– Я помню линию времени, в которой аборты были запрещены законом. – И я, – добавила Анита. – Я тоже ее помню, – подхватили Си-Эль. – Матерь божья! – изумленно уставилась на нас Энид. – Вы все трое помните линию времени, в которой в 2022 году аборты были запрещены? – На федеральном уровне они запрещены до сих пор, – проворчала Швета. – В каждом штате принимают свой собственный закон. – Однако юридически аборты больше не преследуются, – заметила Беренис. – И против выступает всего пара штатов. – Аборты были запрещены везде, – твердо заявила я. – На всей территории Соединенных Штатов. – Женщины вымирали, – вмешалась Морехшин. – Мужчины генетически изменили их, разделив на тех, кто рожал потомство, и работниц. Существовала целая отрасль биотехники, занимавшаяся разведением и содержанием женщин, а недавно был изобретен способ замены головы матки на… – Она осеклась, поймав на себе полный ужаса взгляд Си-Эль. – Извините, я не должна была говорить все это. Теперь это уже не наша линия времени. Это лишь то, что сохранилось у меня в воспоминаниях. Наступило неловкое молчание. Анита открыла бутылку газированного гранатового сока. – Мы одержали победу в войне редактирований! – Предлагаю выпить за Гарриэт Табмен! – Да здравствуют ее дочери! – И ее матери! – И все ее небинарные последователи! Встав с бокалом в руке, я почувствовала мучительную боль в носовых пазухах, и перед глазами все затянулось серой рябью статического электричества. * * * – Тесс, я собираюсь доставить тебя обратно в храм Аль-Лат в Ракму. Думаю, Хугайр знает, что делать. Я лежала у Аниты в кабинете на надувном матрасе, который она держала там специально для гостей. Свет был выключен, и в окно, выходящее в сад, я видела последние обрывки заката. Пока я не напрягала ни одной мышцы, боли не было. Но как только я пыталась пошевелиться или повернуть голову, чтобы посмотреть на что-либо, боль с ревом накатывала назад. Никакого смысла спорить с Анитой не было. Я была готова на все, лишь бы выйти из этого состояния. – Кому-то придется взять на себя мою лабораторию. И довести до экзамена мой курс. – Об этом пока не думай. Если все сложится удачно, мы вернемся через несколько дней. * * * Почти всю дорогу до Ракму я проспала, пытаясь бороться с болью настойкой марихуаны. Нам пришлось пройти через Машину по отдельности, а единственным «невыжженным» временем, куда мы могли прибыть с интервалом в несколько минут друг от друга, был период через три года после того, как мы оставили Софу в храме Аль-Лат. У меня это было первое путешествие, после того как мы прервали деятельность Эллиота, и оно прошло совершенно гладко. Я опустилась на корточки, вода начала подниматься, затем я ощутила дуновение влажного воздуха и безошибочный запах земли, химический состав которой на протяжении миллионов лет изменяли растения и животные. Это была планета, которую я знала, – населенная покрытосеменными растениями, тетраподами[73][Надкласс позвоночных, имеющих четыре конечности: классы земноводных, пресмыкающихся, птиц и млекопитающих (прим. пер.).] и крылатыми насекомыми. Та, где жизнь бурлила и в воде, и на суше. Интересно, сколько раз Си-Эль и ее коллегам пришлось возвращаться в прошлое, чтобы исправить вред, нанесенный ордовикскому периоду, и удалось ли им выяснить что-либо новое об интерфейсе. Возможно, мне никогда не суждено было это узнать. Когда я вышла из «червоточины» в 13 году до н. э., все мое тело пело от облегчения. Пока жрец записывал мои имя и метку, я разминала руки и шею, наслаждаясь тем, что движения не сопровождаются невыносимой болью. Я снова чувствовала себя той, кем была. Или, возможно, точнее было бы сказать, что мое новое естество, каким бы оно ни стало, больше не причиняло мне такой боли. Храм оказался в точности таким, каким я его запомнила: окруженным пышным садом с искусственными водоемами. Молодая послушница привела ко мне Софу; та держала под мышкой два свитка и шкатулку с письменными принадлежностями. – Ты застала меня в самый разгар вечерних занятий, – улыбнулась Софа. Волосы у нее были заколоты по моде конца девятнадцатого столетия, однако одета она была в простую льняную тунику, какие предпочитало большинство живущих здесь женщин. – С чего это ты надумала пожаловать в гости? – Я встречаюсь с Анитой. Нам нужно поговорить с Хугайр о том, что я сделала с линией времени. У Софы округлились глаза, но она ничего не сказала. – Я могу проводить тебя к Хугайр, но должна предупредить: сегодня она в отвратительном настроении. Вспомнив, как жрица распоряжалась своими ученицами, я пожала плечами. – Мне приходилось иметь дело с учеными советами, распределяющими ставки, так что, полагаю, я ко всему готова. Для Софы с момента нашей последней встречи прошло три года, а для меня – лишь несколько недель, поэтому наши рассказы друг другу о том, что произошло за это время, получились асимметричными. Научившись свободно говорить по-набатейски, Софа сделала себя в храме незаменимым человеком. Начала она с того, что перевела несколько рукописей, но затем быстро перешла к написанию трактатов о том, как следует почитать Богиню в повседневной жизни. Ученые, приезжающие в Ракму со всего Средиземноморья, снимали копии с ее работ и увозили их к себе домой. – Очень похоже на то, чем я занималась в своем настоящем, однако здесь к этому относятся гораздо серьезнее. – В голосе Софы прозвучала нескрываемая гордость. – И нет риска отправиться за решетку, что очень радует. – Софа, я так рада, что мы вытащили тебя из той задницы! – Но я по ней скучаю, – вздохнула она. – Скучаю по Асиль и подругам. Скучаю по своему салону. Скучаю по джину. Я даже скучаю по зловонию реки! Я крепко ее обняла. – У Асиль дела идут замечательно – она заведует музыкальным бизнесом Сола. Я еще никогда не видела ее такой счастливой. И такой занятой! Затем я рассказала о танцевальном конкурсе, который изменил законы Комстока, о сестре Морехшин из будущего и о том, что собранные Си-Эль данные оказались настолько ценными, что их должны были опубликовать в «Естественной геонауке», а может быть, даже в журнале «Естествознание». Ее работы явились большим прорывом в понимании принципов работы интерфейса. – Знаешь, мы изменили линию времени. Одержали победу в войне редактирований. Софа остановилась на пороге зала с трехликой Богиней. – Занимаясь здесь, Тесс, я усвоила одно: у войны редактирований нет конца, никогда нельзя будет утверждать, что победа окончательная. Линия времени постоянно изменяется. Как и мы сами. Я думаю… Можно надеяться лишь на маленькие поблажки. Одна спасенная жизнь. Одно доброе дело. Понимаешь? Я всмотрелась в ее бледно-голубые глаза, гадая, правда ли ей известно больше, чем она говорит. – Анита всегда говорила, что меняются лишь мелочи. – Она права. Мы постучали в дверь Хугайр, и одна из ее учениц тотчас же открыла. У нее за спиной я увидела, что Анита уже здесь, поглощена разговором. – О, здравствуйте! Заходите! – Хугайр указала на подушки, разложенные вокруг низкого деревянного столика, отделанного бронзой. Затем она повернулась к ученице. – А ты принеси нам пива, после чего продолжай работу над рукописью. По-моему, у тебя неплохо получается. Довольно улыбнувшись, ученица поспешно покинула комнату и тотчас же вернулась с керамическими кружками, наполненными пенистым напитком, от которого пахло ячменем и перцем. Я осторожно его пригубила. Вкус оказался не совсем таким, как у пива из моего настоящего, но довольно близким. Хугайр поставила кружку на столик. – Тесс, я уже сказала Аните. Ты не можешь вернуться домой: это тебя убьет. Меня захлестнула паника. – И ничего нельзя сделать? – У нас в храме есть и другие «не ведающие времени», испытавшие нечто подобное. Редактировать что-то в своей жизни может быть очень болезненным делом. Так не у всех. Одни осуществляют редактирование, возвращают любимых людей и после этого живут счастливо. Другие испытывают небольшой дискомфорт, который быстро проходит. Но ты относишься к тем несчастным, жизнь которых полностью рушится. – Почему это случилось со мной? Я ведь только вернула любимого человека, как ты и говорила. На лице у Хугайр отразилось сомнение. – Анита рассказала мне о том, что ты сделала. Ты создала крайне опасную линию времени. Разом отредактировала всю свою взрослую жизнь. Разумеется, от этого тебе стало плохо. Ты не предполагала ничего такого, когда принималась за работу? – Ну… Да… Но мне казалось, все проходит гладко, до тех пор пока… – Пока редактирование не закрепилось? Я ухватила деревянную щепку на ножке стола. – Не понимаю. Предполагалось, что изменение будет небольшим. Мы осуществили масштабное редактирование в вопросе о равноправии женщин и легализации абортов, и никому от этого не стало плохо. Разве это не должно было в корне изменить жизнь всех нас? – Что такое аборт? – Хугайр взглянула на Софу за разъяснением. – Прерывание беременности. – Понятно. Вы изменили законы, составленные мужчинами. Изменили ли вы при этом жизнь хотя бы одной женщины? – Пожалуй… Я изменила жизнь Бет. – Наверное, мы также изменили жизнь Китти, – почесала голову Анита. – Изменилась ли жизнь этих женщин исключительно вследствие того, что вы сделали с законами мужчин? – Они лишь двое из миллионов женщин, чья жизнь переменилась. Право на регулирование рождаемости предоставляет нам возможность выбора, дает свободу, позволяет двигаться новыми путями… Это очень глубокий пересмотр истории… – Я осеклась, поймав на себе хмурый взгляд Хугайр, которым она обычно удостаивала только своих учениц. – Задумайся, почему ты воспринимаешь значительную перемену не так остро, как маленькую? Я подумала обо всех тех, кто взялся за руки, выражая протест Комстоку на Всемирной выставке, о танцовщицах из «Шеррис», о стратегической мудрости Сола, о представителях «Четырех сотен» на тронах судей.