– Он из эпохи Эстиль. Очень хорошо, – презрительно усмехнулась Морехшин. – Это означает, что тебе известно, что́ я могу сделать с помощью вот этого. – Стащив с ноги Эллиота ботинок, она прижала многофункционал к босой пятке. Впервые у Эллиота на лице появился страх. – Ты же знаешь, что это… Что тебе это запрещено! Морехшин оскалилась, и в этом выражении не было ничего похожего на улыбку. – Я ела мясо. Как ты думаешь, мне есть какое-либо дело до запретов? Многофункционал пролил несколько капель зеленого света на бледную щиколотку Эллиота, и он начал вырываться. – Что ты делаешь? – в страхе спросила я. – Не беспокойся. Он не ранен. Искры зеленого света поднялись по щиколотке под штаны, зажглись под рубашкой, затем сияние медленно обволокло горло, после чего погасло. – Итак, когда Комсток придет в «деревню»? – Я… Он… Нет! – Эллиота била дрожь, однако боль тут была ни при чем. Дело было в чем-то другом. – Говори, когда. – В-вечером в среду. – А теперь говори, что вы делаете с Машинами, – вмешалась я. Теперь Эллиот уже почти не брыкался, словно осознав, что ему неизбежно придется выложить все начистоту. Софа встретилась со мной встревоженным взглядом. – Мы стремимся обратить время вспять. Мы боремся… За права мужчин! За право голоса! За полный доступ к воспроизводству потомства! За все те дарованные природой права, которые вы, стервы, у нас украли! – Так что насчет вашего плана вывести из строя Машины? У Эллиота из горла вырвался свистящий выдох. Его взгляд рассеянно блуждал. Когда он заговорил снова, я усомнилась в том, что Морехшин не сделала ему ничего плохого. – Скоро мы получим полный контроль над Машинами и восстановим моральные нормы. – Его лицо стало пепельно-серым. Зеленые точки, как булавочные уколы, продолжали свою игру под кожей. – И вы больше не сможете исказить назначенный нам исторический путь! – Как вы собираетесь установить контроль над Машинами? – Меч… В камне… – прохрипел Эллиот. – Вы… Вы… – Он посмотрел на меня своими идеально правильными глазами. – Вы этого никогда не поймете! Эта судьба уготовлена мужчинам… – У него вывалился язык, словно его душили. – Немедленно прекрати! – Бросившись к Эллиоту, Софа пощупала его пульс. – Разве ты не видишь – он умирает! – Ладно. – Морехшин небрежно махнула многофункционалом. – Теперь можешь спать. У Эллиота из ушей вырвались клубящиеся струйки мерцающей пыли, и он захрапел. Лицо снова порозовело. Еще несколькими движениями многофункционала Морехшин вернула его одежду в исходное состояние. Лишь натянув ему на ногу ботинок, она подняла взгляд на нас. Увидев у Софы на лице ужас, она пожала плечами: – В чем дело? Он ничего не вспомнит. – Черт побери, что это за… штуковина? – Мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы Асиль не могла подобрать нужное слово. – Это мой многофункциональный инструмент. Ты назвала его набором для шитья. – Ты его мучила? – Я вспотела от тревоги и кое-чего похуже. От воспоминаний из прошлого, которые хотела забыть. – Нет. Я заставила его рассказать правду. – Что, вроде Чудо-женщины? – Я смутилась, запоздало сообразив, что проговорилась о будущем. – Не вроде Чудо-женщины, – склонила голову набок Морехшин. – Скорее, вроде матки. – Но ведь ты говорила, что у матки нет власти. – Услышать правду – это еще не власть. Как-либо использовать правду – совсем другое дело. Вот где в игру вступают «Дочери Гарриэт». А теперь помогите мне вытащить этот мешок с картошкой на улицу. Завернув храпящего Эллиота в старое одеяло, мы стащили его вниз по лестнице, после чего довольно бесцеремонно сбросили в сточную канаву. Морехшин окинула критическим взглядом нашу работу. – Он проснется с головной болью и кратковременной амнезией. Облив бесчувственное тело джином, Софа положила рядом пустую бутылку. – Это довершает картину, вы согласны? Мы вернулись в комнаты Софы. Настроения пить не было больше ни у кого, кроме Морехшин. Та опрокинула еще один стаканчик, после чего довольно потерла руки. – Теперь нам известно, когда Комсток придет в «деревню», поэтому пригласим всех наших сестер присоединиться. У меня из головы по-прежнему не выходили слова Эллиота о порче Машин. – Как ты думаешь, что он имел в виду, говоря про «меч в камне»? – Он использовал игру слов, чтобы сказать правду, но при этом ничего не раскрыть, – пожала плечами Морехшин. – В настоящий момент мы не можем забивать себе этим голову: мы находимся в реальном времени. Машины гораздо прочнее, чем думают люди. Давайте сосредоточимся на устранении Комстока. Как мы можем связаться со всеми женщинами? Я нахмурилась, однако Морехшин была права. В нашем распоряжении было всего пять дней. – Для этого нужно будет проделать огромную работу. Нам придется связываться с каждой женщиной физически, в отличие от того, что предлагают шарлатаны-спиритисты. – О! – сконфуженно произнесла Морехшин. – Конечно. В этом гаплотипе[55][Подгруппа генетически родственных организмов с одинаковой фенотипической реакцией на физический агент, будь то лекарство, токсин, пища и др. (прим. пер.).] нет нейромагнетиков. Что это было – еще один плохой машинный перевод? А может быть, идеальное изложение концепции, о которой мы еще не имели понятия? Асиль недоуменно посмотрела на Морехшин. – Полагаю, нет. Софа, у тебя, наверное, большой список подписчиков на твои рассылки. Та кивнула. – Я разошлю открытки, извещающие о том, что вечером в среду в «Алжирской деревне» собираются ангелы. Не сомневаюсь, многие придут, охваченные любопытством. К тому же можно будет раздавать мою статью во время нашего представления! – Она наконец вышла из печати? – улыбнулась я, вспоминая, как Софа говорила о своей статье еще при нашей первой встрече. Кивнув, Софа, красная от смущения, показала нам номер «Нью-Йорк уорлд» со своей заметкой. Асиль тоже улыбнулась. – Отличная мысль! Я распространю приглашения среди женщин из других театров «Мидуэя». Достаточно будет собрать человек пятьдесят, чтобы получилась толпа. Мне вспомнилась Люси Парсонс и ее пламенная речь. Пусть она не хотела говорить о проблеме рас и полов, она все равно оставалась нашим союзником. – Я напишу афиши и развешу их в зале собраний, – сказала я. – Кроме того, можно будет раздать приглашения в женских общежитиях университета. На следующий день обязанности швеи взяла на себя Морехшин, а я отправилась раздавать листовки в студенческий городок Чикагского университета. Два года назад, едва университет открылся, наблюдательный совет занял радикальную позицию в вопросе совместного обучения юношей и девушек. Я застала в городке множество девушек в юбках с разрезом или костюмах для езды на велосипеде, несмотря на то что еще продолжались летние каникулы. Я не сдержала улыбки, увидев студентку с толстенным учебником по геологии в соломенной корзине, закрепленной на руле велосипеда. Однако моя радость была приправлена горечью: перед глазами было первое поколение американских женщин, получающих высшее образование. Наше положение оставалось еще очень хрупким; нас еще запросто можно было стереть новым редактированием. * * * Вечер в среду выдался влажным. Закат расползся по воде красной сыпью, вонь гниющих свиных внутренностей в реке смешивалась с запахом жареных орехов. Когда я подошла к театру, у входа уже выстраивалась очередь. К тому времени как открылись двери, толпа была вдвое больше, чем обычно, и в ней было полно не мужчин. Прибывавшие зрители занимали места в зале, разбирая брошюры Софы о духовном значении танцев. Среди публики были артисты из других театров «Мидуэя», некоторые по-прежнему в сценических нарядах. Здесь были спиритистки в черной одежде, здесь были «новые женщины» из университета в спортивных костюмах, с сигаретами в зубах. Пришла даже ватага юных анархисток в духе Люси Парсонс, свирепых на вид, в одинаковых поясах. Здесь были люди с темно-коричневой кожей, с бледно-розовой кожей и с кожей всех промежуточных оттенков; среди них встречались иммигранты и путешественники. Мы устроили настоящее представление и наслаждались этим. Всего собралось не меньше ста женщин; они смеялись и шутили, и находящиеся в толпе мужчины неуютно озирались по сторонам. Почему в зале так много дам? По их мнению, весь смысл этого представления заключался в том, чтобы смотреть на женщин, а не вместе с ними. Наконец появился Комсток, с вышедшими из моды бакенбардами, обрамляющими его круглое лицо подобно грозовым тучам. Следом за ним шли три самые состоятельные женщины-управляющие, блистающие в свете супруги промышленников и владельцев гостиниц. Одна из них принесла с собой салфетки, чтобы расстелить их на деревянных скамьях, перед тем как опустить на них свои спрятанные под пышными юбками задницы. Коренастые мужчины грубого вида с сигарами в зубах, занимавшие первый ряд, уступили свои места дамам, а Комсток пристально смотрел на седовласую суфражистку в белых кружевах шестидесятых до тех пор, пока та не освободила свое место рядом с ними. Софа пожертвовала своим стулом, отдав его суфражистке, и, мило улыбнувшись женщинам-управляющим, раздала им свою брошюру. Минут двадцать все четверо с вежливым вниманием следили за танцами. Никто не корчил гримасы отвращения и не падал в обморок. Я внимательно наблюдала за ними, предельно бдительная: нам нужно было знать их местонахождение на тот случай, если наш план пойдет наперекосяк. Когда на сцене появилась Асиль, мужчины, забыв про свое первоначальное стеснение, начали дружно топать ногами. «ПРИН-ЦЕС-СА А-СИ-НА-ФА!» Мы хором распевали имя, хлопая на каждый слог. Асиль покорила зрителей своими движениями, и весь зал (мужчины, женщины – все) засыпали ее градом монет. Какое-то время Комсток и женщины-управляющие с каменными лицами смотрели на происходящее, затем встали и попытались пробраться к выходу сквозь возбужденную толпу. Держась в стороне, мы с Софой украдкой подали нашим подругам знак следовать за нами. Наш план заключался в том, чтобы подстеречь наших особых гостей, когда те будут проходить мимо кассы. Но тут из своего кабинета неожиданно выскочил Сол и направился прямиком к Комстоку. Разумеется, он находился здесь. Солу было прекрасно известно, какой репутацией пользовался поборник морали, но он, как всегда, рассчитывал, что профессиональная напористость ему поможет. На улице стало прохладно, на небе вслед за Венерой появился колдовской серп луны. Шумные толпы спешили к аттракционам «Улицы Каира» и колесу обозрения. – Надеюсь, представление вам понравилось! – приветливо протянул Комстоку руку Сол. – Я очень горжусь всеми своими артистами. Они первые принесли эти прекрасные восточные танцы в Америку. Это расширяет кругозор и повышает образованность. Вы не согласны? Комсток не пожелал пожать протянутую руку. – Не согласен, сэр. Это грязное распутство. Мы окружили их, словно этот разговор являлся частью развлекательной программы. Улыбка у Сола на лице погасла. – Что вы хотите сказать? В наш театр приходят целыми семьями!