– Я попросила Сола пригласить профессиональную певицу, и она исполнила «Парня из села» в одном из больших театров. Теперь ноты с песней идут нарасхват, плюс на представлениях всегда аншлаг. – Указав на ворох костюмов, Асиль вздохнула. – Вот почему вам предстоит столько работы. – По-моему, ты не очень-то этим огорчена, – подтолкнула ее я. – Знаешь, во всем Чикаго я единственная женщина, руководящая шоу. А может быть, и во всей Америке. – В голосе Асиль прозвучала явная гордость. Морехшин оторвалась от ремонта расшитой золотом куртки. – Ты принадлежишь к тем счастливым женщинам, кому удалось разорвать оковы своего времени. Асиль кивнула, тряхнув толстыми черными косами. – Пожалуй, ты права. И ты, должно быть, сделала то же самое. – Нет. Вот почему я здесь. Наступило гнетущее молчание. Я апатично взяла очередную разорванную вещь. – Тесс, тебе будет очень интересно узнать кое-что. – Да? – Одна девушка из «Ирландской деревни» сказала мне, что женщины-управляющие намереваются посетить «Мидуэй», чтобы выяснить, как мы разлагаем общественную мораль. И догадайся, кто придет вместе с ними? – Асиль театрально выждала паузу. – Наш любимый выдающийся джентльмен из Нью-Йорка. Энтони Комсток. Он уже здесь, в Чикаго. Меня охватила дрожь. Несмотря на мой рискованный визит в 1992 год, мы успели вовремя вернуться еще дальше в прошлое, чтобы подготовить коллективный ответ и осуществить редактирование. Я даже захватила с собой помощницу. Морехшин прищурила свои пугающе прозрачные глаза. – Это может стать точкой ветвления. Я скрестила руки на груди. – Подобное масштабное изменение не может стать следствием одного-единственного события… Морехшин встала, держа на ладони многофункционал, пульсирующий белым свечением. – Ты хочешь, чтобы женщины умирали? Хуже, чем умирали? Любое событие имеет потенциал расщепить ход истории. Я застыла, пытаясь понять смысл ее странных изречений, гадая, сколько раз ей уже приходилось нарушать правила. Асиль не обратила внимания на наше противостояние. – Я знаю только, что на прошлой неделе Комсток добился закрытия в городе двух баров, не имевших лицензии. Он старается произвести как можно больше шума. – Давайте противопоставим его шуму наш… – Морехшин умолкла, задумавшись. – Наш план? – осторожно предположила я. – Да. И хороший план. – Сев на место, Морехшин снова взялась за шитье. Асиль кивнула. – Предлагаю вечером встретиться в салоне у Софы. * * * На улице было жарко, темно и душно, однако в салоне Софы царил приятный уют. Я с радостью обнаружила, что у Морехшин нет никаких запретов на джин. По-видимому, алкоголь не относился к царственной пище. Загасив сигарету, я принялась рассуждать вслух. – Комсток упивается чувством победы. Нью-йоркские художники отбиваются от его судебных исков по обвинению в порнографии, газеты с удовольствием издеваются над ним. Однако именно это ему и нужно. Это реклама. Если Комстоку удастся закрыть театры «Мидуэя», это будет означать, что он вышел на новый уровень. – У меня дрогнул голос. Софа кивнула. – Первый вопрос в том, кто на его стороне? – Очевидно, женщины-управляющие, – поморщилась Асиль. – И суды, следящие за соблюдением законов о нравственности, которые он протащил. Кроме того, есть «Общество борьбы с пороками», в котором, как нам известно, состоят путешественники. – Внезапно я ощутила волну безнадежности. Я находилась в нужное время в нужном месте, однако нам по-прежнему противостояли общественные институты, которые самим своим продолжительным существованием сопротивлялись редактированию. Удастся ли нам одолеть такого противника? Морехшин залпом осушила стакан. – Вы думаете об этом как трутни. Комсток – не коллектив. Это отдельный человек, который убедил других отдельных людей в том, что представляет собой нечто большее. – Она замялась, подбирая нужные слова. – Вы ведь понимаете, что он не похож на других людей, так? Изоляция сделала его больным в очень специфическом плане. Мы должны показать всем, как он одинок. Упор на уникальность Комстока прозвучал отголосками теории роли личности в истории. Однако перспектива была интересной. Определенно были и другие моралисты, кроме Комстока, однако у них не было такого же одержимого стремления заглядывать в чужую почту и собирать вокруг себя фаллоимитаторы. Комсток добился силы, разрушая общество, а не скрепляя его. Выдернув из волос шпильку, Софа принялась крутить ее в руке. – Ты права. Нам нужно показать людям, что Комсток – подонок-одиночка, ненавидящий всех влиятельных людей в городе. Многие уже злятся на него за то, что он закрыл их любимые питейные заведения. – Комсток разглагольствует о том, что защищает моральный облик женщин, – задумчиво промолвила Асиль. – Вот почему он объединился с женщинами-управляющими. А если нам удастся продемонстрировать городу, что женщинам нравится наше представление? Тогда ему нечего будет защищать. Он будет только отнимать у людей возможность отдохнуть и развлечься. – Нам нужно, чтобы у нас на представлениях было как можно больше женщин. Полный аншлаг. Конечно, мы можем пригласить всех своих знакомых, но будет ли этого достаточно? – Софа почесала затылок. Почувствовав сквозняк, я повернулась к окну, но затем сообразила, что воздух привела в движение стремительно вскочившая Морехшин. – Продолжайте говорить, – беззвучно изобразила губами она. – Выпьем еще джина! – повысила голос я. Асиль, успевшая научиться подыгрывать странным причудам путешественницы, подхватила так же громко: – Да, давайте выпьем! Морехшин бесшумно подкралась к двери, и у нее в руке сам собой появился многофункционал. – Я схожу в кабинет за новой бутылкой. – Софа разыграла целое представление, шумно пройдя по залу и хлопнув дверью. И в этот момент Морехшин быстро повернула ручку. Мерцающий луч света вырвался у нее из руки в полумрак коридора и тотчас же погас. В его умирающих отсветах я увидела рухнувшего на пол Эллиота, с вывалившимся из руки слуховым рожком. Он нас подслушивал. Не успели мы опомниться, как Морехшин уже затащила Эллиота внутрь и захлопнула дверь. Мы склонились над бесчувственным телом. – Вам это очень кстати, – задумчиво произнесла Морехшин, легонько тыча Эллиота ногой, чтобы привести в чувство. – Подозреваю, что этому шпиону известны замыслы Комстока и много чего еще. – Я ничего не скажу вам, похотливые блудницы! – Во время потасовки идеально напомаженные усы Эллиота смялись, отчего его лицо как-то скособочилось. – Ничто не мешает мне убить тебя прямо сейчас, трутень, не имеющий самки. Ты сто́ишь меньше, чем твоя сперма, которая, в свою очередь, не сто́ит ничего. – Злоба, прозвучавшая в голосе Морехшин, придала ее странно подобранным словам зловещий оттенок. Она направила указательный палец Эллиоту в грудь, и многофункционал под согнутым большим пальцем запульсировал красным. Я схватила ее за руку, направляя многофункционал в стену. – Нельзя никого убивать! Мы поступим иначе! – Он не понимает ничего, кроме смерти. – Нет, Морехшин! – Софа встала перед нами, заслоняя собой Эллиота. – Нельзя идти к добру дорогой зла. Лежащий на полу Эллиот сплюнул. – Изо дня в день я лелею воспоминания о той линии времени, в которой у вас, безголовые сучки, никогда не будет права голоса! Вы ни в чем не можете найти согласия. Вы пререкаетесь между собой относительно правил ведения войны. «Гав, гав, гав!» Словно блудливые шавки, каковыми вы и являетесь! Вот как вы разрушили Америку. Поставив ногу в домашней тапочке ему на горло, Асиль слегка надавила. – В таком случае тебе не повезло, что сейчас ты находишься в этой линии времени. Помолчи, пока мы проголосуем, что с тобой делать. – Замечательно, убивать мы никого не будем, – проворчала Морехшин, опускаясь на корточки рядом с Эллиотом. Прежде чем мы успели ее остановить, она направила многофункционал ему в грудь. – Нет!.. – воскликнула я. Но Морехшин лишь пришила рукава его рубашки к груди и сшила вместе штанины. – Бежать так будет труднее. А теперь, трутень, говори нам, когда твой босс придет в «деревню». Эллиот упорно отказывался говорить, и тут меня осенила одна мысль. – Этот тип – путешественник. Проверь его метку. Я хочу узнать, из какого он времени. Еще одно молниеносное движение многофункционала, и рубашка Эллиота разошлась, открывая татуировку. Год рождения 2379. То есть он был современником убийцы Беренис. Мне захотелось узнать, правда ли Эллиот помнит то время, когда женщины были лишены избирательного права. Это один из отростков того ветвления, которое имела в виду Морехшин? Или же речь идет о другой пугающей возможности, известной только одним «комстокерам», ради которой они и пытаются пересмотреть все редактирования?