— Это необязательно, — я затрясла головой, боясь представить, что мне придется добрых полчаса провести в замкнутом пространстве с Гордеевым. — Просто скажи адрес, — мужчина неприязненно сморщился, и я, сдавшись, просто назвала улицу и дом. Машина тронулась с места и выехала на Невский проспект. Я тут же отвернулась к окну, всматриваясь в красоту предновогоднего города. Все-таки хорошо, что я сейчас в теплой машине Гордеева, а не в скорой помощи с мокрыми фельдшерами, которым пришлось вытаскивать меня из промозглого канала. — Спасибо, — тихо произнесла я, не оборачиваясь, но все-таки глядя на лицо Гордеева в отражении моего окна. На его тонких губах мелькнула едва заметная улыбка. — Я могу тебе помочь, — вдруг произнес он, — Со Степановым. — Как это? — удивилась я, поворачивая голову к коллеге. — Мужчину можно заинтересовать более простыми способами, Аллочка, — со знанием дела произнес он, на светофоре кинув на меня хитрый взгляд. Красный свет светофора отразился в его серых глазах, и я поежилась от того, как угрожающе в тот момент выглядел Гордеев. — Мне придется за это продать душу? — на выдохе произнесла я, с недоверием посматривая на мужчину. — Нет, конечно, — фыркнул он, — Но ты тоже можешь мне помочь. — Чем? — я нахмурилась, ожидая, какую цену он назовет, — Стучать на коллег я не буду! — В начале месяца Забелин объявил об открытии филиала весной, — ответил Гордеев, — Руководитель будет выбираться между мной и первым замом - Самойловым. Помоги мне получить должность, а я сделаю так, что Степанов приползет к тебе на коленях. Я рассмеялась вслух и, закатив глаза, отвернулась. Ну конечно! Что еще могла сделать Аллочка! Я ведь племянница генерального директора, и мы даже носим одну фамилию. Если Гордеев думает, что я приду к Геннадию Петровичу и скажу:«дядя Гена, повысь Никиту»,то он сильно ошибается в силе моего слова. Дядя из тех, кто не берет в расчет связи. Он взял меня к себе, когда я ушла с последней работы, и сразу предупредил, что я буду продвигаться по карьерной лестнице своими силами без надежд на семейные узы. Кто же знал, что мне так понравится быть простым офис-менеджером, что я не подумаю, куда-то двигаться. — Это так не работает, — возразила я. — Не нужно просить за меня, — Гордеев взъерошил влажные от снега волосы, и я невольно проследила за движением его руки. — Тогда что я могу сделать? — я отвела взгляд, смутившись того, что на короткий миг засмотрелась на несносного Гордеева. — Притворись, что мы дружим, и под этим предлогом введи меня в семью, — нагло попросил мужчина, а у меня от шока пропал дар речи, — Я знаю, вы всегда собираетесь на семейные посиделки. Притвориться, что мы дружим?! Дружим?! С Гордеевым?! — Никто никогда не поверит, что мы дружим, — я усмехнулась, наблюдая за тем, как губы Гордеева расплываются в самодовольной улыбке. — Нам придется постараться, Аллочка. Говорят, иногда между людьми вспыхивает непреодолимое влечение. Что, если это наш случай? — загадочно предположил он. — Ну уж нет! — я скрестила руки на груди, не желая соглашаться на предложенную аферу. Тем временем машина Гордеева въехала в мой двор и остановилась у парадной. — Что ты теряешь? — голос Никиты Дмитриевича неожиданно стал вкрадчивым, и я снова удивленно уставилась на мужчину, — Забелин объявит нового руководителя на корпоративе через две недели. И я тебе обещаю, что на этом самом корпоративе Степанов станет твоим со всеми его потрохами. Мы снова сцепились взглядами. Гордеев напирал своей уверенностью, а я не могла отделаться от мысли, что заключаю сделку с дьяволом. Действительно, что я теряю? Ведь, если все это правда, то от меня зависит судьба всего офиса. Если Гордеев будет назначен руководителем филиала, то мы его больше не увидим. Он соберет вещички и уедет доводить до белого каления совсем других людей, которых мне даже немного жаль. — Аллочка? — серые глаза бросали мне вызов, и я, отвергнув сомнения, дала ответ: — Согласна. Кажется, я только что подписалась на самое дикое безумство в своей жизни. ГЛАВА 2. ДРУЖЕЛЮБИЕ Понедельник выдался теплым и снежным. Я вышла на одну станцию раньше, чтобы забежать в химчистку за новогодними костюмами для праздничной елки, которую мы устраиваем для детей сотрудников последние четыре года. Вообще-то это была моя идея, а дядя – большой любитель семейных традиций – меня с радостью поддержал. Я пригласила актеров, но, как часто бывает, что-то пошло не так. Снегурочка со своим дедушкой, который по совместительству оказался ее мужем, решили развестись прямо перед началом концерта и ни в какую не соглашались вместе выходить в зал. К счастью, кто-то из моих коллег смог договориться с актерами и выкупить у них костюмы. Так у нас оказался зал разновозрастных детей, мешок закупленных подарков, спрятанный за моей стойкой, и пара отличных новеньких костюмов. И, увы, ни одного актера в труппе. С тех пор в компании появилась традиция – каждый год выбирать новых Деда Мороза и Снегурочку, и уже к концу этой недели необходимо было сделать выбор. Я была бессменным организатором и полностью курировала проект от подготовки сценария до проведения репетиций, так что именно мне выпадала честь назначать исполнителей главных ролей. Конечно, на роль красноносого дедушки я уже присмотрела Гришу Степанова, хотя с его чудными светлыми кудрями он вполне сошел бы и за Снегурочку! Я отвлеклась от праздничных мыслей и принялась упаковывать документы, которые необходимо было разослать партнерам до конца дня. — Ты все-таки на меня обиделась? Я подняла глаза и практически лицом к лицу столкнулась с улыбающимся во все зубы Гришей. Он неприлично низко свесился через мою стойку, чтобы заглянуть, чем я занимаюсь в своем компьютере. Скучная Аллочка работает свою скучную работу. — Не обиделась, — с виноватой улыбкой на губах я откатила стул назад, чтобы вынырнуть из яркой праздничной ауры Степанова. — Просто у меня много работы, — я кивнула на стопку документов, ожидающих моего внимания. — Хочешь помогу? — Гриша с готовностью спрыгнул со стойки, звякнув толстой цепью на широких джинсах. Я поджала губы и покачала головой, проследив за движениями парня. Боже, он даже одевается не так, как все. Не скучно. Он такой творческий. Ну конечно, Аллочка, он же дизайнер. Ему положено отличаться от других. Смогу ли я когда-то соответствовать ему? Мой гардероб хоть и не серый, но полностью заточен под офисный стиль. Интересно, какие девушки ему нравятся? Такие же бурные и легкие на подъем хохотушки, как и он сам? Или тихие томные красавицы, загадочно стреляющие глазками? Ведь не просто так он то и дело возвращается к моей стойке. — О чем задумалась? — весело спросил Гриша, оборачивающий пленкой толстую папку. Я отвела от него взгляд, пока тот не заметил, с каким интересом я на него глазею. Правда очарование быстро рассеялось. Хлопнула входная дверь, и в офис влетел пыхтящий от злости Гордеев. Он с кем-то спорил по телефону и, не обратив на нас с Гришей никакого внимания, пересек оупенспейс и направился к лестнице. Надеюсь, остаток дня он проведет в своем кабинете на втором этаже. Хотя мне, конечно, стоило обсудить с ним пятничное соглашение и предупредить, что я решила не участвовать в затее с притворной дружбой. Гордеев поймал меня на всплеске адреналина, и я приняла его предложение, но, успокоившись, я все обдумала и поняла, что не готова идти на такие глупости. Изображать дружеские отношения с Гордеевым для того, чтобы он мог сблизиться с моим дядей! Ну как же это по-детски! Пока мы со Степановым распределяли документы по коробкам, я успела отвлечься от плохих мыслей. Была у Гриши уникальная способность заболтать кого угодно. И вот мы уже обсуждаем предстоящую выставку собак, и я жду приглашения ее посетить, как за спиной раздается неожиданно ласковое: — Аллочка… Кажется, в тот самый момент, когда мое имя сорвалось с губ Гордеева с такой интонацией и без привычного «твою мать!», весь офис замолчал. Утихли шумные клавиатуры, замерли степлеры, и даже консультантка Регина перестала шуршать упаковкой шоколадного батончика. Я медленно обернулась и уставилась на Никиту Дмитриевича, облокотившегося на мою стойку. Он смотрел на Гришу с неприкрытым раздражением, но, как только его взгляд переметнулся на меня, в серых глазах мелькнула задорная искорка, которой я прежде никогда еще не видела. Облизнув напряженные губы, мужчина перевел взгляд на кружку с дымящимся черным кофе, которую принес с собой, и я, поняв, чего он хочет, привычно холодно ответила: — Молоко на средней полке холодильника. Жирность полтора процента. Прямиком из самой пастеризованной коровы. Гриша хихикнул за моей спиной, и я, к своему удовольствию и немножко страху, заметила, как из взгляда Гордеева пропала непонятная искорка. Начальник снова стал таким, каким мы его хорошо знали – предсказуемо раздраженным. — Степанов, я отправил тебе правки по макету, — Гордеев глянул на наручные часы, и я снова поймала себя на мысли, что почему-то глазею на его руки, — Еще семь минут назад. На обработку я дал тебе полчаса. Сам посчитаешь, сколько осталось, или возьмем у Аллочки калькулятор? Холодный серый взгляд впился в растрепанного дизайнера и, пока тот не пал жертвой офисного террора, я взяла на себя право встрять в разговор. — Гриша помогал мне. Верните ему эти семь минут, пожалуйста. Можете, вычесть их с моего счета. Гордеев закатил глаза, а я заметила, как его длинные пальцы крепче сжали кружку. Очевидно, мужчина закипал, и температура его тела уже превышала температуру кофе в кружке. — Я пойду, — Степанов глянул на меня ободряюще и пошел к своему рабочему месту, широко размахивая руками. У стойки остались только мы двое: я и Никита Дмитриевич. А перед нами целый офис, все еще пребывающий в легком шоке от того, с каким трепетом Гордеев назвал мое имя. Мужчина осторожно осмотрелся и, откашлявшись, громко спросил: — Выпьешь кофе? — его глаза испытующе изучали мое лицо. Я непонимающе похлопала ресницами. — Я пила, — коротко ответила я, чем заставила Гордеева забавно дернуть носом от едва сдерживаемого желания распсиховаться и «твоюматерями» уйти в свой кабинет. — Со мной. — сквозь зубы процедил он, наклонив голову и глядя на меня исподлобья. Кто-то в офисе не сдержался и удивленно ахнул. На задках побежали шепотки. Даже не отрывая удивленного взгляда от Гордеева, я ощущала на себе пристальное внимание зала, будто меня выставили на сцену перед огромной аудиторией и велели петь, а я в общем-то даже в душе не пою, чтобы соседи не подумали, что ко мне забрался маньяк, и я зову на помощь. — Твою мать, Аллочка... — под нос пробубнил Никита Дмитриевич. Нас разделяло всего два шага, но пространство между нашими телами настолько сгустилось, что казалось, будто в воздухе закручивается воронка, которая вот-вот ввернет нас обоих в пучину невыраженных эмоций, и мы захлебнемся в смеси его гнева и моего страха.