Три выстрела слились в один, когда до цели оставалось рукой подать. Всадник вздрогнул, его клинок так и не опустился на голову стрелка, а вставшая на дыбы лошадь сбросила тело на землю. «И зачем я тянул время? Хотел, чтобы, как в голливудском фильме, спасение пришло за миг до смерти? Пришло. И кому это надо? Моим нервам? Ну да, теперь от подчиненных нужно скрыть дрожь, которая терзает, как последнего алкаша». Дым развеялся, и мужчины принялись собирать трофеи. Особенно радовались лошадям, которых можно было хорошо продать в том же Смоленске. – Стоять там! Не идти!.. – Визгливый вопль заставил вздрогнуть. – Шайтан вас всех забрать. Я ей горло резать! Не идти ко мне! На последней повозке обоза, тянувшегося за пленниками, стоял длинноусый мужик в отороченном мехом колпаке и прижимал к себе связанную девушку, приставив к ее горлу кинжал. «Что ж такое! Опять кого-то просмотрели. Ну да, только уверуешь, что все обошлось, – и тут тебе подкинут нежданчик». – Дядя Евсей, можно я с ним поговорю? – попросила одна из тех девушек, которых собирались сжечь на костре. – Попробуй, Горислава, – кивнул он. – Кузнец, с ума сошел? Что у нас, мужиков нет?! – возмутился было Еремеев, но Горислава уже начала разговор: – Эй, басурманин, у вас все такие или токмо ты один за спины женщин прячешься? – Глупый баба, языком болтать нет. Звать главный. Иначе она секир-башка. – Ты меня дурой назвал? Я ведь и обидеться могу! – Девушка сказала это с явным вызовом. – Мне на ты плевать. И на она плевать. Быстро звать сюда главный этот сброд, иначе я резать горло. – Плевать на меня? Да кто ты такой, сморчок плюгавый? – Я мурза Аббаз, правый рука хан Кичи. Ты быть моя раба уже сегодня. – Меня в рабство? А не перебьешься, старый хрыч? Меня так просто не связать, а рука у меня тяжелая. – Я терять терпений. Буду резать горло сначала она, потом ты. – Заладил одно и то же! Да не сойти мне с этого места, ежели ты – Аббаз, правая рука хана Кичи. Сам себе горло сейчас и перережешь. Тьфу на тебя! – Ты куда идти?! Я не все сказать, глупый баба. – Мурза подался вперед, не ведая, что одно колесо телеги зависло над рытвиной. Под весом басурманина оно стало опускаться, и он, пытаясь сохранить равновесие, замахал руками. Пленница, почувствовав, что кинжал ей больше не угрожает, сразу боднула Аббаза головой, и он свалился, умудрившись при приземлении проткнуть собственное горло. – И что это было? – Александр переводил взгляд с кузнеца на Гориславу. – Ему не стоило обзывать эту девушку, – спокойно ответил Карпов. – Волшебница? – Нет. Просто с небольшими особенностями. – Это у нее дар такой? – не унимался Еремеев. – Дар или проклятие – сложно понять, но девка хорошая. Зла от нее никто не помнит. «Если это зло убивает, то кто же запомнит? Теперь хотя бы ясно, почему ее хотели сжечь». Тем временем отряд занялся освобождением пленных. Ветеран подозвал к себе нескольких парней и принялся их расспрашивать. Александр окинул взором поле недавней битвы. Решив, что его вмешательства не требуется, продолжил беседу: – А вторая? – Сестра ее? То Мирослава, вот у нее действительно дар, – сообщил Карпов. – Только для его проявления девушка должна быть счастлива. – Тяжелая задачка. Особенно при нынешней «веселой» жизни. И что тому достанется, кто ей подарит счастье? – В детстве Мирослава таким здоровье поправляла, удачу притягивала. Ребенка счастливым сделать легко: дал пряник, по головке погладил. А нынче… уж лет пять как ее дар не проявлял себя. – Командир, этот Кичи повел полсотни всадников на Троицкое, – доложил подошедший Буян. – К вечеру они будут там. Степняки уже знают, что в деревне нет волшебника и им некого опасаться. – Час от часу не легче! Откуда ты узнал? – Парни поведали, коих мы из полона вызволили. Они из той деревни, куда мы шли, – ответил ветеран. – А куда этот мурза тащил полон? – В Крашен. Его хан давно с городскими властями дружбу водит. Рабов продает, награбленное сбывает. «И здесь пан Тадеуш наследил. Прямо вездесущий лях получается. Куда не кинься, а он и тут место пометил! Как бы мне скорее понять, чем ему моя жизнь опасна? Может, ответ где-то рядом?» – В деревне кто-нибудь из татар остался? – спросил Еремеев. – Ушли все. Еще раньше, чем полон увели. Хорошо хоть избы жечь не стали и частокол не порушили, видимо, Тадеуш запретил. Хочет и эту деревеньку к рукам прибрать, – нахмурил брови Буян. – Мы сможем в Троицкое попасть раньше степняков? – Только напрямую через лес, верхом. Но тут заблудиться – раз плюнуть, даже ежели леший вмешиваться не станет. А ведь он только по дороге нам идти разрешил. «Это не Тадеуш, а какое-то проклятие на мою голову! – мысленно возмутился Александр. – Проклятие?» – Евсей, скажи, – обратился он к кузнецу. – Ежели Горислава пожелает, чтобы я немедля с лешим встретился, – сбудется? – Ты хочешь ее обидеть? – Глаза кузнеца полезли на лоб. – Нужно для дела. Собираюсь Тадеушу еще один сюрприз организовать. Совсем ведь гад распоясался, русскому люду проходу не дает. – Ладно, переговорю с ней. – Кузнец отправился искать девушку. – Буян, надо отобрать бойцов, кто может ездить верхом и стрелять. Ежели у меня все получится, прибудем в Троицкое раньше татар и устроим им горячую встречу. – Добре, командир. – Ветеран усмехнулся в бороду. – Людей отберу лучших. «А вдруг не справимся? И этих загублю, и тех не уберегу, – заполз в сознание червячок сомнения. – Ищу оправдание, чтобы не нестись сломя голову? Не стоит этого делать! Там ведь не только люди, а еще и моя будущая собственность в виде избы. А купец должен оберегать вложенный капитал, иначе по миру пойдет!» – Еремеев нашел «достойное» оправдание тому, что намеревался сделать. – Это ты меня обижать задумал? – подошла Горислава. В ее глазах играли озорные огоньки. – Есть такое желание. – Тогда пойдем, ежели не боишься. – Ведьма усмехнулась, перекинув косу на другое плечо. – Куда? – В лес, знамо дело. Не на людях же. «Интересно, как она мыслит процесс нанесения обиды?» – следуя за ней, пытался прикинуть Еремеев. – Стой тут, – приказала Горислава. Сама отошла на пять шагов и тоже остановилась. – Теперь смотри мне в глаза и начинай. С места сходить не надо, а то накроет с лихвой. – Чем? – Проклятием. «Легко сказать – обидеть. Вот стоит перед тобой черноокая красавица, смотришь ей в глаза, и они затягивают, как в болото. Про такую стихи слагать хочется, а мне нужно ей гадости говорить». – А платьице у тебя не того… Полнит малость, – начал он. – Так ведь это и хорошо, а то все худышкой зовут. «Так, не угадал. Полнота здесь – признак здоровья. Чего еще?» – Раз зовут, значит, так оно и есть. Скажи, а тебя за что сжечь хотели? – Боятся меня люди. Наши хотя бы знают, что я лишь на худого человека могу проклятие наслать, а пришлые – те привыкли беду нести, а ответ держать не желают. – А сестру тоже боятся? Она вроде краше тебя будет. – Александр попробовал прощупать другую обидную тему. – Мира краше?! Да ты ее плохо рассмотрел! У сестры и нос длиннее, и губы бледнее, и грудь меньше. «Похоже, наступил на больную мозоль… Ну да, соперничество не только между братьями бывает, у женщин оно всегда гораздо жестче». – Зря ты на нее наговариваешь. И ничуть ее грудь не меньше. Наоборот, я как на вас обеих глянул, так ее сразу выделил. Познакомишь? – Еще чего! Если слепой и не видишь сам, то мне зачем утруждаться сводничеством? – Завидуешь ее красоте? Оно и понятно.