– Так… Так что вы, которая я, здесь делаете? – Я здесь, чтобы посоветовать тебе держаться подальше от Лиззи. Она будет и дальше убивать людей, а ты… Ты понимаешь, что это плохо. К тому же она токсичный друг. Ничего хорошего общение с ней тебе не принесет. Я категорически запрещала себе подобные мысли, посему мне отчаянно захотелось сменить тему. – Вы путешественница? Я полагала, что мы будем изучать настоящую геологию… – Многое изменилось после того, как ты… После убийств. Всего я тебе сказать не могу, но это было действительно ужасно. Я хотела совсем другую жизнь. Я и имя наше также сменила. Теперь меня зовут Тесс. – Вы это серьезно? Я терпеть не могу это имя! – Помнишь, как мы в начальной школе терпеть не могли темный шоколад? А теперь ничего другого нам не нужно. Все меняется. – Наверное. – Я покачала головой, пытаясь представить будущее, в котором я стану путешествовать во времени и буду зваться Тесс. – Я читала, что можно сойти с ума и даже умереть, если в ходе путешествия встретить самого себя. – Да, меня это тоже беспокоило. В журналах по геонауке на этот счет практически ничего нет. Очевидно, в первую очередь из-за юридических проблем. Но могут возникнуть и другие, такие как редактирование связанного конфликта там, где две версии истории накладываются друг на друга. Это может породить… крайне негативные когнитивные эффекты. Я очень сильно рискую. Слушая Тесс, я вдруг поняла, что глаза у нее абсолютно такого же цвета, как у меня. Ну разумеется, так и должно быть. И в мочке правого уха у нее три отверстия: я вспомнила, как проколола уши в прошлом году, летом. Впервые у меня мелькнула мысль, что все это – на самом деле. Реально. Я разговаривала с будущей версией самой себя, и я убивала людей… А может быть, меня дурачили по полной программе. Если эта женщина не галлюцинация, быть может, она дьявольски изворотливая мошенница. – Как я могу убедиться в том, что вы – это действительно я, что вы не аферистка? – Я знаю, что ты сделала аборт. Из-за того, чем вы занимались с Хамидом. Я также знаю, что об этом ты рассказала только Лиззи, Сооджин и Хитер. И матери Лиззи. – Вы могли узнать это от врача, или от моих подруг, или как-то еще. – Твой… Наш отец. Мы никогда никому не рассказывали о том, что произошло в ту ночь. Я вонзила пальцы в скамейку, чувствуя, как занозы вонзаются в кожу. Тесс права. Об этом я не рассказывала никому. Услышав, как посторонний человек (пусть даже формально это была я сама) говорит о моей тайне, я испытала физический шок. Грудь заполнило зловонное болото воспоминаний. Тесс говорила об этом, а значит, в ту ночь все случилось на самом деле. – Теперь ты мне веришь? Мы можем поговорить о Лиззи? – С нами должно произойти что-то плохое? Нас схватят? – Я и так сказала достаточно, – покачала головой Тесс. – Больше о будущем я ничего не скажу. Давай сосредоточимся на настоящем. Я не ответила. Для меня все это уже было слишком. Крепче стиснув скамейку, я думала о том, как всякий раз, когда отец меня трогал, мне казалось, будто я тону. Глядя на Тесс (на себя), я гадала, каким местоимением ее называть. Было бы противоестественно называть ее «я», но в то же время с научной точки зрения называть ее «она» или «ты» также не совсем правильно. Однако если это действительно была я, то какая-то незнакомая я, или, возможно, потенциальная я. Мы прямо сейчас изменяли линию времени. Я решила ограничиться местоимениями «она» и «ее», по крайней мере, в настоящий момент. Похоже, у Тесс подобных лексических трудностей не возникало. – У Лиззи масса проблем, и она затягивает тебя в них. Ты понимаешь, что я хочу сказать? – Да, но и у меня тоже проблем хватает. Это ведь я убила мистера Расманна. Это мой отец… – Я осеклась. Не существовало такого же простого слова, как «убийство», чтобы описать то, что сделал мой отец. – Тут ты права, однако виновата в этом Лиззи. Я хочу сказать, это она виновата в том, что произошло убийство. – Тесс нахмурилась, и впервые в чертах ее лица мелькнуло что-то знакомое. Попытки найти в нем себя напоминали, только наоборот, охоту в детских альбомах моей матери, где с фотографий на меня смотрела какая-то пухленькая незнакомая малышка. Я не могла поверить, что и в первом, и во втором случае это я, отделенная годами делящихся клеток. – Допустим. И как же я должна вести себя с Лиззи? – Вести себя?.. Никак. Тебе нужно полностью порвать с ней. Послать ее к черту. – Лиззи моя лучшая подруга. Наша лучшая подруга! Я не могу порвать с ней. К тому же что насчет Хитер и Сооджин? Я не могу прекратить общаться и с ними. Тесс задумалась. Похоже, это ей в голову еще не приходило. – Тебе не обязательно прекращать общаться с Сооджин и Хитер. Но ты должна держаться подальше от Лиззи. Если она снова попытается втянуть тебя в убийство, ты должна будешь отказаться. Развернуться и уйти, где бы ты ни находилась. Это понятно? – А почему вы говорите со мной, а не с Лиззи? Наверное, вам лучше ей сказать, чтобы она перестала убивать людей. – Нет, тут дело не только в убийствах, – вздохнула Тесс. – Лиззи плохой человек. По крайней мере, в настоящий момент. Она абсолютно неуправляемая. Лиззи заставляет окружающих что-то делать и не берет на себя ответственность за это. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Я задумалась над тем, что решения за нас всегда принимает Лиззи. Но затем вспомнила, как она обнимала меня, когда я была перепугана до смерти. Как она со своей матерью спасла меня от самого страшного, что только можно было себе представить. – По-моему, Лиззи не такая, – покачала головой я. – Я хочу сказать, у нее есть свои недостатки, но она… Она хочет нас защитить. – Ей необязательно было убивать Скотта, чтобы защитить вас. И уж тем более не нужно было убивать мистера Расманна. А теперь все вы в этом замешаны. – Я хочу сказать, бывает, Лиззи злится… И я согласна с тем, что не нужно было никого убивать. Я это знаю. Но впредь такое не повторится. – Повторится. – Но, может быть, мы уже изменили линию времени, да? Может быть, в следующий раз я остановлю Лиззи, и никаких убийств больше не будет. – Бывает, путешествия приводят к самым непредсказуемым последствиям, так что, полагаю, такое отдаленно возможно. Однако подобные масштабные редактирования, как правило, гораздо сложнее, чем ты думаешь. – Тесс говорила как профессор из университета, кем, полагаю, она и была. По крайней мере, она посвятила себя геонауке, ведь так собиралась сделать я. Я смотрела на ее внушающее ужас лицо – наполовину мое, наполовину чужое. Тесс была права в том, что мы действительно совершили нечто очень-очень плохое и этому нужно было положить конец, но я не хотела становиться на ее сторону в том, что касалось разрыва с Лиззи, особенно когда она начинала говорить таким менторским тоном. – Вы не можете знать наверняка! – Я встала. – Быть может, я изменяю будущее прямо сейчас! – Вряд ли. К тому же тебе не нужно менять будущее: ты должна разобраться с тем, что происходит сейчас. Ситуация с Лиззи становится опасной. Эти убийства имеют серьезные последствия. – Вы сами говорили, что нас не поймают. Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит, будто мы убили серийного убийцу? Или насильника? Нет! Все обвиняют в этом заезжих чужаков и преступников! Все утверждают, что это сделали мужчины! – Мой голос ощетинился зазубринами ярости, и я высказывала все, что приходило на ум. – Мне наплевать, что вы – это я. Вы – не я! Я ни за что на свете не перестану дружить с Лиззи! Она очень хорошая! Так что, если вы где-то крупно облажались, становясь собой, я не совершу ваших ошибок! Не дожидаясь ответа Тесс, я быстро пошла прочь. Я наконец оглянулась – она сидела, уронив голову и закрыв лицо руками. * * * Когда я вернулась домой, мама разговаривала по телефону. Она подчеркнуто не обратила на меня внимания, когда я вытащила из кладовки пылесос и поволокла его наверх. Одержимость моего отца обувью переросла в более общее стремление поддерживать чистоту ковров. Я пылесосила комнаты наверху два раза в неделю, следя за тем, чтобы забраться в каждый уголок. Иногда грязь и пыль прятались в промежутках между мебелью и стеной. Однако хуже всего были волосы. И у меня, и у матери волосы длинные, и вычищать их с ковров являлось ключевой задачей ритуала уборки. Я начала со своей комнаты, используя насадку со щеткой, чтобы проникнуть под низкую кровать и за комод. Первым делом я встряхнула покрывало в лошадках, подаренное мне семь лет назад на праздник Ханука. Затем вытерла пыль с письменного стола и с книжных полок – составных частей мебельного гарнитура, которые мой отец расставил с маниакальной точностью, используя рулетку, специальные отвертки и уровень с золотистой жидкостью, искрившейся в лучах света. Книги прикрывали углубления в стене там, где ударил отец, когда один из шурупов никак не закручивался. У меня в ушах до сих пор звучал голос отца в тот день, повысившийся на пике ярости до птичьего визга. «Знаешь, почему у меня ничего не получается? Потому что те, кто собирал этот набор, были чертовски ленивы! Ну почему они не могли положить хорошие детали? Никаких других причин нет. Просто они не желали себя утруждать!» После чего мелькнул кулак, ударяющий в стену, и гневные слова слились в один неистовый звук. Затем я перешла к коридору, к закутку, где на маленьком столике стоял Mac SE, единственным товарищем которого была маленькая пластмассовая коробка с флоппи-дисками. Рев пылесоса захлестнул меня, приглушив все то, что произошло сегодня. Я гадала, не нужно ли мне было задержаться и побеседовать с Тесс подольше. Может быть, она рассказала бы мне больше о том, что произойдет. Впрочем, быть может, Тесс и дальше настаивала бы на том, чтобы я порвала с Лиззи. А я, если честно, уже сама начинала подумывать об этом. Но я любила Лиззи, мы с ней дружили с детства. Я не могла представить себе жизнь без нее. Я не собиралась рушить нашу дружбу только потому, что так мне сказала сделать какая-то дура из моего будущего. Я была настолько поглощена своими размышлениями, что почти вздрогнула от неожиданности, когда отец, подойдя сзади, обнял меня за плечо. К счастью, я сохранила внешнее спокойствие и выключила пылесос. За годы, прошедшие с той ночи, которая, как подтвердила Тесс, была на самом деле, я научилась не делать резких движений. – Спасибо за то, что пылесосишь квартиру, Бет. – Бледно-голубые глаза отца ничего не выражали. Я не могла определить, какое у него настроение, и лучшей тактикой было ему подыграть. Притвориться, будто я занимаюсь уборкой, чтобы сделать доброе дело, а не потому, что стремлюсь избежать наказания. – Пустяки, – радостно улыбнулась я. Значит, сегодня мы друзья? Отец улыбнулся в ответ, однако я и не думала расслабляться. – Давай-ка посмотрим, как у тебя получается. – Пройдя в мою комнату, отец провел рукой по ковру, оставив вспаханные борозды. Один из пальцев зацепил длинный волос. – Так, – озадаченно произнес отец, словно не в силах понять, каким образом волос очутился на ковре. Затем он выразительно посмотрел на меня. – Я еще не закончила. Но уже очень близка! – Я снова улыбнулась – ласковая дочь, ведущая совершенно нормальный разговор со своим совершенно нормальным отцом. Не сказав больше ни слова, он спустился вниз. Пока что ничего плохого для меня не произошло, но я была предупреждена. Через несколько часов ковер был чист настолько, что можно было звонить Лиззи. Включился автоответчик, и мне пришлось орать после сигнала. – Эй, Лиззи, это Бет! Сними, сними, сними трубку! Ты дома? Щелчки и гудки. – Привет, Бет! Ты сегодня вечером свободна? Я узнала про один чумовой подпольный концерт в Лос-Анджелесе! Ты не поверишь! Выступает «Черная Образина»! Можно будет оторваться по полной. Ты сможешь вырваться из дома? Я оглянулась на отца, помешивающего картошку на сковороде. На кухне пахло чесноком и имбирем. – Можно я вечером схожу с Лиззи в кино? Улыбнувшись, отец молча кивнул. Сегодня я пользовалась его благосклонностью. Я научилась довольно неплохо обходить на цыпочках отцовские настроения, но все-таки порой он оказывался непредсказуемым. На этот раз мне удалось проскочить без царапины. * * * Лиззи заехала за мной около восьми вечера, и мы направились по автостраде Ай-5 в Лос-Анджелес, вдыхая выхлопные газы под оглушительную музыку «Ревущих сирен». Подпевая хором, мы спорили о том, почему ска больше «на грани», чем панк, и гадали, каким был бы современный эквивалент «Секс пистолс». «Зеленый день»? «Нирвана»? Мы не воспринимали эти группы всерьез: определенно, они представляли собой причесанное, подкрашенное лицо панк-рока. Движение становилось все более оживленным, то и дело вспыхивали красные тормозные сигналы, похожие на эфемерную кровавую реку. Я гадала, остались ли в грузовом отсеке универсала Лиззи какие-нибудь следы, но ни о чем ее не спрашивала. Было так приятно вести разговор, в котором ни разу не упоминались мужчины и убийства. Мне еще никогда не доводилось бывать на вечеринке во дворе, хотя я о таких много слышала от тех, кто на таких бывал. Лиззи раздобыла приглашение в музыкальном магазине «Сверстник». Поглаживая неровные края, я разглядывала ксерокопии рисунков черепов и обезглавленных манекенов. Слова и буквы, вырезанные из журналов, складывались в программу вечера: «Черная Образина», «Че Март» «Шиканисты», «Братья-панкс-кс-кс»[48][Grape ape, Che mart, Xicanistas, Brat punxxx – соответственно (прим. ред.).]. Местечко по указанному адресу было на узкой улице неподалеку от бульвара Уиттиер в Восточном Лос-Анджелесе. Пока мы кружили по району, ища, где поставить машину, я снова взглянула на приглашение, гадая, придется ли показывать документы, чтобы попасть на вечеринку. У меня имелась очень дерьмовая фальшивая ксива, которой я никогда не пользовалась, во внутреннем кармане моих самых сумасшедших клетчатых брюк. Было еще довольно тепло, поэтому мы оставили куртки в машине и напоследок еще раз проверили экипировку. Лиззи поправила тонкие черные подтяжки поверх моей футболки с «Черной Образиной», с видом сверху на Машину, проштампованную печатью «УКРАДЕНА». Затем я подержала зеркальце, чтобы Лиззи смогла подправить тушью для ресниц черные круги вокруг глаз. Лиззи надела рваное платье с блестками в духе шестидесятых и «доксы»[49][Тяжелые черные ботинки (прим. пер.).]. – Вид у нас с тобой просто потрясающий, – одобрительно заметила Лиззи, подражая говору «девочек из долины». – Мы две куколки. Хихикнув, мы присоединились к кучке подростков, ждущих своей очереди заплатить вышибале. Местом действия был квартал непримечательных одноэтажных семейных домов, немного выцветших и облупившихся снаружи. Узнать, какие дворики скрываются за этими фасадами, было невозможно, однако я предположила, что вряд ли они очень просторные. Два доллара – и мы оказались внутри, на длинной бетонной дорожке, на которой немного пахло пивом и которая привела нас в огромное открытое пространство. Среди моих соседей ни у кого не было такого двора, с акустической системой в одном конце и переоборудованной беседкой, идеально приспособленной для продажи «бухла», в другом. Какие-то малыши заглядывали в окна соседних домов и размахивали руками. Если бы такое происходило в Ирвине, кто-нибудь уже давно вызвал бы полицию. Здесь же устроители расставляли стойки с прожекторами, чьи крутящиеся лучи были видны с улицы. Несколько прожекторов освещали сцену, располагающуюся в углу двора под навесом. Собственно сцены не было: музыканты находились на одном уровне со зрителями, порой неотличимые от них. В настоящий момент выступали «Братья-панкс-кс-кс». Они рубились и орали, то и дело отпихивая разгоряченных зрителей, лезущих к ним из фан-зоны. Это доконало меня окончательно, после размеров двора и отсутствия полиции. В ирвинском «Мидоус» фан-зона представляла собой маленький пятачок перед зрительным залом. Здесь же фан-зоной был весь зрительный зал. По периметру двора стояли стулья, и было место вокруг танцующих, чтобы постоять спокойно, но я сразу же заметила, что долго там никто не задерживался. Мы подошли к бару, чтобы купить пива; девчонки за нами, бегло переходя с испанского на английский и обратно, обсуждали тот факт, что «Шиканисты» решили выпускать свой собственный журнал. Наконец я собралась с духом и заговорила: – Я просто тащусь от «Шиканистов»! Я их еще ни разу не видела. – Откуда ты приехала? – удивленно покосилась на меня одна девица. Внезапно я очень остро прочувствовала свой акцент богатых белых пригородов. Я попала на эту вечеринку в Восточном Лос-Анджелесе из еврейской семьи среднего класса, живущей в квартале свежевыкрашенных домов, и здесь вдруг почувствовала себя чужой.