Я разыграла целое представление, шумно спустившись вниз, чтобы дать отцу время положить трубку. Если бы я застигла его с поличным, мне пришлось бы выслушать лекцию о том, что его поведение оправданно, поскольку мне нельзя доверять. Я застала отца за столом, угрюмо читающим роман Найпола[52][Скорее всего, имеется в виду сэр Видиадхар Сураджпрасад Найпол (1932–2018), английский писатель индийского происхождения, лауреат Нобелевской премии (прим. пер.).]. Мельком взглянув на меня, он разрешил уйти из дома. * * * Когда Лиззи заехала за мной, она буквально прыгала от возбуждения. – Чем ты занимаешься на зимних каникулах? Официально каникулы назывались рождественскими, однако школьники – не христиане обычно придумывали для них другие названия. Я уныло думала о том, что проведу две недели со своими родителями. – Еще не знаю. – Мы с Хитер собираемся отправиться в Беверли-Хиллс на то частное выступление. Я слышала о нем от взрослых девчонок на том концерте в субботу. – Что это за выступление? – Насколько я поняла, в городе живет какая-то большая шишка из звукозаписывающей фирмы «Матадор», и он в канун нового 1993 года собирается устроить предварительный показ инди-групп. – Ну… Потенциально интересно. – Я произнесла это задумчивым тоном маститого ученого, что на нашем кодовом языке означало «Конечно, твою мать!». Мы свернули в тупик, в конце которого стоял дом Хитер, шоколадного цвета, в точности такой, как и его соседи. Лиззи заглушила двигатель. – Не хочешь сперва наширяться? – Лиззи одарила меня своей самой обаятельной улыбкой пирата-проказника. Впервые после того разговора с Тесс я ощутила прилив беззаветной любви к ней. Это моя лучшая подруга, она разбирается в геологии, никогда не судит меня и при том остается непослушной бунтаркой, как Великолепная Гарсия. Я была права: больше мы никого не убьем. Да, произошла очень мерзкая вещь, но, быть может, это будет самым мерзким, что случится в моей жизни. Я затянулась из деревянной с пластиком трубки, которую нам, вопреки всем опасениям, продали в аптеке. – Я так рада, что мы уберемся отсюда ко всем чертям через… – Я сосчитала по пальцам. – Через шесть месяцев? Как ты думаешь, мы сможем уже летом переехать в Лос-Анджелес? Лиззи выпустила дым через плечо в мутный полумрак. – Боюсь, до начала семестра нас в общежитие не заселят. Но, может быть, удастся что-нибудь придумать? Мы еще несколько раз передали друг другу трубку, и наконец я почувствовала, как из меня выветриваются последние токсины отцовского взгляда. За запотевшими стеклами Ирвин постепенно испарялся, его бесконечно повторяющиеся контуры сменялись испанской колониальной архитектурой студенческого городка Калифорнийского университета и забетонированными двориками Восточного Лос-Анджелеса, залитыми пятнами света. Когда Хитер впустила нас в дом, я увидела у нее за спиной в обеденном зале многолюдное семейное сборище – бесчисленных дядющек, тетушек, двоюродных братьев и сестер. Там был и Хамид, убирающий со стола посуду. Волосы у него отросли. Когда он взглянул на меня, я вздрогнула, и это никак нельзя было списать на то, что какой-то инопланетянин взял в свои руки мою сердечно-сосудистую систему. Нет, это было лишь мое сердце, забившееся чаще. Хамид улыбнулся, и я поймала себя на том, что не пошла следом за Лиззи в комнату Хитер. – Привет, Бет! Выйдя в прихожую, Хамид неловко прислонился к вешалке с горой одежды. Несмотря на то что в соседней комнате находились его родители, а мои подруги демонстративно остановились перед постером «Икс-рэй Спекс» на двери в комнату Хитер, у меня возникло ощущение, что мы здесь совершенно одни. Никто не мог нас услышать. – Привет… Ты приехал на зимние каникулы? – Да, на пару недель. – Хамид оглянулся на Хитер и Лиззи. – Я могу поговорить с тобой? Гул у меня в голове нельзя было объяснить лишь несколькими затяжками «травки». – Ну да… Конечно. – Давай прогуляемся. Я оставила Хитер и Лиззи слушать музыку, пообещав вернуться через несколько минут. Воздух на улице ударил резкой прохладной сыростью, и я глубже засунула руки в карманы куртки. Какое-то время мы шли молча, переходя из одной лужицы света в другую, а наши тени вращались вокруг нас. – Я много думал о прошлом лете, – наконец быстро заговорил Хамид. – Наверное, мне просто хочется понять, что случилось. По-моему, мы друг другу нравились, и внезапно ты перестала говорить со мной. Я рассказал об этом одной своей знакомой в общежитии (разумеется, не все, я не разглашал ничего личного), и она назвала меня ничтожеством. Я правда вел себя как ничтожество? Ты на меня злишься? Стиснув кулаки, я подумала о том, что есть такие виды боли, испытать которые Хамид никогда не сможет, просто потому, что у него нет соответствующих органов. И все же многие виды боли были у нас общими. – Нет, я не считаю тебя ничтожеством. – Тогда в чем дело? Я не собиралась ничего ему рассказывать, но вдруг выложила все. – Тут такое дело… Я хочу сказать, ты тут ни при чем. Но я забеременела. Все это осталось в прошлом, проблема решена, но… Я не хотела говорить об этом. – Матерь божья, Бет! Твою мать! О господи!.. – Хамид умолк, словно впитывая сказанное мной. – Что ты имела в виду под «проблема решена»? Мы свернули в другой тупик, еще не застроенный. Полоса чистого серого асфальта вела к прямоугольным участкам, засыпанным щебнем, где вскоре должны были появиться дома с двориками, на которых не поместится ничего, кроме столика, проткнутого складным зонтом. Остановившись, я окинула взглядом те невидимые места, где когда-нибудь будут жить такие же люди, как мы. Или не будут. – Я сделала аборт. – Почему ты мне ничего не сказала? Я мог бы… – Что? Что ты мог сделать? Стать путешественником и отредактировать прошлое? – Я гневно бросила эти слова, прежде чем успела сдержаться. У меня мелькнула мысль: «Не то ли самое происходит с моим отцом? Какие бы чувства он ни испытывал, наружу выплескивается одна только ярость». Хамид потер мыском ботинка землю. – Как ты… Я хочу сказать… Это ведь незаконно? – Да, незаконно. – Скрестив руки на груди, я сверкнула глазами. – Вот еще одна причина, по которой я не хотела говорить тебе об этом. Хамид долго молчал. Когда он наконец снова заговорил, его слова прозвучали едва слышным шепотом. – Кажется, я понимаю, почему ты ничего мне не сказала. – К тебе это не имеет никакого отношения. Ты ничего не смог бы сделать. – Злость прошла; теперь я просто говорила. – Понимаю, но… Мне ужасно стыдно. Это я во всем виноват. – И я тоже виновата. Нельзя сказать, что я выросла в мире, в котором нет презервативов. Просто это было… Неудачное редактирование. Печально улыбнувшись, Хамид покачал головой. – Понимаю, но… Я хочу, чтобы ты знала: ты настоящий друг, раз сделала такое… – Он осекся, переполненный чувствами. – У меня не так уж много друзей, способных сделать ради меня такое. – Я сделала это не ради тебя. Резко развернувшись, я направилась обратно к дому Хитер прямиком через заросли. В глубине души я надеялась, что Хамид попытается меня догнать, но он этого не сделал. Глава 16 Тесс Флин-Флон, на границе провинций Манитоба и Саскачеван (1893 год н. э.) Лагерь Флин-Флон пробуждался. Над очагом посреди небольшой площади, образованной десятком домиков, выстроившихся подковой рядом с сараем Машины, поднимался дым. По обе стороны от него лежали два тщательно отполированных бревна, выполнявших роль скамеек. Засунув руки в карманы комбинезона, Морехшин окинула взглядом картину. – Пахнет кофе. Я присмотрелась, и действительно – над огнем болтался закопченный котелок в форме колокола. – Опять ты. Певица в удобной одежде, – раздался голос у нас за спиной. Это был старик Сикейк. Не спеша приблизившись к очагу, он заглянул в котелок, затем посмотрел на нас. – Не желаете кофе? – Он по-прежнему был в джинсах «Ливайс», теперь уже основательно потертых в духе истинных хипстеров. – Я не могу… – в ужасе посмотрела на меня Морехшин. – Это не… – Еще как можете. У меня найдется пара лишних кружек. – Сев на бревно, Сикейк указал на другое. Я отметила, что, когда он обращался к Морехшин, его сарказм становился не таким резким. – Ты тоже путешественница? Молча кивнув, Морехшин присела рядом со мной и протянула руки к тлеющим углям. – Но только ты не из ее времени. Выше по течению, да? – Сикейк протянул ей кружку с бурой жидкостью, над которой поднимался пар. Затем он протянул кружку мне, и его тон снова стал насмешливым. – Наверное, вы хотите снова спуститься в Виннипег, так? Морехшин буквально передернуло. Она поспешно поставила кружку на землю между ног. – Этот напиток не для меня. – Кто не любит кофе по утрам? – удивился Сикейк. Взяв кружку Морехшин, я выплеснула содержимое обратно в котелок. – Нам больше достанется. Морехшин с признательностью посмотрела на меня. Мне в который раз стало интересно, что представляет собой ее «сильно разветвленная» линия времени. Быть может, там существует строжайший запрет на употребление кофе? Я повернулась к Сикейку.