— Пройдёт! — уверил Глеб, но координаты «хренковичей» не назвал. Можно представить, как разочарованно вытянулись рожицы гэбистов, слушавших радиопередачу с микрофона в егоровой куртке. Постепенно подтягивались другие зрители шоу, а время переползло полночную отметку. — С Рождеством Христовым, товарищи! — не удержался лейтенант. Холёные парни в дорогих куртках и импортных дублёнках неизвестно чему удивились больше: обращению «товарищ», вне митингов и трибун не принятому, или упоминаю Рождества, десятилетиями забытого. Кто-то вякнул «Христос воскрес», туса заржала, и неловкость обратилась в шутку. Егор обратил внимание, что некоторые из присутствующих были знакомы между собой, но едва кивнули при встрече. Сам Глеб щеголял в натянутой на самые брови вязаной шапке, не по времени года солнцезащитных очках, натянув шарф на нижнюю часть лица. Вряд ли мёрз, скорее — не хотел быть узнанным. Светлые волосы спрятал. Зато выделялся дутыми импортными сапогами серебристого цвета, дефицитными и культовыми не меньше, чем джинсы Levi’s. — Братва! Едем за мной по Кольцевой до Парковой. Сворачиваем к Ждановичам, выезжаем к берегу Минского моря перед плотиной. — Там разворотная автобусная площадка есть, метров за двести до плотины, — вполголоса шепнул один из зрителей, никто разговор не поддержал. Когда тронулись, Егор во весь голос повторил про Минское море. Там он не бывал ни в этой жизни, не в прошлой, поэтому просто тащился за огоньками «шестёрки» Василевича. Тот ехал ровно девяносто, не рискуя зря, хоть нарваться на пост ГАИ с проверкой скорости было практически нереально. Сами аппараты гайцов представляли собой некое подобие большой мотоциклетной фары со стрелочной шкалой наверху, а показания скорости нарушителя не фиксировались никак. Милиционер мог сказать «сто тридцать», и поди докажи, что твой «запорожец» даже в девичестве не разгонялся больше сотни. Медлительность развития событий была на руку. Невидимые бойцы невидимого фронта получили лишние минуты на подготовку. Кавалькада притормозила на асфальтированной дороге, с обеих сторон заросшей сосновым лесом. — Здесь оставляем машины и идём на пляж! — распорядился Глеб. — С машинами ничего не случится. — Ты гонишь! — возмутился Глеб. — Среди ночи в лесу кинуть тачки? Ну нах такое развлечение. — Здесь останется человек с рацией, постережёт. Или предупредит, если шухер. Пацаны! Нагрянут менты — уходим вперёд, через дамбу. Дорога открыта. Выезд на шоссе, налево — Минск, направо — Молодечно. Рассыпаемся. Но, уверен, это не понадобится. Говорил он громко, чётко. Главное — близко к Егору. Тот наполовину сбавил тон, но всё же пробурчал: — Надо же людей не около машин сажать, а дальше. Чтоб мы успели добежать и завести мотор, пока менты едут. Если в ГБ не полные идиоты, а самые полные уже отправились укреплять милицейский и партийный аппарат, то поймут подсказку: снимать часовых аккуратно, до места приключений. Шли недалеко. Снег приятно пружинил под ногами, югославские сапожки уминали его на два-три сантиметра. Днём дул сильный ветер, наверно, снёс часть снежного покрова. Буквально минуты через три открылся пляж и равнина до горизонта. Далеко-далеко проступила пара огоньков, маленьких, как булавочные головки. Возможно, фонари в деревне на противоположном берегу. Добропорядочные сельчане в первом часу ночи смотрят сны, окна тёмные, отсюда не видать. Грибки, раздевалки и скамейки смотрелись чужеродно среди снега, словно заброшенные декорации снятого фильма. Егор никогда не бывал на пляже зимой — что тут делать. Воздух был восхитительно свеж, хотелось набрать с собой в канистру, дать вдохнуть Элеоноре и Джоннику… Нет, лучше их самих привезти на Минское море на прогулку. Но не в ночь криминальных автогонок. Справа раздался шум заводящихся двигателей, мелькнули отсветы фар. Вскоре выехали четыре машины, ровно по списку краж во Фрунзенском районе: «Москвич-412», ВАЗ-2106, ГАЗ-24 и ГАЗ М-20. Но прежние хозяева вряд ли бы их сразу признали, все были увешаны толстыми стальными трубами, защищавшими по периметру, спереди топорщились таранные полуметровые шипы. — Если ударить в водительскую дверь, шипы пробьют водителя, он выйдет из строя, поставившие на него проиграли, — гордо объявил Василевич, поблёскивая бликами фар в стёклах очков. — Я обещал, что сегодняшний заезд будет интереснее? Вот! Делайте ставки. — Где пятая лайба? — донеслось от зрителей. — Позже. Пока — ставки на эти четыре. После на них нельзя будет добавить. Похоже, парень менял правила на ходу, чисто по своему усмотрению. Больше всех бабла собрала «победа», наследница славы двадцать первой «волги», победившей на «Заре». Да, слабый мотор, высокий центр тяжести, управляемость утюга, но здесь, похоже, особо ценилась прочность кузова. Егор из чувства противоречия сделал ставку на «москвич», смотревшийся на фоне поволжской троицы наиболее убого, а трубчатый навес на нём походил на кенгурятник, в шутку приваренный к инвалидной коляске. Правда, отдал только одну тысячу с тайными отметками КГБ. — Ставки сделаны! Ставки на этих четырёх участников больше не принимаются, — распорядитель бала поднёс к губам рацию: — Миша, давай! Над пляжем пронёсся стон, когда на лёд водохранилища выкатился УАЗ-469 со снятым верхом и дверцами, но в самой внушительной броне и самыми длинными клыками впереди. Очевидный фаворит выдоил карманы автоболельщиков досуха. Егор, не отставая, тоже сунул КГБешную тысячу. — УАЗик их всех расхреначит, — громко прокомментировал для невидимого слушателя. В общем-то, кавалерия вполне могла уже появиться на поле боя. Но… поле было слишком широким. Подготовленные для битвы машины, не исключено — с кустарно шипованными покрышками, не задержать. Стало быть, не доказать, что криминальные гонки происходят на угнанных легковушках. На месте Аркадия, имевшего право сказать в духе Остапа Бендера «командовать парадом буду я», Егор сделал бы незапланированную паузу и обождал, пока гоночные кары не превратятся в груды железа, на которых не удрать. И водители приложили все усилия в нужном направлении. Удары бортами практически не приносили ущерба, вызывая только оглушительный лязг стальных труб, гнущихся, но не ломающихся. Мастера, их варившего, с руками оторвал бы любой ЖЭК, водопроводчика от Бога… Конкурсанты стремились влепить друг дружке стальными клыками, и вот это действительно было эффектно. Металл пробивал борта, корму, колёса, крушил фары. Среди общего хаоса царил УАЗ. У него уцелели все четыре покрышки, а бивни разили с неумолимостью носорога. Он отъезжал задом, разгонялся, и горе тому, кто не успел убраться с пути… Пилот на «москвиче» всё же успел. Уродливый внедорожник промазал мимо него, вылетел на берег, прямо на зрителей, прыснувших в стороны, и грохнулся на бок, наскочив правым передним колесом на скамейку. Водитель выбрался, схватился руками за трубу, пробуя вернуть машину в прежнее положение, не справился, а Глеб отогнал зрителей, метнувшихся было на помощь: УАЗ выбыл из гонки. Выиграл аутсайдер на «москвиче», пострадавшем на удивление скромно, будто сама судьба сжалилась над автомобилем: ты уже с конвейера сошёл убогим. — Иес! Победа! — прокричал Егор. — Я на него косарь поставил! Гони мои бабки! Кто-то ещё ставил на этого гоблина? Нет? Всё бабло моё! — Сейчас, — пообещал Глеб, пытаясь связаться с постами, рация выдала лишь неприятный рёв и свист. — Сука! Нашла, когда ломаться. Из присутствующих только один человек знал, что означают помехи в радиосвязи: кто-то включил мощную глушилку, и несложно догадаться, кто именно. С рёвом моторов через дорожку между сосен на пляж выскочили два УАЗа, слепя фарами, включёнными на дальний свет, не галогенки, но достаточно ярко. Аркадий вопил в матюгальник в духе «лежать-бояться», и Егор первым выполнил его пожелание, уж очень не хотелось словить шальную пулю, если дойдёт до стрельбы. Падая, на миг упустил из виду Василевича, ринувшегося к «москвичу» и прыгнувшему в салон как в воду с трамплина — прямо через проём заднего левого окна. Ноги остались торчать снаружи. Водитель-победитель словно ждал этого момента и даванул на газ. Машина понеслась налево, в сторону дамбы, за ней в погоню устремился УАЗ, безнадёжно отставая. Обе колесницы исчезли из поля зрения. — Не можешь догнать? Стреляй! — разрывался Аркадий, оказавшийся в двух шагах от Егора, но не замечавший его. — Приём! — Так уходит! Метров триста уже… Не попаду! Твою ма-а-ать… — Что там? Приём. — Плохо дело. Провалился под лёд около водосброса. Там, похоже, не замёрзло. Осторожно возвращаюсь. Приём. А вот теперь матерился Аркадий. Заметив Егора, уныло бросил вполголоса: — Лучше бы ты ему руку сломал, по привычке. Василевич — самый ценный для нас… Оглядев окружение, лейтенант убедился, что никто не слышит их обмена любезностями, зрители шоу и водители забавлялись борьбой с гэбешниками, вчистую проигрывая состязание. Громилы вроде старшего опера ОБХСС среди гостей Василевича не затесалось. — Слыш, подполковник, не всё потеряно. Пакуй меня и суй к задержанным. Большинство никогда не видело гада иначе как в очках и замотанного шарфом. Их надо колоть. Уйдут в несознанку — приводите опера похожего роста и телосложения, пусть изображает Глеба и советует тоже признаться. — Предлагаешь фальсифицировать доказательства? Какой же ты мент! До мозга костей. — Зато вы все — белые и пушистые, начиная с тридцать седьмого года. Слушай сюда. Доказательство — это запротоколированные показания. Берёшь самого рыхлого из папенькиных сынков, душишь его морально, а если не колется, приводишь как бы Глеба. Потом предлагаешь два варианта: протокол с отказом, протокол очной ставки — и в «американку», либо сразу признаёшь и вали домой плакаться папочке, пусть крутит телефон. У тебя останется одно и вполне процессуальное доказательство: подписанный собственноручно протокол с признанием. Все не малолетки, педагог не нужен. Адвокат на этой стадии не положен. Что у тебя по уголовному процессу, Аркадий? У меня трояк. — У меня высшее техническое, — отмахнулся командующий парадом, сосредоточенно что-то обдумывающий во время длиннющего спича Егора. Затем гаркнул во весь голос: — А ну вставай, шпана! Он показательно грубо запихал Егора в дебри УАЗа-буханки, с лязгом закрыв дверь. Ждали не менее четверти часа, потом поехали в Минск. — Этого… распорядителя гонок… поймали? — спросил кто-то из темноты буса. — А даже если поймали, эта сука мне двадцать пять косых должна, — с вредностью в голосе прожужжал Егор. — Вы свои ставки просрали, я один ставил на «москвича». — Похоже, мы просрали все и всё, — печально заметил парень чуть постарше, сидевший рядом. — Вот что, пацаны. Главное — не признаваться ни в чём и ничего не подписывать. Да, приехали посмотреть гонки. Кто знал, что они на ворованных тачках? — Так в газетах писали. И даже по телеку бухтели, — возразил третий. — Весь Минск знает! — А я — нет, — держался сосед. — Смотрю только программу «Время» и читаю только «Комсомольскую правду». Я в райкоме комсомола работаю. Мне недосуг слушать сплетни про всякий криминал. Глеба, что замотанный шарфом ходил, в сапогах-«луноходах», немного знаю. Пацан — кремень. Сын обычных торгашей, но связи у него — не чета моим. Потерпим несколько часов, подтянутся тяжёлые орудия. Гэбня утрётся, извинится и отпустит. Закалённый, понял Егор. Его колоть в последнюю очередь, и то не факт, что поплывёт, даже когда остальные намотают сопли на кулак. — Что за артиллерия? — спросил парень напротив. Голос у него был совсем юный, писклявый. Но, коль приехал за рулём, восемнадцать исполнилось. — Киселёв — не в счёт, он больной совсем, на краю могилы. Балуев — прямой ставленник Москвы, ему на всех ниже Киселёва болт положить. Егор слышал фамилии Первого Секретаря ЦК КПБ и Председателя КГБ БССР, но, разумеется, не был в курсе их биографии, а также состояния здоровья. Писклявый сыпал другими именами-фамилиями начальства, заражая окружающих пессимизмом. Этот осведомлённый пацан чётко вывел: в нынешней ситуации партийно-советское начальство не вытащит их из застенков Госбезопасности. Кого-то одного, тихой сапой, куда ни шло. Но скандал с задержанием целой толпы «золотой молодёжи» наделает слишком много шороху, приливную волну пальцем не остановить. — Ты прав, — согласился спокойный сосед. — Но есть и другая власть. Её не проигнорируют. — Ну и кто у нас главный воровской авторитет в законе? — изобразил скепсис Егор. — Я его только раз видел. Живет на Востоке. Выше среднего роста, сутулый. Кулаки с мою голову. Лет сорок пять, наверно, но глаза такие, что повидал лет за двести. Больше не скажу. Здоровее будем. Нестроев… И что? «Бать Тереза» командует Сазоновым? Это даже не смешно. Лейтенант перешёл в наступление. — Короче, братва. Я так решил. Часа два упираюсь. Когда станет ясно, что никакая «тяжёлая артиллерия» не подкатила, сдаюсь и сдаю всех вас. У меня первые гонки. Но вы, вижу, сплошь ветераны и знаете, что, башляя Глебу и подписавшись приходить на гонки каждый раз, финансируете угон новых машин. А это уже «группой по предварительному сговору», сечёте? Подписываю всё что угодно, лишь бы выпустили под подписку, мне бы только до телефона добраться. Мой вытрахает мне все мозги, но договорится с судьёй об «общественном порицании». А вы сидите до звонка. Слово «сидеть», впервые озвученное под низким потолком «буханки», будто придавило соучастников. Они примолкли. Только сосед буркнул: