский проспект, дом 155, корпус 1. О предстоящей свадьбе. О том, что постепенно приживается в странном и неоднозначном мире, где тротуары сплошь в трещинах на асфальте, если только не скрыты снегом и льдом, кое-как очищаемым лишь ручным инструментом. Где очереди выстраиваются практически везде и сразу, если что-то «выбросили». А на крупные вещи — квартира, машина или хотя бы гарнитур — нужно стоять годами. Где поездка в страшную дальнюю зарубежную страну, например — в Польшу, почти столь же трудноосуществима, как экскурсия на МКС в двухтысячных. Где пацаны не просиживают вечера за компьютерами и прочими гаджетами, а собираются в стаи и ходят-бродят по району, приставая к одиночкам и парочкам, либо прутся в другой район, чтоб сцепиться стенка на стенку. Где сбор использованной стеклотары является профессией, дающей достаточно, чтоб выпить и закусить. Где колхозники сажают помидоры и пшеницу, но, о чудо, эти помидоры собирают в Болгарии, а пшеницу — в Канаде, чтоб потом за большие деньги привезти в СССР. Страна, которую дразнят «Верхняя Вольта с ядерными ракетами». Похожая на ангелочка-амура, голого и босого, зато вооружённого до зубов и пристающего ко всем со своей любовью. Зато чувства более искренние. Дружба — ярче, потому что люди постоянно ходят в гости друг к другу или сообща занимаются какими-то делами, главное — вместе. Здесь подлость называется подлостью, а не рациональным алгоритмом жизни. Даже начальники, включая тех самых гэбешников, воротивших морды при раскрутке истории с Волобуевым, отводят глаза и как-то смущаются, делая гадость, мол — не мы такие, жизнь такая… А она нормальная, эта жизнь. Только бы чуть больше масла на ломте хлеба. Например, на уровне той же ГДР. Советское общество могло бы жить и существовать ещё долго, если бы экономика, отличавшаяся весьма посредственной эффективностью, не надорвалась бы от гонки вооружений.