Сквозь пролом с ревом вырвалось пламя. Мне этот рев – я как раз ухватился за край трубы и перебросил тело через нее – показался громом аплодисментов. Мальчишка, скорчившись, валялся за трубой и смотрел в темноту невидящим взглядом. – Я выиграл для нас несколько минут, – сообщил я, – но нам нельзя терять время. Так что пошевеливайся. Уж не знаю, что на него подействовало – быть может, мой дружелюбный тон, – но он поднялся довольно быстро. А потом зашаркал по крыше с проворством и изяществом ходячего трупа. При такой скорости передвижения ему потребовалась бы неделя, чтобы добраться до деревьев. Его бы сцапал даже какой-нибудь старикашка, слепой на оба глаза, не то что разъяренный джинн. Я оглянулся. Покамест погони было не видать – лишь пламя с ревом билось в проломе. Не теряя ни секунды, я собрал все силы, что у меня еще оставались, и подхватил мальчишку на плечо. А потом со всех ног помчался по крыше. Примерно через четыре дома перед нами оказалось подходящее дерево, ель. До ближайших ее ветвей было всего четыре метра. Вполне можно допрыгнуть. Но сперва мне нужно было передохнуть. Я свалил мальчишку на черепицу и снова оглянулся, проверяя, как там дела. Никого и ничего. Очевидно, у Джабора хватает своих проблем. Я представил себе, как он мечется по раскаленному добела погребу, заваленному многотонными пылающими руинами, и старается пробиться наружу… Тут в огне что-то зашевелилось. Пора было сматываться. Я не дал мальчишке возможности запаниковать – просто ухватил его в охапку и прыгнул. Пока мы летели по воздуху – пламя окрасило все вокруг в оранжевый цвет, – мальчишка даже не пикнул. Я лихорадочно работал крыльями и все-таки сумел достаточно долго продержать нас в воздухе. А потом мы врезались в крону дерева. Ветки хлестали и лупили нас со всех сторон. Я вцепился в ствол и остановил наше падение. Мальчишка ухватился за ветку. Я оглянулся на горящий дом. Сквозь огонь медленно двигалась черная фигура. Я ослабил хватку, и мы заскользили вниз. Кора так и брызнула из-под когтей. Мы приземлились на мокрую траву у подножия дерева. Я поставил мальчишку на ноги. – А теперь – ни звука! – прошептал я. – И не высовывайся из-под деревьев. И мы с моим хозяином крадучись двинулись по промозглому темному саду. А улицу заполонили сирены пожарных машин и грохот рушащихся балок: дом его наставника все продолжал гореть. Часть третья Натаниэль 31 Небо за разбитым стеклом начинало светлеть. Упорный зануда-дождь наконец-то прекратился. Натаниэль чихнул. Лондон просыпался. Лежавшая внизу дорога понемногу оживала: унылые красные автобусы, ворча моторами, везли к центру города первых простолюдинов; немногочисленные легковые машины пронзительно гудели, если кто-нибудь пытался перебежать им дорогу; появились даже велосипеды – их хозяева зябко сутулились, пытаясь поглубже упрятаться в воротники, и трудолюбиво крутили педали. Мало-помалу стали открываться магазины на противоположной стороне улицы. Хозяева выбирались наружу и с грохотом поднимали металлические жалюзи. Приводились в порядок витрины: мясник бросил на наклонный эмалированный поднос розовые ломти мяса, а торговец табачными изделиями развесил над прилавком множество журналов. По соседству располагалась булочная, тамошние печи затопили еще несколько часов назад; теперь оттуда запахло свежим хлебом и сахарными пончиками. Натаниэль, голодный и замерзший, ощущал этот аромат даже на другой стороне улицы. Неподалеку ожил уличный рыночек. В воздухе звенели крики, то бодрые и радостные, то хриплые, гортанные. Мимо топали мальчишки, катя тележки, доверху нагруженные овощами. По дороге проехала полицейская машина, притормозила у рынка, потом заносчиво поддала газу и умчалась прочь. Над крышами повисло солнце – бледный желток, полускрытый туманной дымкой. В это время миссис Андервуд обычно готовила завтрак. Натаниэль просто-таки видел ее: маленькую, трудолюбивую, неизменно веселую. Видел, как она хлопочет на кухне, звенит крышками кастрюль, режет помидоры, закладывает ломтики хлеба в тостер… Ждет, пока он, Натаниэль, спустится вниз… Прежде так оно и было бы. Но теперь кухни больше не было. Дома больше не было. И миссис Андервуд, миссис Андервуд больше… Натаниэлю хотелось заплакать. У него сводило мышцы лица – так ему хотелось заплакать. Все его чувства были, словно набухшая талыми водами река, готовая вот-вот прорвать плотину. Но глаза его оставались сухими. Облегчение не приходило. Натаниэль смотрел на уличную суматоху, не видя ее и не чувствуя холода, пронизывавшего его до самых костей. Стоило ему закрыть глаза, и перед его внутренним взором вставали колеблющиеся белые тени – воспоминание о пламени. Миссис Андервуд больше… Натаниэль судорожно вздохнул. Он сунул руки в карманы штанов и почувствовал под пальцами гладкую поверхность бронзового диска. И тут же отдернул руку. Его знобило от холода. И разум его тоже словно сковало льдом. Его наставник – Натаниэль сделал для него все, что мог. Но она… Он должен был предупредить ее, отослать ее из дома, пока все это не произошло. А он вместо этого… Нужно подумать. Сейчас не время для… Нужно придумать, что делать, или он пропадет. Полночи Натаниэль, словно сумасшедший, носился по ночному Лондону, по улицам и садам, разинув рот и ничего не видя вокруг. Он помнил лишь бег в темноте, какие-то стены, через которые он перелезал, стремительные броски через освещенные участки, приказы шепотом, которым он машинально повиновался. Он помнил, как прижимался к холодной кирпичной стене, потом ломился сквозь живую изгородь, раздирая кожу в кровь. А какое-то время – неведомо, минуты или часы – он прятался у подножия компостной груды, прижавшись щекой к гниющим отбросам. Все это происходило словно во сне. Во время бегства у Натаниэля перед глазами стояли искаженное ужасом лицо Андервуда и встающая из пламени шакалья голова. Но и это тоже казалось нереальным. Сон во сне. Он не помнил погони, хотя иногда она шла за ними по пятам. Жужжание следящего шара, долетающий откуда-то странный химический запах. Больше он ничего не знал. А потом, уже перед самым рассветом, они очутились среди закоулков, застроенных узкими кирпичными домами, и нашли среди них один заколоченный. Здесь он был в безопасности – на время. У него было время подумать, сообразить, что делать дальше. Но миссис Андервуд больше… – Что, замерз? – произнес чей-то голос. Натаниэль отвернулся от окна. Посреди разоренной комнаты стоял мальчишка, который не был мальчишкой. Глаза его блестели. Он соорудил себе подобие зимней одежды: куртка, новые синие джинсы, крепкие коричневые ботинки, шерстяная вязаная шапочка. На вид все это казалось очень даже теплым. – Ты дрожишь, – сказал мальчишка. – Хотя одежка у тебя неподходящая для зимы. Что у тебя под свитерком? Небось ничего, кроме рубашки? А эти тоненькие туфли! Да они же наверняка промокли насквозь! Натаниэль не слышал его. Мыслями он был далеко отсюда. – Тут не то местечко, где можно сидеть полуголым, – не унимался мальчишка. – Ты только глянь! В стенах трещины, в потолке дыра… Мы открыты всем стихиям. Бррр! Дубак. Они сидели на верхнем этаже здания, в котором раньше явно размещалось какое-то учреждение. Похожая на пещеру комната была пуста; по беленым стенам расползлись желтые и зеленые пятна плесени. Вдоль стен тянулись ряды пустых полок, покрытых пылью, грязью и птичьим пометом. В углу громоздились обломки – должно быть, все, что осталось от столов или стульев. Высокие окна выходили на улицу. Вниз вела широкая лестница, отделанная под мрамор. Воняло сыростью и гнилью. – Хочешь, я помогу тебе избавиться от холода? – спросил мальчишка, искоса поглядывая на Натаниэля, – Тебе стоит лишь попросить. Натаниэль не ответил. Изо рта у него при дыхании вырывались клубы пара. Джинн подошел поближе. – Я могу сотворить огонь, – сказал он, – Прекрасный жаркий огонь. Я властен над этой стихией. Смотри! На ладони у него заплясал крохотный огонек. – А здесь столько деревяшек, валяющихся без пользы… Как по-твоему, что здесь было? Может, библиотека? Да, наверное, библиотека. Похоже, простолюдинам больше не дозволяется слишком много читать. Да, все как обычно. Огонек разгорелся поярче. – Тебе нужно лишь попросить, о мой повелитель. Я сделаю это просто в качестве дружеской услуги. Натаниэль стучал зубами. Он нуждался в тепле сильнее, чем в чем бы то ни было, даже сильнее, чем в еде, – хотя голод уже вгрызался в его внутренности, словно пес. Огонек плясал и извивался. – Да, – сипло произнес Натаниэль. – Разведи огонь. Огонек тут же погас. Мальчишка нахмурился. – Не слишком-то вежливо. Натаниэль зажмурился и выдохнул: – Пожалуйста. – Вот так уже намного лучше. Искорка скакнула на ближайшую груду деревяшек, и та загорелась. Натаниэль, шаркая, подобрался к ней и скорчился рядом, сунув руки едва ли не прямо в пламя. Несколько минут джинн молчал – только расхаживал по комнате взад-вперед. Постепенно к пальцам Натаниэля вернулась чувствительность, хотя лицо все еще не отошло от окоченения. Лишь теперь он осознал, что джинн остановился рядом, присел на корточки и лениво ворошит в костерке какой-то длинной деревяшкой. – Ну, и как самочувствие? – спросил Бартимеус. – Надеюсь, оттаиваешь понемногу? Джинн вежливо подождал, не воспоследует ли ответ, но Натаниэль промолчал. – Я тебе вот что скажу, – доверительно произнес джинн. – Ты – интересный тип. Я знавал немало волшебников, но среди них не было ни одного с такими суицидальными наклонностями. Большинство из них решило бы, что являться к могущественному врагу и сообщать, что это ты спер его сокровище, – не самая разумная идея. Особенно если сам ты совершенно беззащитен. А ты? Это ж надо было столько наворотить за один-единственный день! – Надо, – отрезал Натаниэль. Ему было не до разговоров. – Хм. Несомненно, у тебя был блестящий план, но я – да и Лавлейс, похоже – его не понял. Не поделишься, в чем он заключался? – Пошел ты! Джинн сморщил нос. – Что, и это все? Да, негусто. Кстати, не забывай: ты рисковал и моей жизнью тоже, из-за этого твоего странного приступа угрызений совести. Он вдруг запустил руку в костер, извлек оттуда горящий уголек и принялся вертеть его в пальцах.