— Ворошиловский стрелок хренов, — прошипел Егор, глядя на водителя «москвича», ненароком подстрелившего босса. Тот корчился на полу, выронив ТТ. Изо рта толчками выплёскивалась кровь, верный признак пробитого лёгкого. Получается, Гвоздь был готов застрелить его по сигналу «Бати». Потёртый пистолет был на боевом взводе, предохранитель снят. Угроза «закопать» более чем реальна. Значит, урки подвели к дилемме: работай на преступный мир, что невозможно ни при каких условиях, или умри. Подготовил западню тот, кто просил считать себя родным отцом. — Прости, «Батя». В семье иногда случаются конфликты. Собрав выдержку в кулак, Егор обождал несколько минут, пока Гвоздь затих, после чего принялся заметать следы. Переместил трупы, создавая картину, будто «Бать» перестрелял подручных, а сам получил пулю от хозяина ТТ, вскоре умершего от потери крови. С «макаровым» Бекетова придётся расстаться. Отпечатки — долой. Вложенный в руку «отца семейства» с одним добавленным патроном, пистолет сделал последний выстрел. Отпечатки в «москвиче», незапертом — спасибо покойнику. Кажется, всё. Била нервная дрожь. Ехать с двумя трупами в багажнике — удовольствие ниже среднего, но ещё хуже возиться с мертвецами, у них открыты глаза, на лице — мука, и нужно не испачкаться в крови, не наследить… Егор отмахал довольно далеко пешком, постепенно успокаивая пульс, взлетевший на адреналине едва ли не двухсот. Втиснулся в автобус и с пересадкой доехал до Сельхозпосёлка. Элеонора извелась, оттого встречала своего, словно вернувшегося из глубины сибирских руд. — Дорогая! Правда я весь день был дома и не уходил больше чем на полчаса? С собачкой гулял. — Правда… О чёрт! Твою мать… — Что-то не так? Она взяла его за правую руку и принюхалась, коснувшись носом. — Всего один раз была в настоящем тире. Не в пневматическом. Ты пахнешь тиром. Стрелял? — Нет, что ты! Но, на всякий случай, придётся спалить эту куртку, сапоги-дутики и спортивные штаны. Зато люди на белом «москвиче» нас больше не потревожат. — Потом появятся люди на синей «волге» или зелёных «жигулях»… — Но я же не такой обормот, чтоб воевать со всем миром! Раздевшись, Егор поспешил в душевую. Элеонора поднесла к глазам правую штанину трико. На ней отчётливо проступило пятно оружейной смазки. Куртка, штаны, сапоги? Слишком много, камин засорится. Женщина принялась методически кромсать одежду, раскладывая куски в мелкие пакетики. Глава 21 В воскресенье Егор сходил на тренировку в «Динамо». На обратном пути сделал крюк и заскочил в Первомайский, перебросился парой слов с опером, дежурившим от ОБХСС, якобы в связи с какими-то мелкими деталями расследования по «Лучу». В райотделе висела тишина, прерываемая иногда только завываниями протрезвевшего алкаша в клетке дежурной части, переночевавшего там и просившегося выпустить. Абсолютно ничего не свидетельствовало о шухере, который неизбежно поднялся бы при обнаружении пяти жмуров с огнестрелом. Элеонора пыталась вести себя настолько нейтрально и равнодушно, что это красноречивее всего выдавало её волнение. В понедельник, когда закончились утренние дела в УВД, Егор поспешил к Сазонову. Кинув «ниву» далеко, около кинотеатра «Победа», он шёл в сторону ДК им. Дзержинского, подставив лицо позднему февральскому снегу. Белые звёздочки кружились безмятежно и равнодушно, оседая на ресницах, их совершенно не волновало, что двадцатидвухлетний парень, не имеющий за спиной никакой серьёзной поддержки, сейчас признается полковнику КГБ в умышленном убийстве четырёх, а фактически пяти человек. Наверно — самом массовом в послевоенной истории Минска. При всей гибкости и диалектическом подходе к происходящему, у Сазонова есть определённые красные линии. Он намекнул, что ликвидация одного Евстигнеева-старшего, если всё обставить правильно, с его стороны не вызовет нареканий. Но групповой расстрел… Поэтому картину пришлось немного подредактировать. Расписав начало беседы, в том числе — про обнаружение «волги» с грузинскими трупами, Егор принялся вдохновенно врать. — Меня пригласили в «семью». Почти как в фильме про «Крёстного отца» и итальянскую мафию в США. Нестроев выкатил условие: повязаться кровью. А для этого при свидетелях, то есть членах его банды, ликвидировать одного пацана, который вроде бы стучит на ментов. Я для вида согласился. Тогда урка, сидевший напротив меня, его кличка «Лось», реального имени не знаю, предупредил: семья — это навсегда. Вздумаешь выйти — зароем. А мой так называемый папашка больше давил, что они знают, где живу, кто моя невеста… Говорит, нет, я не угрожаю. Наоборот — обещаю защиту. Мало ли кто обратит внимание, что во дворе дома на Сельхозпосёлке стоят сразу два новых «жигуля»? — Зачем второй? — впервые переспросил Сазонов. — Мне. «Нива». На «пятёрке» ездит Эля. Осталось немного денег после сворачивания дел на «Верасе». Да что за проблема, у нас по улице половина гаражей — двойные. Частный сектор — сплошь куркули-хуторяне, вы не знали? — Не отвлекайся, — хмуро бросил полковник. Столь кровожадное развитие ситуации ему абсолютно не нравилось. В традициях КГБ — производить меньше шума, а если шуметь, то только на бумаге, рапортуя об успехах. — Представьте. Сижу за столом. Справа — так называемый «Батя». Передо мной трое, у одного руки всё время под столом. За левым плечом — парень, который меня привёз. У него ТТ. У меня два варианта — идти мочить незнакомого мне осведомителя оперов или получать пулю в башку. Я выбрал третий, простите. — Ствол — табельный? — Обижаете. Левый, чистый. Без номеров. Купил по случаю после того, как люди Нестроева подкараулили меня около дома. Выстрелил под столом в Лося, он как раз держал руки ниже столешницы. Развернулся. Вовремя. Урка, что стоял на ногах, тоже выстрелил, не попал. Ему — в грудь, потом в сидевших за столом. Поворачиваюсь к «папашке», а тот и без меня готов. Получил из ТТ в лобешник. Сразу не подумал, ведь я как раз на одной линии со стрелком был, закрывая собой Нестроева. Не сразу помер, мог ещё пальнуть… — Кто не помер? Кто пальнул? — не сдержал раздражения Сазонов. — Говори связно! — Не могу, Виктор Васильевич. Как вспомню, колотит. Одно дело — Бекетова подставить. А своими руками, да четверых… И что они меня порешить собирались, уйди я в отказ, ничего не меняет. Я людей убил! Живых! Сам едва не погиб. — Прекрати истерику. Полковник наполнил стакан водой из графина. Егор звучно стукнул зубами и край стакана. — В общем, я когда в первого выстрелил и резко дёрнулся, вскакивая, тот, белобрысый, в меня стрелял. А попал в Нестроева. Я выстрелил в белобрысого. Потом в двух, сидевших около «Лося». Но этот, с ТТ, был жив. А у меня патроны кончились, все восемь расстрелял из «макарова», не добить. Но он сам затих. Тогда я вставил один патрон. Так многие делают, восемь в магазине и один в стволе. Стёр свои пальцы, вложил пистолет в руку Нестроеву и выстрелил, чтоб микрочастицы пороха у него отпечатались. Прибрался. Вытер пальцы с машины, на которой меня привезли. — Дальше. — Осмотрелся — нет ли на мне крови. Долго шёл пешком по задворкам «Беларусьфильма». До Волгоградской. Никого не встретил. Приехав домой, уничтожил одежду и обувь. Собственно, всё. Кроме вас никто ничего не знает. Эля заподозрила, конечно, неладное, но подозрения держит при себе. Ни о чём не спрашивает. — Прошло двое суток… И тишина. Ясно. Сейчас туда поедет опергруппа КГБ. Покажешь, но незаметно, не выходя из машины. Тебя там не было, ни сегодня, ни в субботу. — Спецоперация КГБ. Спровоцировали конфликт в преступной среде, в результате чего члены бандформирования перестреляли друг друга, — догадался Егор. — Спасибо, Виктор Васильевич. По гроб жизни обязан. — Да, обязан. И однажды я попрошу этот должок погасить. Вероятно — неприятным для тебя способом. — А у меня есть выбор? Давайте вашу опергруппу. Выехали на трёх машинах, первую «волгу» вёл Аркадий — с единственным пассажиром. — Опять твои художества? Егор сидел на переднем сиденье, натянув капюшон едва ли не нос. В 1983 году даже у тачек оперативного назначения стёкла не тонировали. — В какой-то мере. Спровоцировал конфликт между уркаганами. Что там — толком не знаю. Предполагаю мясорубку. — Ну, раз ты влез, ничего хорошего не предвидится. Здесь? «Волга» притормозила у кормы белого «москвича». — В доме. — Сиди и не высовывайся. Наши тоже не должны тебя видеть. Мотнувшись внутрь, гэбист выскочил оттуда побледневший. Когда опустился на водительское сиденье, от его одежды пахнуло мертвечиной. В субботу хата была на совесть протоплена, далеко не сразу остыла, процесс пошёл, всё же — начались третьи сутки. — Столько трупов в одном месте видел только в морге, — признался он. — Сейчас дам команду начать осмотр, тебя отвезу к проспекту. Урки перестреляли друг друга? — Именно так сказал товарищ полковник, — Егор пристально глянул Аркадию в глаза. — И не вижу причин ослушаться его приказа. — Оформим, — не возражал тот. — Вооружённое двумя стволами и затеявшее стрельбу бандформирование — по нашей части. Потом вызову прокуратуру. Облегчение? Нет. Чувство чего-то необратимо сделанного не отпускало. Наверняка «Батя» имел связь с кем-то выше его в криминальной иерархии. А там могут усомниться в версии взаимного расстрела. Это для прокурорского отказного материала фактов предостаточно, на мелкие нестыковки советник юстиции глянет широко закрытыми глазами. Но если Нестроев где-то обмолвился о родственнике из ментуры, рано или поздно придут. Угроза не исчезла, она только перестала быть сиюсекундной, как и опасность ареста. А количество недоброжелателей продолжит увеличиваться, если только не ограничиться ролью серой мыши в правоохранительной системе союзной республики, тупо исполняя приказы и не высовываясь. Таким не мстят. В принципе, денег вполне достаточно, чтобы, продав дом и оба «жигуля», свалить с Элей в другую часть СССР, купить новые документы и новую жизнь. Получится то же самое — существование мыши под веником, как бы чего не вышло. Высаженный Аркадием на Кедышко, где троллейбусы делали петлю в обход метростроя, Егор вошёл через заднюю дверь в неотапливаемый салон с заиндевевшими стёклами, ещё менее комфортный, чем внутренности «нивы», и вместо проездного показал контролёрше милицейское удостоверение. А ведь оно — не только проездной билет. Как говорил бывший министр внутренних дел, людям не от кого больше ждать помощи, чем от милиции. Пусть местами криво и бестолково, часто занимаясь сплошной показухой вместо реального дела, менты всё же приносят пользу, и никто другой её задачи не решит. Так же прокуратура, КГБ, суды, они, конечно, в первую очередь, заботятся о собственных интересах, но всё же сажают преступников, укрепляют безопасность. Сбежав, Егор выпадет из этого процесса навсегда. Ну, есть вариант прикупить другой ствол вместо бекетовского и вершить «высшую справедливость» как частное лицо, пока не поймают. Но не для него. Поэтому, выйдя у Комсомольской, он завёл «ниву» и вернулся в УВД, где начинали раскручивать новое «эпохальное» дело, на этот раз связанное с хищениями запчастей с территории завода «МАЗ». В марте, в личное время, принялся навещать Чергинца, перебирая толстые подшивки уголовных дел с фотографиями мёртвых женщин, обнаруженных в Витебской области. Некоторые дела прямо-таки кричали беззвучными бумажными голосами от того, что в расследовании остались зияющие дыры, доказательства сплошь противоречили версии следователя-партизана. Но — допрошена пара свидетелей, вдруг поменявших показания на очень удобные Жавнеровичу, приобщено чистосердечное признание обвиняемого. Далее –материалы судебного заседания, где эти свидетели повторили сказанное, подсудимый признался и в награду, что не препятствовал «установлению истины», получил в плечи пятнаху вместо расстрела. — Улик, ведущих непосредственно к маньяку, я не нашёл, — признался Николай Иванович, листавший тома вместе с Егором. — Конечно, надо передопросить свидетелей, без нажима, назначить экспертизы, проверить показания на месте… Но кто позволит, если производство закончено, приговоры обращены к исполнению? — УПК дозволяет возобновление производства только по вновь открывшимся обстоятельствам, — согласился Егор. — И то, если эти обстоятельства перевесят авторитет «белорусского Мегрэ». Их нет.