— Гитарист «Песняров»… У тебя столько талантов, но всего три оконченных уголовных дела. — Получается, я всё время в группе. Командный игрок. Вдобавок, меня используют в оперативных комбинациях. Предсказываю, КГБ через неделю, максимум — десять дней вернёт вам дело Василевича по угонам. Там все подробности в деле, КГБ внедрило меня в среду любителей автогонок. Теперь я — свидетель, даю показания против других зрителей. Много чего было… — Но всё это уголовный розыск. Почему ты не у Папаныча? Он же как ты — из Первомайского. Или не в ОБХСС? Зачем ты в следствии? — Сам до конца не понимаю, — признался Егор. — В управлении КГБ мне объяснили, что в 1983 году самая главная задача для Белоруссии — отремонтировать экономику. Поэтому Андропов прислал первым секретарём Слюнькова из Госплана, а не кого-то, карабкающегося чисто по партийной лесенке. Заменят многих. Комитету, милиции и прокуратуре поручается все силы бросить на предотвращение хищений и злоупотреблений в экономике. Почему-то считают, что я принесу наибольшую пользу на этом месте. Пётр Алексеевич! У вас же не заполнили мной вакансию. Добавили штатную численность и меня, такого странного, подсуетили. — Лучше бы на это место взял кого-то из старших следователей с района. Тебя — к операм. — Но мы люди военные и исполним приказ. Мне найдётся уголок с сейфом и столик с пишущей машинкой? — Практически — нет. Наши все сидят по двое, — Иванков на минуту задумался, перебирая в уме интерьеры следственных кабинетов. — Так, дуй к Чешигову. У них есть приставной столик для практикантов. И сосед Чешигова с понедельника ушёл в отпуск. Павлу я сейчас наберу. — Спасибо, товарищ полковник. Здесь полагается проставляться? По поводу вхождения в коллектив? Иванков переменился в лице. — Даже не вздумай! Это — горуправление, а не райотдел. Здесь банкет в служебном кабинете чреват увольнением. Коллективная пьянка — пятнадцать лет расстрела! Чешигов тебя вразумит. Третья дверь после моей, там табличка есть. Переступив порог в поисках своего нового рабочего места, Егор сначала подумал, что ошибся дверью. Это был не кабинет, а архив. Точнее — склад, и не при особо аккуратном кладовщике. Толстенные гроссбухи занимали подоконник, столы, включая обещанный приставной, стулья, шкафы, пространство над шкафами, часть лежала просто на полу. Словно обитавший здесь следователь открыл магический портал в мир бумаги, и оттуда как попёрло! — Вы — к кому? — Я — к себе. Согласно высочайшему повелению Петра Алексеевича… Так, кажется, ещё Петра Первого звали? Короче, здесь мне предназначено трудиться. Егор Егорович Евстигнеев, лейтенант, переведён из Первомайского. Стаж службы — три с половиной месяца. Чешигов, колупавшийся в раскрытом гроссбухе и что-то из него выписывавший, недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, про тебя услышал, начальник звонил, и приказы выполняю. Но посмотри сам, куда ты здесь ввинтишься? — А ваш товарищ, когда он не в отпуске, умещается? — Часть макулатуры — его. Сдвигает, часть перемещает под стол. Лейтенант, тебя тоже на ОБХССные дела бросили? — Партия и правительство особое внимание уделяют борьбе с хищениями социалистической собственности, подрывающими советскую экономику, — ответил Егор, пародируя голос теледиктора. — Да, бросили. Можно сказать — кинули. Добавили штатную единицу, но не прибавили ни квадратных метров, ни даже пишмашинки. Хоть свою покупай. Я — просто Егор. А вас по имени-отчеству? — Просто Паша. И на «ты». Закопавшийся в бумагах имел цвет лица, позволяющий в них спрятаться, с тем же жёлто-землистым оттенком, а упрямая чёрная шевелюра, густая, коротко стриженая и торчащая, словно трава на газоне, напоминала кляксу, поставленную нерадивым бухгалтером. Одутловатое лицо, нос картошкой, глаза, слезящиеся от созерцания квадратных километров документации дополняли образ Дон-Жуана или Алена Делона, но с приставкой «анти». Высокий и спортивный Егор внутренне содрогнулся: неужели и он, отработав сколько-то лет в УВД, обретёт подобный вид? — Я пока в помощь… Паша, что ты пытаешься выкопать? Он свалил папки со стула отпускного напарника Чешигова, скинул куртку-аляску и уселся напротив. — Поручение КГБ. В фуре, перевозившей телевизоры «Горизонт» в Польшу, обнаружили несколько чемоданов. В них — дохренилион часовых механизмов, опознанных как ливер из наручных часов с минского завода «Луч». Пятьдесят тысяч штук. Фактически — часы, но без корпуса, стекла, стрелок и ремешка. Розничной цены на механизм в отдельности нет, гэбисты по согласованию с дирекцией завода установили её, для круглого счёта, в три рубля. Итого сто пятьдесят тысяч, особо крупный размер хищения, расстрельная статья. — А дирекция завода… — Пребывает в унынии, потому что зам директора по производству, главный бухгалтер и начальник цеха поправляют здоровье в американке. Написали уже несколько повинных, но ни одна не касается этого груза. Чекисты бодро изъяли два кубометра документации, отражающей движение комплектухи в сборочный цех и из него, после чего затребовали в группу следователя из УВД и привезли кубометры нам: разберись. Напарник тотчас взял бюллетень и написал рапорт на отпуск, хоть и у него запара с делами. Но КГБ у него над душой не висит. Выйдет из отпуска — продлит сроки. — А ты? — Разобрать, откуда берётся неучтённый левак, выше моих сил. Одних шестерёнок — десятки, да там ещё разные модели механизмов, чёрт ногу сломит… Пишу поручение в следствие Москвы, чтоб организовали там экспертизу на аналогичном часовом заводе и выявили пути хищения. По крайней мере, от этих залежей на полгода буду избавлен. Егор задумчиво оглядел Монблан из бумаги. — Дело в производстве следователя КГБ? — Полупанова. — Твою мать… А лучше — его мать. Не понимаешь? Это — небожитель. В КГБ сплошь оперативные работники, немного технических, а следаков — единицы. Расследуют только контрреволюционные преступления типа измены Родины, шпионажа, теракта с покушением на главу государства. Как ты думаешь, такого много случается в Беларуси? — Боюсь, вообще не случается. — Боюсь, — передразнил Егор, — что всё же одно-два находят, надо же оправдывать своё существование. Пьяный слесарь с завода имени Вавилова выточил самодельный однозарядный пистолет, и снова жизнь дорогого товарища Генерального Секретаря была под смертельной угрозой, и если бы не бдительность и мужество сотрудников КГБ БССР… — Что-то ты слишком смел на язык, — оборвал Паша. — Наобщался с ними. А у Полупанова провёл почти неделю. Я свидетель по делу банды папенькиных сынков, организовавших автогонки на угнанных тачках. Дело подследственности района, в крайнем случае — твоего уровня, увэдэшное, и контора впряглась только потому, что родители покрывают недорослей. Следователь это прекрасно понимает и воротит нос, будто ювелира заставляют копать навоз лопатой. — Охотно верю… — Слушай! Не все же до одного на «Луче» крадут продукцию вёдрами. В виде исключения там должны быть честные? Сориентируют — где и что там при желании можно спереть. Дай почитать копии протоколов допрошенных. — Ты точно из Первомайского? Или с Луны свалился? — Гость из несветлого будущего. В чём проблема? Чешигов откинулся на стуле, сцепив пальцы на затылке. — Проблема в небожителе. Мало того, что копии не снял, а чего проще было копирку подложить, когда печатал протоколы, так и ознакомиться не даёт. Я пробовал вызвать начальника одного из участков, тот: уже допрошен в КГБ, дал подписку — никому ни слова больше. — Даже так… Ладно. Закрой уши и сделай вид, что не слышишь, — Егор придвинул телефон, до этого погребённый под залежами бумаги. — Аркаша? Приветствую. Городское управление внутренних дел, следователь Евстигнеев, вашими усилиями пристёгнутый к делам ОБХСС. Да, Аркадий, я тоже в восторге. Его не описать без матерных слов. Знаешь сказку «Волк и семеро козлят»? Так вот, «козлят» — это глагол. Причём один за семерых козлит твой Полупанов. Что? Хорошо, пусть не твой лично. Ваш… Егор, даже несколько сгустив краски, поведал, что у младших братьев по разуму руки связаны. И дело, инициированное КГБ, буксует из-за чванства следователя-капитана, не видящего краёв. — Можно подъехать посмотреть? Аркадий, мне — не в падлу. Сам прекрасно знаешь, я лёгок на подъём. Но давай в воспитательных целях поступим иначе. Хай оторвёт свой жирный зад от кресла, сходит к ротапринту и отпечатает копии. Вот тогда и заеду. Либо кого-то пришлю. Нет, не обязательно сегодня к вечеру. Завтра к девяти — нормально. Спасибо! Да, за мной не заржавеет. Кстати, мою жену в Культторг перевели. Понадобится что из дефицитов — обращайся. Пока. На старшего следователя было больно смотреть. Цвет его лица стал серее прошлогодних накладных и складских ведомостей. — Ты с кем это?.. Иванков запретил КГБ напрягать! — Мне же не запрещал. Это управление по Минску и Минской области. Ребята сложные, местами вредные как иприт, но у меня с некоторыми наладились неформальные отношения. — Егор не стал распространяться, как спасал Невцова, не рассчитавшего силы во время гастролей «Песняров» по Краснодарскому краю, тем самым вышёл на баланс 1:1, памятуя усилия Аркадия, откачивавшего его самого после пьянки с Говорковым, стоившей участковому жизни. После таких приключений оставаться в официозе «Товарищ лейтенант? Да, товарищ майор!» совершенно не реально. Тем более на следующее утро в Краснодаре из койки Аркадия пришлось доставать чумовую кубанскую казачку, о чём лучше не знать ни Сазонову, ни супруге героя-любовника. — И правда, будем считать, я ничего не слышал, — согласился Паша. — Поскольку я сэкономил нам обоим массу времени, попрошу тебя съездить в КГБ самому. Сам метнусь в Первомайский. «Луч» — на их территории. Из-за того, что контора по моей наводке повязала верхушку ОБХСС города, парни пошли на повышение. Боятся меня, где-то ненавидят, но понимают, что в долгу. Пошушукаюсь с ними. В Москву, конечно, отправляй. Хотя бы кабинет освободишь. А я тыхэнько, нызэнько, у самой земли понюхаю. — Ты — хохол? — Обижаешь. У меня не то что украинцы, даже евреи плачут. Здоровеньки булы! Спиной он чувствовал вопросительный взгляд Паши: кто это на самом деле свалился на мою бедную голову. * * * Шутка «козлить — это глагол» произнесена в КВН Д. Хрусталёвым. Глава 17 Не ожидал, нечего сказать. Около здания Первомайского РОВД, на противоположной стороне Инструментального переулка, переступала с ноги на ногу Ольга Плоткина. Её выхватил свет фар из темноты, студентка прикрылась ладонью в перчатке. Наверно, проще было не останавливаться и просто ехать дальше, обогнув её. Ослеплённая фарами, та, скорее всего, не рассмотрела бы водителя. Но её присутствие у милиции — проблема. И проблемы нужно решать, а не консервировать. Он запер дверцу, прикидывая, что рабочий день приближается к концу, и скоро не застанет нужных оперов. То есть от девушки надо избавиться как можно скорее. — Замёрзла? Здравствуй! Она кинулась навстречу. — Ещё как замёрзла! В дежурной части не знают никакого Жоры. Показали мне Диму Цыбина, он совсем не такой. — Идём. Внутри теплее.