Натаниэль угрожающе пошевелил рукой. – Так ты говоришь, что это невозможно? Младенец скривился и осторожно высунул изо рта заостренный язычок, словно пытался зализать старую рану. – Да нет, не невозможно. Просто трудно. – Тогда делай, что велено. Младенец тяжело вздохнул и исчез. Последовала краткая пауза, а затем на диске постепенно проступило изображение. Оно мигало и плыло, словно в плохо настроенном телевизоре. Натаниэль выругался. Он уже готов был произнести слово Кары, но потом подумал, что это, наверное, все, на что бес способен. Натаниэль наклонился над диском и стал всматриваться изо всех сил… Какой-то мужчина сидел за столом и что-то быстро печатал на клавиатуре ноутбука. Натаниэль нехорошо сощурился. Это был Саймон Лавлейс собственной персоной. Бес благоразумно устроился на потолке, и Натаниэль хорошо видел комнату, в которой сидел волшебник. Правда, изображение получалось немного искаженным, словно через линзу «рыбьего глаза». В комнате царил полумрак. Единственным источником света была лампа на столе у Лавлейса. Позади виднелись темные шторы, длинные, от потолка до самого пола. Волшебник продолжал печатать. Он был одет в смокинг; узел галстука был ослаблен. Пару раз волшебник почесал нос. Внезапно изображение заслонило лицо младенца. – Не могу больше, – пропыхтел он. – Устал очень. И я тебе честно скажу – ежели мы будем слишком долго тут ошиваться, будут крупные неприятности. – Ты будешь оставаться там столько, сколько я тебе велю! – огрызнулся Натаниэль. Он произнес слово, и младенец зажмурился от боли. – Ладно, ладно! Изверг! Как ты только можешь так обращаться с несчастным младенцем! Детское личико исчезло, и в бронзовом зеркале появилось прежнее изображение. Лавлейс сидел все на том же месте и все так же печатал. Натаниэлю очень хотелось поближе взглянуть на бумаги на столе у Лавлейса, но он знал, что волшебники часто держат при себе датчики, чтобы засекать проявления магии рядом с собой. Нет, приближаться неразумно. Ему и отсюда хорошо видно… Натаниэль подскочил. В комнате Саймона Лавлейса находился кто-то еще; он стоял в тени, рядом со шторами. Натаниэль не видел, как он вошел. Не видел этого и волшебник, который так и продолжал стучать по клавиатуре, сидя спиной к гостю – высокому, крепко сбитому мужчине, закутанному в кожаный дорожный плащ. И плащ, окутывавший фигуру незнакомца с головы до пят, и сапоги гостя были заляпаны грязью. Густая черная борода скрывала чуть ли не большую часть лица. Над бородой виднелись поблескивающие в темноте глаза. Отчего-то при взгляде на этого человека по спине у Натаниэля поползли мурашки. Очевидно, неизвестный что-то сказал или издал какой-то звук, потому что Саймон Лавлейс дернулся и резко обернулся. Изображение замерцало, потускнело, проступило снова. Натаниэль выругался и наклонился еще ниже. Сцена в зеркале за эти несколько секунд успела измениться. Гость и хозяин теперь оказались рядом – бородач в плаще подошел к столу. Саймон Лавлейс что-то быстро говорил ему. Он протянул руку, но неизвестный коротким кивком указал на стол. Волшебник кивнул, выдвинул ящик, извлек оттуда мешок и вытряхнул его содержимое на столешницу. Из метка посыпались пачки банкнот. Бронзовый диск заговорил, хрипло и настойчиво. – Я просто хотел тебя предупредить – пожалуйста, не надо больше меня бить! – что туда идет какой-то наблюдатель. Он в двух комнатах оттуда и приближается. Нам надо сматываться, босс, и побыстрее. Натаниэль прикусил губу. – Оставайся там до последней возможности. Я хочу видеть, за что он платит. И запомни их разговор. – Босс, ты роешь себе могилу. Незнакомец выпростал из-под плаща руку в перчатке и медленно сложил банкноты обратно в мешок. Натаниэль едва не скакал от ярости – бес в любой момент может смыться оттуда, и тогда он, Натаниэль, так и не выяснит, что означала эта сцена! К счастью, Саймон Лавлейс вполне разделял его нетерпение. Он снова протянул руку, на этот раз – более настойчиво. Незнакомец кивнул. Он запустил руку под плащ и достал небольшой пакетик. Волшебник тут же вцепился в него и принялся сдирать обертку. – Он в дверях! – взвыл бес. – Сматываемся! Но Натаниэль все-таки успел увидеть, как его враг справился с оберткой и извлек из пакетика что-то блестящее, – а потом изображение исчезло. Натаниэль произнес короткую команду, и в зеркале неохотно возникло лицо младенца. – Чего, опять? Слушай, ну мне нужно хоть немного соснуть! Уф, ну и близко же он был! Нас чуть не сцапали! – О чем они говорили? – Э-э… о чем, бишь, они говорили?.. Нет, я, конечно, мог услышать какие-то обрывки, мог, хотя слух у меня теперь уже не тот, после такого долгого заточения… – Сейчас же говори! – Тот здоровый тип почти ничего и не говорил. Ты случайно не заметил красные пятна у него на плаще? Оч-чень подозрительные. Не кетчуп, точно. Да, так что же он сказал… «У меня». А потом: «Плата вперед». Я бы сказал, этот человек знает цену словам. – Это был демон? – Судя по твоему невежливому замечанию, ты имеешь в виду кого-то из благородных обитателей Иного Места? Нет. Это был человек. – А что сказал волшебник? – Ну, он был малость разговорчивее. Я бы даже сказал, болтливее. «Он у тебя?» Это он с этого начал. Потом сказал: «Как ты его?.. Нет, не надо, я не хочу знать подробностей. Просто отдай мне». Это все он выпалил на одном дыхании. Потом достал денежки. – Что это было? Что за вещь? Никто не сказал? – Уж не знаю, смогу ли я припомнить… Э-ей! Погоди! Не надо меня бить – я же все рассказываю! Когда тот здоровый тип отдал волшебнику пакетик, он кое-что сказал… – Ну?! – Очень тихо сказал, еле-еле слышно… – Да что, что он сказал?! – Он сказал: «Амулет Самарканда твой, Лавлейс». Вот что он сказал. Натаниэлю потребовалось еще шесть месяцев, прежде чем он решил, что готов. Он оттачивал свое мастерство, учил все новые, все более сильные Приказы и заставлял себя плавать каждое утро, чтобы стать сильнее. И действительно, он окреп разумом и телом. Ему никогда больше не удавалось понаблюдать за своим врагом. Уж неизвестно, засекли их тогда или нет, но у демона больше не получалось подобраться достаточно близко к Лавлейсу. Ну да неважно. Натаниэль уже узнал все, что нужно. Весна сменялась летом. Натаниэль сидел в саду, обдумывая и шлифуя свой план. План ему нравился – он выгодно отличался простотой и еще одним, даже более важным достоинством: никто во всем свете не догадывался об истинной силе Натаниэля. Наставник лишь теперь заказал ему линзы и начал поговаривать насчет того, что зимой нужно будет заняться простейшими заклинаниями демонов. В глазах наставника, преподавателей и даже миссис Андервуд Натаниэль был учеником, лишенным особых талантов. И пускай оно так и остается, пока он не похитит Амулет Саймона Лавлейса. Эта кража должна стать началом, пробой сил. А уж потом, если все пройдет нормально, он расставит свою ловушку. Оставалось лишь найти слугу, способного сделать то, что требовалось Натаниэлю. Кого-нибудь достаточно сильного и находчивого, чтобы выполнить его план, но не настолько могущественного, чтобы он представлял угрозу для самого Натаниэля. Еще не время браться за подчинение самых могучих демонов. Натаниэль проштудировал все имевшиеся у его наставника труды по демонологии. Он изучил послужные списки многовековой давности. Он прочел о меньших слугах Соломона и Птолемея. В конце концов он сделал свой выбор. Это будет Бартимеус. Бартимеус 14 Я знал, что по возвращении в мансарду нам предстоит изрядная потасовка, и как следует к ней приготовился. Первым делом я решил, какой облик мне принять. Мне нужно было что-нибудь такое, чтобы мальчишка хорошенько разозлился, вышел из себя и обо всем позабыл, – а значит, как ни странно это звучит, большинство моих жутких личин не годились. Тут требовалось нечто вполне определенное. Как ни странно, но волшебники злятся куда сильнее, если их оскорбляет кто-то, похожий на человека, чем когда их осыпает ругательствами привидение или пышущий огнем крылатый змей. Только не спрашивайте меня почему. Так уж у людей устроены мозги. Я прикинул, что лучше всего будет принять обличье мальчишки примерно одних лет с Натаниэлем, чтобы тут же разбудить в нем чувство соперничества. Нет проблем. Птолемею, когда мы с ним общались теснее всего, было четырнадцать. Значит, пусть будет Птолемей. После этого мне осталось лишь освежить в памяти лучшие свои контрзаклинания и с удовольствием предвкушать скорое возвращение домой. Проницательные читатели могли заметить, что я воспрянул духом и стал гораздо оптимистичнее смотреть на свои взаимоотношения с этим мальчишкой. Они совершенно правы. Почему я приободрился? Да потому, что узнал имя, данное ему при рождении[33]. Впрочем, надо отдать парню должное: он не стал уклоняться от боя. Едва лишь он добрался до своей комнаты, как тут же натянул куртку, скакнул в свой круг и громко вызвал меня. Мог бы и не орать так, кстати. Я и без того скользил рядом с ним. Мгновение спустя во втором круге возник мальчишка-египтянин в обычном наряде лондонского сорванца. Я ослепительно улыбнулся. – Так значит, Натаниэль? Круто! И совершенно тебе не идет. Я бы скорее подумал, что тебя зовут как-нибудь попроще – Берт или там Чак. Мальчишка побелел от гнева и страха; я заметил в его глазах панику. Он с трудом взял себя в руки и соврал: – Вовсе это и не мое истинное имя. Истинного не знает даже мой наставник.