У меня мелькнуло мимолетное видение, в котором я расколотила всю посуду, старательно вытертую матерью. На мгновение пол в кухне покрылся белыми осколками, но они тотчас же исчезли. – Пожалуй, я вечером выйду погулять с Лиззи, ладно? Я взбежала наверх до того, как мама успела ответить: «Да». В «Мидоус» устраивали концерт с участием четырех групп – в том числе «Миллиона глаз», а мы уже несколько дней собирались сходить на него. Когда Лиззи заехала за мной, Сооджин и Хитер уже сидели в машине. – Слушай, что у вас случилось с Хамидом? – Сидящая спереди Хитер полностью развернулась ко мне, забравшись с ногами на сиденье. – Он сказал, что ты будешь занята до конца лета. Я решила, что после истории со Скоттом Хитер можно доверить тайну. Поэтому я рассказала им с Сооджин все. Когда я дошла до того места, где меня вырвало в мусорное ведро, мы уже стояли на самой отдаленной и пустынной стоянке «Мидоус». – Только, пожалуйста, ничего не говори Хамиду! – с мольбой посмотрела на Хитер я. Медленно кивнув, та издала дурацкий смешок. – Да, теперь я понимаю, почему ты будешь занята до конца лета. – И дело не в том, что Хамид плохой парень. Напротив, он очень классный. Просто я не… Понимаю, это звучит странно, но я не хочу с ним говорить. – Я тебя прекрасно понимаю. Я хочу сказать, он мой двоюродный брат и все такое, и я переживаю за него. Но он, конечно, тот еще козел. – Набив трубку «травкой», Хитер сделала глубокую затяжку. – Хочешь курнуть? – Я хочу! Эй, я сидела за рулем! – Лиззи потянулась за трубкой, из которой еще струился дым. Какое-то время мы передавали трубку друг другу, затем направились на концерт. После выступления первой группы позади раздался знакомый голос: – Привет, девочки! Классный концерт, да? Мне показалось, что волосы у меня на затылке попытались куда-то сбежать. Обернувшись, я увидела нашего учителя обществознания, мистера Расманна, с сигаретой во рту, одетого совсем не по-учительски в черную кожаную куртку-косуху. Он окончил университет всего пару лет назад, и многие старшеклассницы были от него без ума. – Здравствуйте, мистер Расманн, – улыбнулась Сооджин. – Не знала, что вы любите панк-рок. – Да, я скучаю по концертам, которые регулярно бывают в Лос-Анджелесе. Но сегодня здесь великолепная подборка исполнителей. Девочки, вы уже слышали «Миллион глаз»? Я поняла, что меня нисколько не заинтересует то, что он скажет дальше. Я предположила, что он задал свой вопрос, только чтобы получить предлог изрыгнуть пространные разъяснения о творчестве группы, которую я определенно понимала гораздо лучше его. Однако Сооджин почему-то клюнула на эту приманку. – Я их просто обожаю, но до сих пор ни разу не слышала выступление живьем. И, как я и предполагала, мистер Расманн воспринял этот ответ как предлог пуститься в многословные рассуждения о «Миллионе глаз», практически дословно почерпнутые из статьи в «Лос-Анджелес уикли». Лиззи достала сигарету, одну на всех, и мистер Расманн учтиво дал ей прикурить. Было классно, что нам дает прикурить учитель, но затем я вспомнила Боба и его желание обойтись «без лишних церемоний». Лиззи схватила меня за локоть. – Давай прогуляемся, пока не вышла следующая группа. Мы вышли в проход, и Лиззи оглянулась назад. – Этот Расманн такой бабник! Вечно волочится за девчонками из нашего класса. – Правда? Фу! Подбежав к нам, Сооджин едва не врезалась в ограждение, у которого мы стояли. – Девочки, вы почему оставили меня с этим извращенцем? – А почему ты оставила Хитер с этим извращенцем? – вопросительно подняла брови я. – Хитер пошла в сортир. – Что он сделал? – Ну, сначала я подумала, что он хороший парень. Ну, типа, он попросил меня называть его Томом и стал распространяться о классной музыке. Но затем, типа, у тебя кожа как у китайской куколки, и не хочешь ли ты куда-нибудь сходить после концерта, и все такое. – Этот козел весь год приставал к девчонкам у нас в школе. – У Лиззи на лице появилось то разъяренное выражение, которое я видела лишь однажды, в тот вечер, про который мы никогда не вспоминали. – Определенно, у него зуд домогательства. – Нужно преподать ему хороший урок. – Губы Лиззи стиснулись в жесткую усмешку. Сооджин также улыбнулась. Я полагала, что на этом все закончится. Но когда мы вернулись на свои места, мистер Расманн был еще там. Сооджин натянула на лицо фальшивую флиртующую улыбку, к которой прибегала только тогда, когда собиралась отыметь кого-нибудь по полной. – С возвращением, дамы! – Мистер Расманн попытался пропеть это на мотив песни «Бисти бойз», но получилось у него ужасно. – Привет, э… Том. – Сооджин бросила выразительный взгляд на Лиззи. – Так куда вы предлагаете отправиться после концерта? – Ну, можно ко мне домой, – оскалился он. – У меня есть бутылка отличного бурбона, мне ее отец подарил. – А моим подругам тоже можно? Мистер Расманн жадно окинул нас взглядом. – Конечно! Какого черта, сейчас ведь летние каникулы, верно? * * * Следуя указаниям мистера Расманна, мы приехали в комплекс жилых апартаментов в Тастине. Этот район – один из тех, что были освоены в пригородах в семидесятые годы. Очень зеленый и тихий. Когда мы петляли между аморфными газонами и кирпичными стенами, скрытыми деревьями, я отстала от подруг и закурила сигарету, которую мне до того сунула в карман Лиззи. – Девочки, я вас догоню! Курну минутку! – Мы тебя ждем! Они поднялись на деревянное крыльцо в деревенском стиле, а я прислонилась к фонарному столбу, выпуская неровные кольца дыма и пытаясь понять, что мы собираемся сделать. Я размышляла о Хамиде, о том, как мне хотелось бы, чтобы он извинился за то, что не звонил. Совершенно иррационально я злилась на него за то, что он не извинился за тот самый вечер, о котором ничего не знал, когда я лежала обнаженная на операционном столе, а у меня внутри копошилась машина, причиняющая адскую боль. Табачный дым и страдания щипали мне глаза, отчего все вокруг расплывалось. Внезапно из-за угла вышла женщина, одетая под Ганна Сакса, что было модно в восьмидесятых, в длинном распахнутом пальто, под которым были бриджи и блузка с глухим воротником, и направилась прямиком ко мне. Ее волосы были забраны назад в длинный густой хвост. – Мне нужно поговорить с тобой о Лиззи, – остановившись прямо передо мной, сказала женщина. – Что? – Я настолько опешила, что даже не спросила, откуда она знает нас с Лиззи. Женщина показалась мне смутно знакомой, но я не смогла вспомнить, где ее видела. – Я хочу, чтобы ты знала, что тебе необязательно делать то, о чем ты пожалеешь. Ты можешь остановиться сегодня. Прямо сейчас. – Женщина склонила голову набок. – Ты меня понимаешь? Ты можешь прямо сейчас вернуться домой и обо всем забыть. Не позволяй Лиззи втягивать тебя в это. Теперь мне уже стало здорово не по себе. – Какого черта? Кто вы такая? – Я… Ну, это трудно объяснить. Тут открылась дверь квартиры мистера Расманна, и вышедшая на крыльцо Лиззи окликнула меня. В этот момент его квартира показалась мне безопаснее того, что происходило здесь, в обществе знакомой и в то же время незнакомой женщины. – Мне пора идти. Я взбежала на крыльцо, оставив женщину стоять с открытым ртом; она говорила мне вслед, но я не расслышала. Пока мистер Расманн громыхал на кухне, мы осмотрели его гостиную. Там стояли диваны, кресла с изрядно потертой обивкой и, нужно признать, просто превосходная стереосистема. На стене над проигрывателем грампластинок висел плакат Сида Вишеса в рамке, к которому были подколоты флаеры с концертов. «Черный флаг», «Мертвые Кеннеди», «Плохая религия»[34][Black Flag, Dead Kennedys, Bad Religion – соответственно (прим. ред.).]. У него есть вкус. Сооджин взяла один из толстых фотоальбомов в тканом переплете, с пластиковыми кармашками, и раскрыла его наугад. Она показала его нам. Альбом был полон моментальных снимков девушек. И некоторые из этих девушек были совершенно голыми. Мне показалось, что с одной из них я училась в пятом классе. – Зачем он хранит все это? – ахнула Лиззи. – Девочки, я нашел стаканы! – весело окликнул с кухни мистер Расманн. – Я мою их специально для вас, потому что это особенный случай. Сооджин аккуратно поставила альбом на место, в точности так же, как он стоял. Моя грудь превратилась в векторную графику из фильма «Черная дыра»: плоская светящаяся сетка с торчащей из нее глоткой. Я чувствовала себя схематическим изображением гравитационных сил. Чего нельзя было сказать про Сооджин. – Это что еще за хрень? – спросила она вернувшегося мистера Расманна, указывая на альбом с фотографиями. Невероятно, но тот нисколько не смутился. Расставив на столике стаканы, он повернулся к нам и улыбнулся. – Это мои работы. В свободное от преподавания в школе время я фотограф. – И что же это за фотограф, который снимает голых девочек? – прищурилась Хитер. – Это искусство. Торжество женского тела. Такие красивые девушки, как вы, должны это понимать. Астрофизический феномен у меня в груди внезапно взорвался, оживая, заполняя мой слух радиоактивными частицами, и я словно со стороны услышала свой собственный истошный вопль: