Гражданам другой национальности пришлось дублировать по-немецки. Дюжина в распоряжении, даже одиннадцать, если отбросить женщину. А если еще двоих штатских… Он понятия не имел, какие силы у врага, мог только догадываться. Подошел Феликс, повесил карабин на плечо. Его товарищ Тобиас уставился вопросительно. Микаэла держалась сзади, в глазах девушки застыла настороженность. Во время путешествия она почти не говорила, как-то вся сжалась, замкнулась. Майор в нескольких словах обрисовал создавшуюся ситуацию. Надо ждать. Лучше всего вернуться к машинам, выставить посты и терпеть до сумерек. Все должны быть вместе. – Вы готовы помогать? – обратился он к австрийцам. Те поколебались и нестройно закивали. – Для того мы и здесь, товарищ майор, – сказал Феликс. – Это наш выбор, мы не можем поступить иначе. – Будете держаться сзади, вперед не лезть. Микаэла, с тобой вообще разговор особый. Будешь охранять машины, это, между прочим, важное поручение. – Хорошо, я согласна, – пожала плечами девушка и попыталась улыбнуться посиневшими губами. – Товарищ майор, может, искупаемся? – то ли в шутку, то ли всерьез предложил рядовой Пушкарев, кивнув на озеро. – Заряд бодрости получим, спать на ходу не будем. – Пневмонию ты получишь, – проворчал Андрей. – В этих горных озерах даже летом температура выше пяти градусов не поднимается… – Вилли, ты не ошибся? – удивился часовой. – Мне еще целый час на посту находиться… Это было последнее, что он произнес. Солдат заворочался, привстал. Грачев прыгнул ему на спину, вонзил нож в загривок. Удар был хорош, но не совсем точен – переломилось лезвие. Но шейные позвонки оказались серьезно повреждены. Немец захрипел, сбросил с себя красноармейца. Грачев не успел сгруппироваться, ударился плечом о скалу, зашипел от боли. Немец оказался частично парализован, подломилось колено, на которое он хотел опереться. Кровавая пена потекла с губ. Навалился кряжистый Мартынюк, стал наносить удары в спину. Немец вздрагивал, давился кровью, потом рухнул на живот и затих. – Падла, плечо повредил… – простонал Грачев. Не повезло – и на старуху бывает проруха. Он сел на корточки, стал тереть отбитую конечность. – Быстрее, Пашка, двигать надо. – Мартынюк схватил его за руку. Грачев едва не завизжал. – Мартынюк, ты одурел, не видишь, я пострадавший… – Ну надо же, какие мы нежные, ручку ударил… – ворчал боец, помогая товарищу спуститься на дорогу. – Все в порядке, Грачев? – спросил Маркуша. – Нет, товарищ лейтенант, в лазарет пойду, – всплеснул рукой рядовой красноармеец. – Да в порядке я, не обращайте внимания… Сумерки уплотнялись. Длинные тени скользили по дороге, огибая гигантскую груду камня. Грузно бежали штатские. Последней семенила Микаэла, решительно отказавшаяся сторожить машины. Не для того она ехала в такую даль, чтобы трястись от страха – одна да еще в темноте! Девушка клятвенно пообещала, что будет держаться сзади, никуда не полезет и не станет визжать. Группа выбралась на открытое пространство. Прошли точку, где в последний раз видели сменившегося часового, прервали бег, залегли. Еще не стемнело окончательно, а на небосвод уже выбралась луна – нереально яркая, не луна, а театральный прожектор! Повсюду высились скалы, дорога сворачивала вправо, терялась в невидимой зоне. Каменное царство не кончалось, здесь было самое его средоточие. Движение по дороге превращалось в смертельно опасную затею. Бойцы смещались вправо от дороги, растворялись в развалах камней. Андрей вскарабкался на уступ, пополз по гладкой глыбе. Это было то же самое, что ползать по крышам плотно стоящих зданий. Приходилось перебираться на соседние поверхности, выискивать точки опоры, следить за тем, чтобы не соскользнула нога. Остальные ползли за ним, повторяли его движения. Майор расположился за приплюснутым булыжником, стал осматриваться. Подползли Булычев с Несмеловым. Остальные держались сзади компактной группой. Что-то было не так, нарастало беспокойство. Что не так? Со стороны противника не поступало тревожных звуков. Нервы шалили, противник находился совсем рядом… – Непростая задачка, товарищ майор, – прошептал Несмелов. – Может, отойдем, вызовем бомбардировщики? – Разбомбить – дело нехитрое. Наша задача – захватить объект в целости и сохранности. Несколько минут молчали. Скалы в лунном свете напоминали бурное море на стоп-кадре. Метрах в восьмидесяти их высота подрастала, оттуда доносился гул работающего генератора. Очевидно, у охраны имелось все, необходимое для жизни. «Пещеры в скалах?» – задался Андрей резонным вопросом. По каменным стенам отплясывали слабые отблески – где-то в низине горел костер. Майор напряг слух и различил обрывки речи. В этой местности, по-видимому, было много пещер. Груз могли и не разгружать – загнали машины в пещеру и оставили как есть. Сколько человек в охране – он тоже не знал. – Товарищ майор, разрешите, я сползаю туда? – снова зашептал Несмелов. – Я худой, юркий, просочусь. Грачева отправлять нельзя, он руку повредил. Остальные ненадежные. – А ты надежный? – хмыкнул Булычев. – А то, – обиделся Женька. – Да я везде пролезу, товарищ майор. – Давай, – решился Гордин, – только тихо. Выясни обстановку и количество людей. Только без лихачества, лейтенант, не попадись. – Ага, все понял… – Молодой офицер сполз с камня и вскоре растворился в темноте. Беспокойство и не думало униматься… Где он допустил ошибку? Все пошло прахом уже через пять минут! Тревожно вскрикнул часовой, прогремел выстрел. За ним автоматная очередь, отдавшись эхом в скалах. В дело вступили другие автоматы – все немецкие. Но нет – проснулся ППШ, впрочем, быстро заглох. Рванула граната. Огонь прекратился, доносились только крики. Андрей застонал, ударил кулаком по камню, содрав кожу. Попался, товарищ лейтенант! Эх, Женька, Женька… Теперь все пропало, придется принимать неравный бой! – Товарищ майор, что же это такое? – вскинулся Булычев. – Не может быть, чтобы Несмелов таким идиотом оказался. Они ничего не знали об охране. А она явно не дремала, и Несмелов угодил в ловушку. За спиной встревоженно зашептались красноармейцы, подполз лейтенант Маркуша: – Товарищ майор, это как понимать? Отходить будем или бой примем? Мы готовы, нам не привыкать… Майор скрипел зубами, решение не вызревало. Отступать нельзя, разве что отойти, чтобы занять удобную позицию. В районе скал перекликались немцы. Потом стали появляться – вырастали прямо из сумерек. Несколько человек взобрались на гору валунов и рассредоточились. Остальные шли внизу, обмениваясь отрывистыми фразами. Немцы не паниковали – если это СС, то они вообще никогда не паникуют… – Уходим… – прошептал Андрей. – Если вступим в бой, нас низом обойдут, тогда пиши пропало… Группа попятилась. Направление на север, нельзя отдаляться от вражеской базы. Держаться только вместе… Судя по голосам, фрицев было не меньше дюжины. Они шли охватом, светили фонариками. Андрей увел свою группу с опасного участка, на это потребовалось несколько минут. Противник остался в стороне. Издалека доносились крики. Унтер-офицер приказывал солдатам расширить зону поисков. Двое с пулеметом – на дорогу, запереть выход! Никто сегодня не уйдет живым! На этих словах Андрей ощутил холодок в спине. Своего часового немцы проморгали, но что касается всего остального – похоже, были в курсе… Ойкнула Микаэла, нога соскользнула с обрыва, обрушился дерн. Откуда здесь обрыв? Андрей метнулся, схватил ее за шиворот, оттащил от опасного участка. Обрыв был крутой, и глубина явно не метровая… – Товарищ майор, вправо надо уходить, здесь тропа по обрыву… – подсказал кто-то, кажется, Пушкарев. – Здесь останемся – зажмут нас… Оперативники не были сильны в проведении войсковых операций. Они по другой части. Андрей собирал людей. Все вышли? К обрыву не подходить! Кого-то не было, он пересчитывал по головам, то и дело сбиваясь со счета. – Товарищ майор, одного австрияка не хватает, – обнаружил светловолосый Бурзин, – ну, того, что повыше. А ведь я давно его не видел… Мужики, кто-нибудь видел этого парня? Липкая тревога проползла по спине. Это могло быть случайностью: Феликс просто отстал от группы, заблудился. Но как он мог отстать и заблудиться, если все держались вместе? Феликса не было. Заволновалась Микаэла, задергался Тобиас, бросился обратно в лабиринты, стал звать товарища тягучим шепотом. Потом вышел, растерянно развел руками. Холодок ощущался все явственнее. Народ начал соображать. Рассвирепевший Булычев схватил за ворот Тобиаса: где твой дружок, подлюка? Парень сам ничего не понимал. Он не был сообщником, иначе давно бы тоже смылся. Прояснялось кое-что, но почему не раньше, черт возьми?! Выстраивать анализ было не время. Гордин командовал: все на тропу, строиться в колонну по одному… Он рассчитывал выйти из опасной зоны, перестроить боевой порядок. Но горстку людей зажали на краю обрыва – и явно не без помощи «постороннего», у которого было время добежать до своих и привести облаву! Отрывисто каркали солдаты: здесь они, всех уничтожить! Эсэсовцы лезли из лабиринтов, кто-то строчил сверху. Это было форменное побоище! Красноармейцы отстреливались, при этом фактически не видя неприятеля. Люди метались, застигнутые врасплох. Силуэты вражеских солдат вырастали из-за каменных махин, производили выстрелы и прятались. Сверху застучал пулемет, усиливая панику. – Суки, обложили! – прорычал Мартынюк. Он палил не глядя, кричал что-то дикое – пока не споткнулся и не покатился под ноги Калинченко. Тот ненадолго пережил товарища, выхватил гранату из подсумка, но не успел вырвать чеку – повалился на мертвого товарища. Пятился Бурзин, щедро опустошал магазин. Охнул Пушкарев, схватился за простреленный живот, упал на колени. Тобиас вскинул карабин, успел произвести пару выстрелов, пока очередь в упор не швырнула его в обрыв. Истошно кричала Микаэла. Андрей прикрывал ее, хлестал короткими очередями. Куда она пятилась, дура? Вторая попытка испытать чувство полета? Он схватил девушку за куртку, но пальцы не могли удержать падающее тело. Микаэла захлебнулась криком, замахала руками. Снова хлынул дерн с обрыва. Она вцепилась в какой-то выступ, прежде чем разжались руки, и снова Андрей не успел. Да и какой в этом смысл? Он орал как сумасшедший, палил по фигурам, качающимся в темном воздухе, кажется, в кого-то попал. С ревом, опустошив магазины, бросились на фашистов лейтенант Маркуша и рядовой Грачев. Но не добежали, рухнули, сраженные наповал. – Командир, уйди на хрен! – коршуном налетел Булычев, повалил Андрея и сам повалился – и вовремя, рой свинца рассек воздух. – Уходи, командир, я прикрою! Давай на тропу, там, кажется, нет никого… Булычев опять был на ногах, отбросил пустой автомат, выхватил «ТТ», бросился на врага, спеша опустошить обойму. Андрей не собирался спасаться бегством. Все кончено, он должен умереть вместе со всеми, а секретную лабораторию пусть ищут другие. Он тоже выбросил автомат, достал «ТТ», передернул затвор. Быстрее, пока еще жив, забрать с собой хоть кого-то… Немец хладнокровно бросил гранату. Она рванула у Булычева под ногами, старшего лейтенанта – вернее, то, что от него осталось, – отбросило в сторону. Дымом заволокло поляну на краю обрыва. Немцы благоразумно попрятались. Кто-то рассмеялся, сидя за камнем. Взрывная волна ударила по голове, сбила с ног. Осколки прошли стороной – странно, но бывает. Андрей упал рядом с кустарником – в нескольких шагах от обрыва. Сознание практически отсутствовало. Затряслись кусты, кто-то выскочил из них и пробежал мимо, отдавив ему ногу. Неподвижного офицера посчитали убитым. Немцы гомонили, как сороки, смеялись: мол, эти русские с 41-го ничуть не изменились! Над полем боя еще витал пороховой дым. Контузия была чувствительной, сознание держалось на тонкой ниточке. Андрей куда-то полз, мелкая каменная крупа набивалась под ногти, острая трава резала пальцы. Работал инстинкт самосохранения, особых мыслей в голове не было. Он вцепился в ствол у основания кустарника, подтягивался, пока в руках оставалась сила. Обнаружив под животом собственный пистолет, машинально схватил его, сунул за пазуху. Майор не помнил, как оказался за кустами. Над головой (хотя на самом деле где-то дальше) прозвучал резкий окрик: «Прочесать местность!» Он заполз в щель между камнями. Машинально вынул пистолет, в котором еще оставались патроны, пытался вспомнить, сколько, – это надо знать, чтобы последний оставить себе. Но ничего подобного в памяти не возникало, кроме того, что в кармане должна быть запасная обойма… Хрустнули ветки, двое прошли совсем близко, ведя размеренную беседу. Было желание вступить в дискуссию, объяснить гадам, в чем они не правы, а затем всадить в каждого по пуле. Или сразу всадить – а потом объяснить. Майор уже простился с этим светом, ждал конца. Но немцы прошли мимо, голоса затихли. Сознание уплывало, кружилась голова. Звезды опустились низко, поблескивали, безумно мешая сосредоточиться. Он цеплялся за реальность, чтобы не лишиться чувств, но мысли рвались, как нити паутины. Сознание в какой-то миг помутилось, майор погрузился в водоворот, перестал сопротивляться. Но вскоре очнулся и пополз подальше от голосов – единственное, что пришло в голову. Наступила ночь, но холод пока не ощущался. Он сделал попытку приподняться, но ноги подкосились, Андрей упал на колени. В горле першило, рвался кашель. Но кашлять было нельзя, и он отчаянно бил себя кулаком в грудь, делал судорожные попытки продышаться. Потом свернулся клубком и забылся. В течение ночи несколько раз приходил в себя, порывался куда-то бежать, но тут же падал замертво. Последствия контузии оказались серьезными, а организм – не таким уж железным. Потом подкрался холод: он съежился, свернулся эмбрионом. Забылся только под утро, но сон был тревожный, изматывал душу. Майор видел перед собой живые лица своих офицеров: смеялись Свечников и Романчук, умничал Яша Лапчик, над ним посмеивался Женька Несмелов… Андрей стонал, пытался им что-то объяснить, ссылался на войну, на то, что враг умен и коварен. Подчиненные уже не смеялись, подошли ближе, обступили, пристально смотрели в глаза своему командиру. «Ладно, товарищ майор, – снисходительно произнес Алексей Зинченко, – любите нас мертвыми. Другими мы уже не станем». Из тумана выплывала физиономия Феликса – в ней не было ничего особенного, обычный парень, такого трудно заподозрить. Он улыбался, глумливо подмигивал. Андрей вертелся, выл, так хотелось порвать этому перевертышу горло голыми руками! Взрывалась граната под ногами старшего лейтенанта Булычева – осколки разлетались медленно, но поражали все, что встречали. Возникло серое от страха лицо Микаэлы Шварцен – она падала с обрыва, но тоже медленно, глаза умоляли, а губы шептали: «Теперь ты понимаешь, что меня можно было и не подозревать?» Он и не подозревал, доверился интуиции, а ошибся в другом человеке! Он лез из кожи, тянул руку, чтобы схватить девушку, но Микаэла ускользала, падала, делалась маленькой. При этом глаза ее оставались рядом, смотрели с упреком… Он напрягался, чтобы сбросить наваждение, но глаза Микаэлы оставались перед ним. В этом было что-то неправильное. Он вертелся, бредил, просил прощения, но Микаэла не пропадала. Ее голова висела над ним, скомканные волосы щекотали кончик носа. Он мог ее потрогать, ощутить дрожащее туловище. Она уже не молчала, что-то бормотала, трясла его. Андрей заморгал. Небо над головой начинало сереть, различались очертания предметов. На коленях перед ним сидела женщина, трясла его и что-то говорила. «Может, живая?» – вяло подумал Андрей. Нет, он лично видел, как она падала, а оттуда не возвращаются… От холода заработала голова. Он резко приподнялся, пристально уставился в женские глаза. Он уже не спал, не метался в бреду. Но глаза не пропадали. И плечи, которые он ощупал, были из плоти. Андрей поднялся, сел на колени. Женщина сидела напротив – грязная, взъерошенная, в рваной куртке, но точно не мертвая. – Я так долго не могла привести тебя в чувство… – Микаэла облегченно выдохнула. – Ты метался, стонал, а это опасно, тебя могли услышать… Надо помнить, что мы в этом районе не одни. Здесь солдаты СС, а они не знают жалости и даже меня не пощадят… – Постой, ты живая? – Андрей энергично растер лоб. Всякого он повидал на этом свете, но возвращение мертвых в реальный мир наблюдал впервые.